
«Это была удивительная семья. А центром, вокруг которого вращалась жизнь дома Ростоцких, был, безусловно, Станислав Иосифович. Это особая личность! Как он вселял своими фильмами веру в светлое будущее, так и жил по принципу: «Чтобы ни происходило, жизнь прекрасна!»
Мои родители и родители Андрея очень дружили. А уж когда мы поженились, вообще породнились. Мы действительно все любили друг друга. Мои родители — Андрея, а его — меня.
То, что мы с Андреем встретились не случайно, было ясно с самого начала. Он верил в то, что наша встреча — судьба, и часто говорил об этом...
В дом Киностудии имени Горького мы переехали, когда мне было лет двенадцать. Родители долго искали обмен. Мама изучила всю Москву: она искала дом, где живут интеллигентные люди. Однажды звонит ей подруга: «Знаешь, есть дом у ВДНХ, там Нина Меньшикова живет со Станиславом Ростоцким. Это замечательные люди. Он — режиссер, она — актриса. Переезжай туда». Эта известная фамилия сыграла свою решающую роль, и мы поселились в этом доме. Да еще и соседями с Ростоцкими оказались, жили с ними дверь в дверь, на одной лестничной площадке. Даже квартиры у нас были одинаковые.
Мне фамилия Ростоцкий ни о чем не говорила. Я была еще маленькая, кино не интересовалась. Мой папа занимал тогда должность руководителя Центра управления космическими полетами. Друзьями семьи были космонавты, ученые — словом, люди, не имеющие к кинематографу никакого отношения. Однажды мама показала мне «Вечернюю Москву» с кадром из фильма «Это мы не проходили» и сказала: «Видишь, этот актер живет у нас в доме». Андрею тогда было девятнадцать...
Как-то в канун Нового года к нам в квартиру позвонил Станислав Иосифович. Он пришел пригласить нас в гости, мол, пора, соседи, нам и познакомиться.
Помню, Андрей поразил меня своей галантностью. Ведь, в сущности, я была совсем ребенком, а он обращался со мной как с взрослой барышней. «Как вас зовут?» — «Марианна». От этого взрослого «вы» я, по-моему, густо покраснела. А когда он вдобавок поцеловал мне руку, чуть в обморок не упала. «Пойдемте, я вам покажу мою кошку», — спас положение Андрей. У него была потрясающая трехцветная кошка. За столом мы оказались рядом, Андрей спросил: «А вы пьете шампанское?» Надо ли говорить, что я его ни разу в рот не брала, но храбро ответила: «Конечно!» Все было очень красиво и страшно весело.
Так у меня на всю жизнь и осталось новогоднее впечатление от этой семьи. Никогда в будущем оно не было ничем омрачено и разрушено...
— Какой была семья Ростоцких?
— Это была удивительная семья. Казалось, все у них безоблачно — звездная пара советских кинематографистов, народные артисты, лауреаты государственных премий. А центром, вокруг которого вращалась жизнь этого дома, был, безусловно, Станислав Иосифович Ростоцкий. Это особая личность! Как он вселял своими фильмами веру в светлое будущее, так и жил по принципу: «Чтобы ни происходило, жизнь прекрасна!»
— В чем секрет такого притягательного обаяния Станислава Иосифовича?

— Он с детства был всегда и во всем первый. Именно ему доверили приветствовать 10-й съезд комсомола. Есть кадры кинохроники, где юный Стасик Ростоцкий выступает со сцены под бурные аплодисменты делегатов съезда. Фото 14-летнего пионера попало на первые страницы газет. Мальчика узнавали и даже пускали бесплатно в кино контролерши. Эта известность помогла ему попасть на пробы к Сергею Эйзенштейну в фильм «Бежин луг». Он пришел в ученики к Эйзенштейну гораздо позже, когда выбирал профессию. Как-то художник Дмитриев решил показать его сценарий Эйзенштейну, сказав Ростоцкому: «Только один человек тебе скажет, получится ли из тебя режиссер». Да он готов режиссеру башмаки чистить! Но Эйзенштейн рассмеялся и велел Стасику Ростоцкому читать Золя и Бальзака, набираться знаний и опыта. Кстати, сам Ростоцкий писал, что не собирался быть режиссером, он хотел стать оператором, думал, что это проще...
Вскоре началась война, и, несмотря на болезнь позвоночника, Ростоцкого взяли на фронт. Станислав Иосифович служил в кавалерийском полку. Во время боя он бросил зажигательную бутылку в фашистский танк, подбитый танк чудом не раздавил его насмерть. У Ростоцкого был поврежден позвоночник, задето легкое, особенно сильно пострадала нога. Трое суток он добирался до госпиталя. Своей спасительницей считал медсестру Анну Чугунову. В госпитале началась гангрена, и ногу по колено пришлось ампутировать. Имя этой медсестры он запомнил на всю жизнь. Они общались, созванивались. И Станислав Иосифович был ей очень благодарен за то, что она подарила ему вторую жизнь. Как сказала в одном интервью Нина Евгеньевна: «Ростоцкий был атеистом, но Бога вспоминал часто».
Когда картину «...А зори здесь тихие» закончили и показали на Киностудии Горького, он пригласил Анну на просмотр. Но, к сожалению, после ранения на войне она к тому времени ослепла. Он сидел рядом с ней и рассказывал все, что происходит на экране. Свой фильм Ростоцкий посвятил всем женщинам на войне, в том числе и своей спасительнице.
Интересно, что спустя много лет в фильме «Они сражались за родину» его сын Андрей сыграл героя, который по странному, мистическому совпадению гибнет под танком.
Всю жизнь Станислав Иосифович страдал от страшной боли, но никто из посторонних не знал об этом. Ростоцкий был очень мужественным человеком.
В фильме «На ножах» режиссер Орлов, у которого снимался Ростоцкий, вспоминал: «Как-то я пришел к нему, прихрамывая, а он мне говорит: «Смотри, что такое человеческая нога: она нежная, она легко ранима, ее легко уколоть, из нее течет кровь, но она у нас на всю жизнь. А вот посмотри на протез. Здесь сталь, дерево, кожа, какие крепления, а хватает всего на один год».
Никто, кроме его жены Нины Евгеньевны, не догадывался, сколько страданий пришлось выдержать Ростоцкому. Пострадавшая нога все время болела. Ему плохо сделали во фронтовом госпитале ампутацию. Без новокаиновой блокады он не мог надеть протез. Помню, как Нина Евгеньевна все время вязала для него какие-то теплые шерстяные накладки, покупала специальные мази. Вся жизнь Ростоцкого была на преодолении. Отсюда и сила характера. Сохранились его письма с фронта: «Если мы выживем в этой войне, то должны сделать что-то значительное». И с этим ощущением он и жил, и работал...
Наверное, поэтому и выбрал профессию режиссера. Он часто рассказывал, что явился во ВГИК франтом, одетым во все американское. Не мог допустить, чтобы его жалели. Он потерял ногу, но не стал инвалидом — наоборот, хотел быть еще более полноценным, он хотел быть победителем.
— Меньшикова и Ростоцкий встретились во ВГИКе?
— Да. Они оба там учились: Нина на актерском, Станислав на режиссерском.
Нина Евгеньевна родилась в Москве, с детства мечтала быть артисткой, занималась в музыкальной школе, в драмкружке. Надо сказать, что во ВГИК она поступила без всякой помощи. В 1947 году с первого захода попала на курс Бориса Бабочкина, знаменитого Чапаева. Правда, поначалу у нее учеба не ладилась. Бабочкин почему-то невзлюбил Меньшикову, считал ее бесталанной серой мышкой, ставил тройки и, видимо, надеялся, что она сама уйдет из ВГИКа. Но скромная Нина вдруг проявила характер: помаявшись два года у Бабочкина, перевелась на курс Сергея Герасимова и Тамары Макаровой, стала отличницей и сталинской стипендианткой. Оказалось, что она не только очень одарена, но и трудолюбива невероятно.

Когда в 1947 году Нина Меньшикова поступила в Институт кинематографии, она впервые и увидела третьекурсника-фронтовика Станислава Ростоцкого. И сразу же влюбилась.
Во-первых, он был талантлив, лучший ученик Григория Козинцева. А во-вторых, необыкновенно красив, по-мужски обаятелен. Даром что ли бабушка у него была француженка, а отец — поляк! В него были все студентки влюблены, даже подружка Нины Евгеньевны Алла Ларионова. Да и ему нравилась признанная красавица ВГИКа Ларионова. Нина Евгеньевна прекрасно понимала, что у нее нет никаких шансов.
Поначалу он обратил на нее внимание всего лишь как на перспективную актрису. Как-то случайно Станислав Иосифович заглянул на дипломный спектакль к герасимовцам. Нина Меньшикова играла с Николаем Рыбниковым в спектакле о Петре Первом. Она — Анна Монс, он — Петр Первый. После показа Ростоцкий подошел к студентке и сказал: «Мне кажется, вы в одной сцене запнулись. Не знали, как поцеловать партнера: подняв вуаль или через нее». Нину потрясло то, что этот незнакомый парень заметил ее заминку.
Однажды они разговорились, поздно вечером возвращаясь из института. И он чуть было не поехал ее провожать в Богородское к бабушке, у которой она тогда жила. Но все-таки передумал, уж больно далеко. Как потом возвращаться?
Пять лет она пыталась его забыть. Как сама мне рассказывала: «Я была так влюблена, что даже заставляла себя не думать о нем. Какие бы лекарства попить, чтобы выкинуть его из головы? А то просто сойду с ума».
Весной 1952 года Ростоцкий с другом, писателем Владимиром Красильщиковым, поехал в деревню Киржач писать сценарий. Тут они с Ниной столкнулись в коридоре ВГИКа, и вдруг он предложил: «Мы с другом едем под Владимирскую область работать. Если хотите, поехали с нами. Вы нам будете готовить. И никаких романов!» Он не очень рассчитывал, что она согласится на роль поварихи. Но она согласилась.
Рано утром она, счастливая, раскрасневшаяся, с тяжелой поклажей, подбежала к старенькому «Москвичу», где сидел Ростоцкий с другом. На «поварихе» была надета синяя курточка и лучшее синее с белыми полосками платье.
Станислав Иосифович любил рассказывать об этой встрече: «Сижу в машине с другом и гадаю: придет — не придет... Вдруг вижу, бежит с двумя огромными сумками, набитыми продуктами. Кормить же мужиков поехала! И я сразу же влюбился...»
Одним словом, роман начался в тот же день. Соавтор Ростоцкого Красильщиков был преисполнен гнева. Но сценарий они написали, и с готовкой Нина справилась.
Именно там Нина Евгеньевна узнала тайну видного красавца, балагура и фронтовика, потерявшего ногу. «Ну что, согласна с таким жить?» — спросил ее Станислав Иосифович. «Всю жизнь!» — обрадовалась Нина Евгеньевна. Так она добилась Ростоцкого. Она вообще умела добиваться в жизни того, чего очень хотела...
Вскоре после этого они поженились. У Станислава Иосифовича был любимый тост: «Вот Нинка не любит эту фразу, но все-таки скажу: «Какой же я был умный, когда женился на Меньшиковой! Если бы не женился, уже бы умер!» А еще шутливо добавлял: «Как хорошо, что я женился на тебе, а не на Ларионовой!»

Выйдя замуж, Нина во что бы то ни стало хотела родить. Даже вопреки запретам врачей (у нее был туберкулез) она все же рискнула и была вознаграждена рождением сына — красивого и очень одаренного мальчика. Его назвали Андреем. Он и стал моим мужем...
Мы с Андреем особо и не общались. У меня началась своя взрослая жизнь. Я поступила во ВГИК на киноведческий, естественно, не без влияния семьи Ростоцких. Андрей продолжал меня по-дружески опекать.
Помню, как свой первый взрослый Новый год собиралась отмечать с однокурсниками в общежитии. Но Андрей запретил: «Никуда не пойдешь! Ты еще маленькая, там бог знает чем будут заниматься. Пойдешь с нами в Дом кино».
Приближался 60-летний юбилей Станислава Иосифовича. Мы всей семьей были приглашены Ростоцкими в Дом кино...
После первой же сессии я поехала отдыхать и влюбилась в своего ровесника, тоже студента. Через полгода мы подали заявление в ЗАГС. Родители были в шоке от моей прыти, даже советовались с Ростоцкими: мол, что делать? Наша дочка замуж собралась! Станислав Иосифович их успокоил: «Эта страсть быстро пройдет. Пусть выходит, сейчас бесполезно отговаривать».
Моя свадьба была очень пафосной — в ресторане «Прага», зал на 60 гостей, невеста в шляпе. Я и Андрея на свадьбу пригласила через Нину Евгеньевну. Она как раз к нему на съемки уезжала. Нина Евгеньевна потом рассказала моей маме: «Приезжаю к Андрею в Севастополь и говорю: «Марьяна замуж выходит». А он усмехается: «Ну и дура! Через пять лет мы будем вместе! Ни на какую свадьбу я не поеду». Мама передала мне Андрюшины слова накануне свадьбы. И я подумала: «Вот еще придумал! Я замуж вообще-то навсегда выхожу!» Но сердце, тем не менее, у меня почему-то екнуло...
В итоге так все и случилось, он только со сроками ошибся...
Мы с мужем прожили всего два месяца и разбежались. Ну что вы хотите? Я-то ведь думала «замуж» — это вечный праздник. Детский сад, ей-богу! От серых будней наша страсть быстро погасла. Все, как говорил Станислав Иосифович...
Как-то столкнулась с Андрюшей у двери, он вдруг поинтересовался: «И как тебе замужем?» Я пожала плечами, мол, ничего хорошего. «Ну и разводись! Раз плохо, чего ты там сидишь!» — посоветовал он тоном опытного старшего товарища.
— Разве бывает так: дружили, дружили, а потом вдруг бац — и влюбились?
— Я часто сама себе задавала этот вопрос и каждый раз уверенно отвечала: «Да, бывает!»

Хотя я бы даже романом не назвала то, что между нами происходило. Это был своего рода эксперимент.
За плечами у каждого из нас был печальный опыт брака. Вот мы и договорились: нам очень хорошо вдвоем, но это не имеет никакого отношения к любви. Мы совершенно не хотим жениться, но почему бы не попробовать? Мы «пробовали» почти целый месяц. Это был месяц яркий, сумасшедший, бурный.
Мы скрывали от родителей нашу любовь — не хотели их пугать. Продолжали делать вид, что просто дружим. А на самом деле у нас начался очень красивый роман. Помню, как его мама забеспокоилась: «Ты в сторону Марьяны даже не смотри, а то нас всех еще перессоришь!»
Свадьбу мы устроили оригинальную. У Андрея накануне был гусарский мальчишник. Из-за этого он чуть не опоздал — приехал в последний момент на стареньком «запорожце», украшенном разноцветными шариками. На крышу машины его друзья прикрутили конское седло. Даже стандартного Мендельсона в ЗАГСе волшебным образом заменили на «Битлз»!
Нас расписали, и мы отправились мотаться по Москве, пили шампанское из больших хохломских кружек. И, естественно, Андрей залез на «запорожец» и уселся в седло. И мы на ходу пытались под крики «Горько!» поцеловаться. Гостей набилось в нашу квартиру море! Во время застолья Андрей с друзьями затеяли шутливый мордобой. Мама от неожиданности даже уронила целую стопку тарелок. Ведь недаром говорят, на счастье...
Когда мы только поженились, заключили договор: «Если вдруг разведемся, это не должно разрушить дружбу наших родителей». Меня тянуло в эту семью безумно! С одной стороны, это была, безусловно, любовь к Андрею, а с другой — эти люди давно стали мне родными, в этой семье я выросла...
— А вы получили благословение родителей на ваш брак?
— Не только мы боялись за наше будущее. Знаю, что Ростоцкий-старший перед свадьбой вызвал сына на серьезный разговор: «Я очень боюсь, что ты ей испортишь жизнь...» Он опасался, что Андрей с его репутацией мачо мне совсем не подходит.
Мне кажется, они все время настороженно следили за нами. Как-то Андрей с отцом уехали на кинофестиваль в Анапу. Газеты, освещавшие фестиваль, захлебывались: «У Андрея Ростоцкого роман с молоденькой актрисой!» Как мне потом объяснил муж, она была начинающей артисткой и он по-джентльменски вызвался познакомить ее с фестивальной жизнью. Когда они вернулись, Станислав Иосифович мне сказал: «У них ничего не было!» — «Вы что, за ними наблюдали?» Он честно ответил: «Конечно! Я заметил, что на вокзале она сразу же бросилась к своему жениху, Андрей же был совершенно равнодушный, даже в ее сторону не посмотрел...»
Помню, как-то Андрей в присутствии родителей что-то резко мне сказал. Нина Евгеньевна забеспокоилась и тут же отвела сына в сторону: «Что у вас происходит? У тебя кто-то есть?» Он возмутился: «Как ты могла подумать?»
Только через два года после нашей свадьбы Ростоцкий-старший удивленно констатировал: «Нин, ты смотри, а Андрей Марьяне не изменяет!»

У меня правда не было серьезного повода его ревновать...
Может, причина его верности была еще и в том, что он очень переживал за мать. Видел, как она страдала порой из-за романов Станислава Иосифовича. Наверное, помня об этом, не хотел причинять любимой женщине боль...
Андрей помнил, как отец хотел уйти из семьи и чего стоило матери его вернуть. Это со стороны кажется, что у Ростоцких был счастливый крепкий брак. А что за этим кроется, одному Богу известно...
Станислав Иосифович был человек сложный, и жизнь с ним была отнюдь не волшебной.
Как-то я разбирала письма и нашла его письмо, адресованное жене: «Нина, прости, я убежал не от тебя, а от себя. Не хочу больше сидеть в президиумах...» Казалось, у него был огромный успех. Он только получил Ленинскую премию за фильм «Белый Бим Черное ухо», Гран-при фестиваля в Карловых Варах, номинацию на «Оскар». Но мало кто знает, что за всем этим стояло. Три года Ростоцкому не позволяли снимать «Белого Бима», всё выискивали антисоветские аллюзии. «Ну не может быть фильм просто про собаку!»
Со стороны казалось, что режиссер обласкан славой и вниманием. Вроде бы со всех сторон на Ростоцкого сыпались премии, а у него началась депрессия. Он, ни слова не говоря жене, уехал в дом отдыха и оставил ей письмо: «Не хочу тебя травмировать. Когда приду в себя, вернусь...» Наверное, ей надо было найти духовные силы, чтобы пережить его отдаление...
Все его картины вошли в золотой фонд советского кинематографа. Но сколько было трудностей у них на пути к экрану! Фильм «Дело было в Пенькове» принес ему настоящую известность. Он стал одним из лидеров советского кинопроката 1958 года. Удивительно, но его заклеймили как клевету на советскую деревню, обвинили режиссера в аморальности. Как он мог показать любовный треугольник? В СССР такого не должно быть. Верх абсурда — критика песни «Огней так много золотых на улицах Саратова». Все возмущались: не может советская девушка любить женатого!
А картину «Доживем до понедельника» пытались запретить на разных стадиях. Кстати, это был единственный случай, когда Нина Меньшикова сыграла в фильме мужа. Ее партнером стал Вячеслав Тихонов, но ей пришлось нелегко. К собственной жене Ростоцкий был требователен, вплоть до придирок. Правда, потом признал: «Была проба с Ниной, она молодец».
Картину, несмотря ни на что, приняли горячо. Зрители устроили овацию в Доме кино и долго скандировали: «Молодцы! Молодцы!» Фильм «Доживем до понедельника» получил Госпремию. А Ростоцкому сразу же захотелось в деревню: «А ну вас с вашим медом и вашим жалом».
И все же письма в Москву шли веселые: «Дорогая моя, твой Епиходов не дремлет. Сначала я открывал молоко с помощью долота и облил все что мог. Потом кастрюлю поставил на печку, и образовалось второе дно, которое приварилось к печке. Теперь у кастрюли второе дно, как отделить, не знаю. Что еще натворил, не ведаю. Целую. Твой Епиходов».
«...А зори здесь тихие» — лучший фильм СССР 1972 года, памятный приз на фестивале в Венеции, Государственная премия СССР, номинация на «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке». И тем не менее картина четыре месяца пролежала на полке из-за 30-секундной сцены в бане. «Неужели вы думаете, что мы когда-нибудь пустим мужчин в женскую баню? — возмущался министр. — Вырежьте, и все!»

Ростоцкий жаловался в ЦК — бесполезно. А потом картину на даче посмотрел Брежнев, прослезился и попросил передать авторам спасибо, даже на съезде помянул девушек-героинь. Фильм тут же вышел на большой экран, его посмотрели около 66 миллионов человек.
Елена Драпеко вспоминала как-то, что, когда снимали фильм, невозможно было представить, что его ждет такой успех. «Помню, едем со съемок грязные, комарами покусанные, усталые, как собаки, а Ростоцкий говорит: «Вот погодите, закончим фильм, повезут его в Париж. Представляешь, Ленка, объявляют: Элен Драпеко, Советский Союз». И выходишь ты в длинном платье...»
— Ни для кого не секрет, что в Ростоцкого были влюблены все актрисы, которых он снимал в своих фильмах...
— Станислав Иосифович совершенно искренне считал, что режиссер просто обязан влюбиться в свою героиню, а иначе фильм не получится. А что касается многочисленных романов мужа, Нина Евгеньевна шутила: «Зато как он меня любит в старости!» Он действительно ее никуда от себя не отпускал: «Ниночка, Ниночка!»
Она всегда чувствовала ситуацию и умела достойно из нее выйти. А он был за это терпение ей благодарен. Не раз говорил: «Если бы я от нее ушел, был бы последним идиотом...»
Съемочные экспедиции, фестивали, встречи со зрителями... Иногда ему и Нине Евгеньевне приходилось разлучаться надолго. Выбраться к мужу на съемки было трудно — собственная работа, маленький сын. Это обостряло их чувства и в то же время создавало опасность для семьи. Конечно, они переписывались. Особенно много писем осталось от периода, когда он снимал картину «Герой нашего времени».
«Дорогая Нинуська, каждый день я встаю в шесть утра. В любую погоду мы едем на площадку, кругом величественные горы. Теперь совсем не сыро, а подышать горным воздухом полезно, так что постарайся выкроить недельку».
«Стасенька, милый, сегодня приехала из Тарусы и получила твое письмо. Очень рада, все-таки ты меня любишь, хотя я некрасивая и старая и вообще Гитлер. Но ведь есть и хуже. В «Максиме» я отснялась, осталось озвучание. В августе начнутся съемки у Сегеля. Ну что еще... Целую и обнимаю тебя, как в первый раз. Помнишь?»
Была одна история, о которой Нина Евгеньевна со временем рассказывала с юмором. На съемках у ее мужа начался с какой-то актрисой роман. Андрюшка был маленький еще.
Как-то приезжает Станислав Иосифович домой со съемок, чужой, с непривычной для него бородой. Сидит за столом и думу думает: «Вот сейчас скажу Нине, что ухожу...» В этой же комнате Андрюшка в углу в машинки играет. Станислав Иосифович отводит глаза: «Нет-нет, все равно скажу... Но как сказать?»
— Нина... — начинает он. — Ты знаешь...

— Знаю... — она смотрит ему в глаза.
— Нет, ты знаешь, что нам надо?.. — намекает Станислав Иосифович.
— Знаю. Нам надо сбрить бороду!
После ее реплики он понял, что никуда он от нее не уйдет...
А потом была еще одна история. Как-то Станислав Иосифович встретил жену в аэропорту. Едут они в Москву в тягостном молчании. Он знал, что жена в курсе его очередного романа, и ждал, что она начнет сейчас скандалить. А она молчит. Он не выдержал и сам устроил сцену. Нападение — лучшая защита! Нина Евгеньевна вдруг повернулась к нему и сказала: «Если ты хочешь поскандалить — пожалуйста, но ведь повода нет...» Так она разрядила обстановку.
Нина Евгеньевна понимала, что он все равно ее любит. Только потому и терпела. Много позже она поделилась мудростью со мной: «Пойми, что твой муж — не твоя собственность». А Ростоцкий очень ценил ее. Когда он лежал в больнице, писал в дневнике: «Все-таки Нинка у меня самая красивая, самая замечательная!»
В союзе Ростоцкий — Меньшикова всегда все было бурно и ярко. Когда ему перевалило за семьдесят, мне показалось, что они уже во что-то играют. Как-то, помню, возвращаемся домой, Станислав Иосифович меня в бок толкает: «Видишь, какая Нинка надутая? Да она меня ревнует!» — с гордостью сказал он. Она не была надутой, просто решила ему подыграть.
Они оба работали в кино, но именно кино их часто разлучало. Нину Меньшикову приглашали на съемки другие режиссеры, однако Ростоцкий оказался чрезвычайно ревнив и не признавал никакого равноправия.
Когда они только поженились, ему сказали, что в нее влюблен очень на тот момент известный оператор, уже тогда классик отечественного кино. И Ростоцкий понял, что его дело плохо, потому что перед таким устоять невозможно. Он поехал на съемки, взял много коньяка, мяса, приготовил шашлык, собрал всю съемочную группу, накормил, напоил, потом посадил Нину в машину и увез. Был невероятный скандал, пришлось срочно заменять актрису. Но он себе такое мог позволить, хотя, в общем-то, был еще тогда начинающим режиссером.
— А Нина Евгеньевна не обижалась на него, что он снял ее всего в одной роли?
— Многие удивлялись: как такое может быть? Но я знаю, что она сама не хотела у него сниматься.

На фильме «Доживем до понедельника» они разругались. Муж-режиссер считал, что его жена должна играть лучше всех! Измучил ее дублями, все повторял одно и то же: «Ну ты же можешь лучше!» Меньшикова сама попросила эту роль учительницы: казалось, не самая положительная героиня, а как она у нее замечательно получилась!
Нина Евгеньевна считала, что невозможно совместить две роли — актрисы и жены. И она сознательно выбрала второе. Она так и говорила: «Моя главная роль — жена!» Очень жаль, она была большая актриса...
Нина Меньшикова прославилась, сыграв «маму Веру» в комедии «Девчата» и учительницу Светлану Михайловну в картине «Доживем до понедельника». Всего снялась в шести десятках фильмов. Их могло быть и больше, но ради мужа она отказывалась от многих предложений.
Нина Евгеньевна — великая женщина! Абсолютно без тараканов, очень здравомыслящий человек, с ясной головой и огромным чувством юмора. Часто нам с Андреем говорила: «Главное — не полюбить, а сохранить любовь... Ребята, не обижайте друг друга». Она знала, что говорит.
В нашей семье была та же модель: мужчина на охоте — женщина ждет. Андрей все время уговаривал меня уйти с работы. У него был пример перед глазами — его мама...
— Нина Евгеньевна, все говорят, сумела создать домашний уют. Вы брали с нее в этом пример?
— Нина Евгеньевна создала такой уютный дом, что я невольно пыталась ей во всем подражать. Хозяйкой она была необыкновенной. Шила, вязала, готовила, обязательно вечером за ужином собирала всю семью. Над обеденным столом приветливо горела большая оранжевая лампа. Красивая мебель карельской березы, накрахмаленная скатерть, отутюженное белье, связанное ее руками покрывало на кровати. А как она готовила! Меня научила готовить сациви, печь наполеон. Мне нравилось, как она режет овощи в оливье. Я старалась перенести традиции ее дома. Помню, даже белье крахмалила именно так, как Нина Евгеньевна.
— А какими Станислав Иосифович и Нина Евгеньевна были бабушкой и дедушкой?
— Когда родилась Ольга, Станислав Иосифович прислал мне в роддом открытку: «Поздравляем с рождением великой княжны Ольги Андреевны Ростоцкой!» Он называл внучку исключительно Ольгой Андреевной.
Андрей был заботливым отцом, он много занимался Олей: мыл в ванночке, кормил из соски, менял пеленки. На даче мы брали молоко у соседской коровы. И вдруг буренка заболела маститом. А нас врачи предупредили: молоко давать ребенку только от одной коровы. И Андрей сел на табуретку и стал доить буренку. Целый час раздаивал. Соседка наша до сих пор вспоминает, как он «работал» у нее дояркой.
А вот что касается Олиного воспитания, тут мы с Андреем конфликтовали. И очень сильно. Он считал, что ребенку необходимо спартанское воспитание. Если, например, он болеет, то надо поить его ледяной водой, обливать холодным душем. Я не могла с этим согласиться.

Как-то мы с Олей поехали в Анапу на два месяца. Андрей прилетел к нам на две недели. Мы с дочкой в шесть утра вставали, шли на массаж, дисциплинированно загорали до двенадцати, потом она отдыхала. Приезжает Андрей. Спим до двенадцати, в самую жару на пляж, есть можно все — пепси, чипсы, мороженое. Оля была совершенно счастлива — неделя непослушания с папой.
А из дочкиных двоек он устраивал праздник. Такой вот у него был метод воспитания. У Оли в дневнике двойка, а папа радуется: «Будем отмечать!» Считал, что таким образом он снимает ей комплексы...
А вот Нина Евгеньевна была строгой бабушкой. Ольга боялась ее. Свекровь не терпела баловства, даже своего любимчика Андрея в детстве не баловала. И с внучкой не сюсюкала. В этом было что-то от воспитания в дворянских семьях. Как говорил Станислав Иосифович: «Я аристократ по происхождению, но Нинка во сто крат больше аристократ, чем я!» Хотя она была из простой семьи.
Наверное, если бы мы со свекровью жили вместе, у нас бывали бы стычки по поводу сына. А так мы сохранили хорошие отношения. Но все же один конфликт у нас как-то случился.
Тогда только родилась Ольга. Как-то днем, оставив дочку на маму, я побежала в кино. Вечером вернулся Андрей, и я, закрутившись с ребенком, приготовила ему бутерброды. Нина Евгеньевна, которая зашла в этот момент к нам, была в шоке: ее сын целый день работал, а его кормят бутербродами! Она не выдержала и жестко отчитала: «Как ты можешь всухомятку кормить мужика!» В их доме было принято есть первое, второе и третье...
Я обиделась на нее тогда очень сильно. Долго ревела. Утром Нина Евгеньевна позвонила в дверь. «Прости меня, ради бога, — сложила она руки на груди. — Я всю ночь не спала...» Я ей объяснила, что пошла в кино, потому что почувствовала ужас — вся жизнь кинематографическая проходит мимо. «Я погружена только в пеленки... А как же моя профессия? Неужели Андрею будет интересна такая жена?» — спросила я ее. Она тогда меня поняла и предложила: «Давай я тебе буду помогать. Только все равно помни: семья должна быть на первом месте...»
Когда я села за диссертацию, вспомнила слова свекрови и решила установить «дежурство» бабушек. Позвонила ей: «Нина Евгеньевна, а давайте так: два дня в неделю с Олей будет мама сидеть, а два дня вы?» Она ответила: «Нет уж, у меня, между прочим, и своя семья есть! Если я буду свободна, то посижу...»
У нее всегда на первом месте был муж. Наверное, это и правильно. Она своим примером и меня учила. И если мы конфликтовали с Андреем, она тут же занимала мою позицию. Такая женская солидарность, хотя, наверное, внутренне она была на стороне сына. Андрею нужна была не ревность, а постоянный «оживляж» в отношениях. Он говорил: «Если бы ты знала, как я тебя люблю... в экспедиции!» Андрей привозил оттуда целые рассказы, которые он посвящал мне. Тосковал в разлуке...
— В последние годы Станислав Иосифович подолгу жил отшельником в своем домике под Выборгом...
— Покупка маленького рыбацкого домика стала важным событием в жизни этой семьи. Сначала он был домиком для рыбалки, потом превратился в убежище. «Дорогая моя, все хочу тебе написать, и все рука останавливается — может, и ни к чему все это. Может, на самом деле просто нервы расшалились. Я ведь сбежал. Сбежал от самого себя. Если бы ты знала, до чего я сам себе противен! Да, конечно, я все время веселый, все время шучу, веселюсь и развлекаюсь, а на самом деле мне так плохо еще ни разу не было. И жена у меня замечательная на самом деле, и сын, и счастье у нас в доме. А чего ж я сбежал-то? Живи и радуйся. Это называется — просто с жиру бесится. Тихо здесь. Первую ночь, когда я приехал и лег спать, показалось, что на свете вообще никого нет, ночь черная была, потому что тучи, и только ветер шумит да вода. Так тоскливо стало, что хотел сесть да уехать. А потом решил, что это тоже слабость. Вот и живу теперь один. Ты не ругайся, я ведь знаю, скажешь: ну совсем сдурел мой. Нет, не пошлю я тебе это письмо, все равно не поверишь, что дошел я. Знаю одно, что надо работать. Если еще месяца три не буду работать, то сойду с ума», — писал он жене.
А потом наступило другое время — перестройка.


В 1986 году в зале Большого Кремлевского дворца состоялся съезд кинематографистов. На нем в пух и прах разносили всех, кто успел сделать в кино хоть что-то значимое: Кулиджанова, Бондарчука, Озерова, Ростоцкого. Их публично обвинили в отсутствии художественной свободы. Выкинули из кинематографа свои же товарищи. Можно подумать, Станислав Иосифович обслуживал идеологию. Да, он был признан, но ведь фильмы у него были честные.
Помню, после Пятого съезда Ростоцкие летом жили под Выборгом. И вдруг Станислав Иосифович наотрез отказался возвращаться домой. Так и жил в своем домике вместе с котом. Как-то к нему в маленький городок Высоцк приехал друг. «Захожу, — говорит. — Вдруг слышу, Ростоцкий с кем-то разговаривает. Оказывается, с котом. У него оставалась рыбалка, воспоминания, старые дневники».
Он обожал рыбалку и даже шутил на эту тему, мол, хобби у меня — режиссура, а вообще-то я рыбак. Ему нравилось жить в уединении. Говорил так: «Я сегодня не вижу кино, которое хотел бы ставить, зато вижу людей, среди которых хочу жить». А главное, у него была еще и Нина. Как ему все-таки с ней повезло!
«Сколько ненужного, глупого, ненастоящего принес бы я в жизнь, если бы не Нинка. Умница она у меня и чудо», — писал он.
Он нашел в ней женщину, которая его беззаветно любила и которая, будучи, в общем-то, очень крупной актрисой и очень сильной и глубокой личностью, сделала главный жизненный выбор в пользу семьи, великого мужа. И я думаю, что рядом с Ростоцким не могло быть другой женщины.
В нем чувствовалось его дворянское происхождение, и это как-то особенно ее пленяло. Он ведь из старинного польского рода. Его дед был юрист, действительный статский советник, а бабка, как я уже говорила, — француженка, дочь владельца фабрики и магазина шляп в Москве, поставлявшего шляпки к царскому двору.
Режиссер Орлов рассказывал, что, когда звонил Ростоцким, всегда шутя говорил Нине Евгеньевне: «Позовите пана Станислава!» А тот ему отвечал: «Слушаю вас, граф Орлов!» Рядом с этим ярким человеком и жила Нина Евгеньевна, всегда сияющая, всегда улыбчивая, всегда тихая.
Она его во всем поддерживала, писала ему нежные письма. «Стасенька, родной мой, я, конечно, понимаю, что тебе трудно и тяжело, особенно первое время, когда вы еще не войдете в рабочую колею, но, пожалуйста, не забывай обо мне, ну хоть коротенькие весточки посылай, пиши, как ты себя чувствуешь морально, физически. Меня как прорвало, я работаю, не вижу света, и то, и другое, не знаю, когда остановлюсь. Но ничего, это меня немного оправдывает в твоих глазах: я тоже тружусь».
Ростоцкий как-то раз признался в дневнике, что ни одной женщине, кроме своей жены, он не сказал, что любит ее.
Его удержала ее стоическая женственность. И еще дом, который она создала для него, дом, который все больше становился его крепостью. С годами шла переоценка ценностей: семья, друзья и работа становилось главным.
Более хлебосольного дома я не видела. Вот, например, Нина Евгеньевна солила собственноручно грибы всех сортов. «Ну посмотри на эту лисичку, посмотри на этот масленок...» — с гордостью демонстрировал гостю гриб Станислав Иосифович. Наливки всевозможные, разноцветные. Ну и, конечно, рыба. Тут гоголевское перо необходимо, чтобы описать все виды рыбных деликатесов и блюд. «Нина, принеси-ка мне вот это вот. Нина... Ну-ка, Нина, принеси мне это», — командовал он, сидя с гостями за большим столом.

Вот как один случай он описал в дневнике: «Однажды в Москву приехала делегация французских кинематографистов, их надо принять на достойном уровне. Утром французов принимали в Союзе, собрались Сенкевич, Донской, Каплер, Кулиджанов, Лариса Шепитько очень смешно сказала: «Вот что может объединить этих людей — французы». А потом я повез Лино Вентуру чай пить, представляю себе, что со мной сделает Нинка, а я просто обучал Вентуру пить водку по-русски, стаканами, он все-таки не смог, а я выпил. Зачем? Глупость и младенчество».
Нина Евгеньевна, конечно, очень уставала от этого, потому что Станислав Иосифович иногда не знал меры — ему надо было поразить гостей. А вся нагрузка ложилась на ее плечи.
Но для него это была возможность выйти за рамки советского официоза. «Поругался с Ниной, неправа она все-таки, все время мне выговаривает. Ну что такого, что я привел французов домой? Все было прекрасно, они очень довольные, и уж не так много труда. А она меня обложила. Вот уж точно, чем лучше относишься, тем больше невнимания к тебе».
— Вячеслав Тихонов не только снимался у Ростоцкого, но и был другом их семьи?
— Вячеславу Тихонову, кроме тех ролей, которые он сыграл в фильмах Ростоцкого, выпала еще одна миссия — быть ангелом-хранителем этой семьи.
Нина Евгеньевна мне рассказала, что в их семейной жизни был момент, когда она поняла, что все кончено. Ее поддержал Тихонов, который взял за руку и сказал: «Нина, я тебя очень люблю, я рядом». Она была ему за это благодарна всю жизнь...
Тихонов и Ростоцкий были футбольными болельщиками, вместе ходили на стадион и на рыбалку. Актер даже по просьбе режиссера запел, эпизод с исполнением романса «Сердце, молчи» вошел в фильм «На семи ветрах».
Вячеслава Тихонова с его аристократической внешностью долго не соглашались утверждать на роль простого деревенского парня. Но Ростоцкий умел настоять на своем. А Тихонов стал его альтер эго, его главным актером на долгие годы. В их совместных картинах узнаются черты самого Ростоцкого. Наверное, он видел себя в героях Тихонова...
Ростоцкий и Меньшикова прожили вместе всю жизнь. Станислав Иосифович умер буквально на руках своей любимой Ниночки. Ехал за рулем своего автомобиля в Выборг на фестиваль, где был председателем жюри, и вдруг ему стало плохо. Помощь не подоспела, сердце остановилось. Нина была рядом.
Андрей с мамой безумно любили друг друга. Когда умер Станислав Иосифович, Андрей каждый день ездил к ней. Она даже говорила: «Андрюша, у меня все в порядке. Успокойся!» Ему все время казалось, что она страдает...
А еще через год ей сообщили, что на съемках погиб ее сын — актер, режиссер и каскадер.