Это дед отвел его в городок гринго и показал ему лежащую в ларе со льдом рыбу — до тех пор он ни разу не видел ни льда, ни снега. Это его семья жила в огромном доме, стоявшем в центре выжженного солнцем, навсегда погрузившегося в сон селения.
Габриэль Гарсия Маркес чувствовал себя персонажем собственного романа, и ему хотелось поскорее усесться за стол и расчехлить купленную по случаю пишущую машинку с западающей буквой «F». А Мерседес Маркес искоса поглядывала на мужа, унимая шумно протестующих против возвращения в город сыновей и думая о чем-то своем. Она была молчалива: поступки этой черноволосой и темноглазой, похожей на арабскую принцессу женщины часто озадачивали тех, кто ее знал. Еще больше их удивляло то, что она почти всегда оказывалась права. Вот только ясно это становилось много позже.
Двадцать один год назад тринадцатилетняя Мерседес Барча Пардо отправилась на танцы. Она надела белое шелковое платье, вколола в волосы красный гребень и зацокала высокими каблуками по вымощенной брусчаткой главной улице маленького городка Сукре.
Сидевшие у фонтана старики проводили ее долгими взглядами: Колумбия — страна красавиц, но второй Мерседес Барча не было во всей округе. Ее отец был арабом из Александрии, мать — испанкой, и один из стариков, бывший капитан, в «тысячедневной» гражданской войне сражавшийся за консерваторов, сказал, что она напоминает ему чистокровную лошадку: у красотки такие же огромные глаза, норов и стать. Когда она вошла в клуб, музыканты играли «Карменситу». Ее пригласил на танец худой и вихрастый, одетый в ярко-красную рубаху восемнадцатилетний юнец, сын их соседа, доктора Маркеса. Габриэль приехал из города Сипакире: он заканчивал там колледж и собирался подать документы в столичный университет, чтобы выучиться на адвоката. Маркес протанцевал с ней весь вечер, ловко отшивая соперников.
После танцев он проводил Мерседес до дома, прижал ее к забору, обнял, поцеловал. Когда он сунул руку под юбку, девушка стала отбиваться, и тогда Маркес сделал ей предложение. Сказал, что она восхитительна и он будет любить ее всю жизнь. Завтра он уедет, и увидятся они не скоро, но пусть она его дождется. Он прижал ее к себе еще сильнее, девушка закрыла глаза… А на следующий день Габриэль Гарсия Маркес уехал, а Мерседес осталась ждать.
Прошел год, затем другой — Маркес поступил в университет и вернулся к родителям после того, как в Боготе начались беспорядки и занятия прекратились. Он рассказывал ей о том, как толпа громила магазины и офисы, и он вместе с одним кубинцем долго бил о мостовую пишущей машинкой: когда появились солдаты, они убежали, но от «ремингтона» к тому времени остались обломки.
Кубинца звали Фидель Кастро Рус, и он оказался отличным парнем… Так в Боготе на время восторжествовала социальная справедливость. Беда была в том, что вместе с банками и государственными учреждениями восставшие сожгли и пансионат, где он жил, — сгорела вся его одежда, рукописи и немного денег. Они вновь сходили на танцы, Маркес опять целовал ее у калитки и рассказывал о том, что он начал печатать рассказы и критики их хвалят.
— Дождись меня, и я сделаю тебя счастливой!
Через несколько дней он уехал в Картахену, а Мерседес продолжала ждать.
Родители Габриэля рассказывали ей о том, что он работает в газете и его дела идут неплохо — вот только платят ему совсем мало.
Потом он вернулся и тут же поругался со своим отцом: тот хотел, чтобы старший сын служил адвокатом, а Габриэль решил стать писателем. Сеньор Маркес вспылил: «Вот и питайся бумагой!» Сын напомнил о том, что новая мебель куплена на его гонорары. Габриэль ушел из дома, хлопнув дверью, и не разговаривал с отцом больше десяти лет, а Мерседес ждала его все эти годы, складывая письма жениха в обтянутую красным бумажным бархатом папку. Он писал ей из Картахены и из Боготы, писал из Женевы — самая солидная колумбийская газета «Эспектадор» отправила его туда специальным корреспондентом. Габриэль делал журналистскую карьеру: его статьи поднимали тиражи и уничтожали репутации, он работал в Италии и Париже, пробрался и за «железный занавес». Маркеса не хотели пускать на фестиваль молодежи и студентов, но он приехал в СССР, приписавшись к фольклорному негритянскому ансамблю, — журналист на время переквалифицировался в саксофониста.
