Случилось это на гастролях в Израиле, а когда уже возвращались в Москву, я потерялся в аэропорту. Рейс отложили, народ разбрелся по магазинам, но все, кроме меня, услышали объявление, что время ожидания отправки сокращено. Я же красиво болтался между витринами дьюти-фри, где меня и обнаружил сбившийся с ног коллега:
— Хвошнянский, ты в себе?
— А в чем дело?
— Крючкова уже сорок минут развлекает весь борт! Только тебя ждем!
Теряя тапки, влетаю в салон и вижу Светлану Николаевну, которая на месте, где стюардессы инструктируют о правилах безопасности, травит байки. Скользнув по мне испепеляющим взглядом, Крючкова объявляет: «Ну все, ребята, та скотина, которую мы ждали, явилась, концерт окончен. Будем взлетать».
Происшествие в аэропорту вкупе с ЧП на лестнице стало последней каплей — на полгода я был изгнан из обеих постановок, но потом получил индульгенцию и вернулся...
— Правильно помню, что по времени эти прекрасные антрепризы совпали и с началом съемок в сериалах, причем в значимых ролях?
— Дебютную — в «Улицах разбитых фонарей» — не назвал бы значимой. Серию «Страховочный вариант» снимал Владимир Бортко, который (очевидно, боясь позора — все-таки серьезный режиссер, за плечами «Единожды солгав...» и «Собачье сердце») записался в титрах под псевдонимом Ян Худокормов.
Я изображал человека, которого только что расстреляли в больничной палате. Получилось, по-видимому, внятно, потому что Бортко вышел из-за монитора и склонившись надо мной, сказал: «Прекрасный артист, красиво работаешь — какая органика умирающего, молодец!» «Вот оно, боевое крещение и пропуск в кинематографический рай», — решил я и стараясь не забрызгать мастера ненатуральной кровью, от всей души его поблагодарил.
Следующая роль — в «Агенте национальной безопасности» — уже была настоящей. В серии «Доктор Фауст» мне достался центральный злодей — химик, готовящий в своей лаборатории сильные наркотики и яды. Через пару лет снимавший «Фауста» Дмитрий Светозаров вспомнил обо мне — начав работать над телевизионной сагой «По имени Барон», позвал на роль главного героя Иосифа в молодости.
В первых двух случаях нам работалось замечательно, а на съемках «Танцора» не все сложилось. В приключенческой, с налетом мистики мелодраме мне достался главный герой — танцор ночного клуба, помимо воли втянутый в компьютерную интернет-игру, невыполнение условий которой грозит смертью.
Каждый съемочный день оборачивался для меня мучением. Дмитрий Иосифович твердил: «Боря, меньше Кобзона, больше Пушкина!» Что это за таинственные слова? Они вводили в крайнее замешательство и вышибали из седла. Я не понимал, чего режиссер хочет: меньше пафоса, больше лиричности? Начинал играть «жизненно», но слышал: «Будь тяжелее!» Переводил для себя: «Ага, будь значительнее». А это что? Помрачнеть, заговорить низко и медленно? А может, сдвинуть брови? «Жана Габена представляешь? Надо быть Габеном! — объяснил Светозаров. — Вот как бы он это сыграл?» Откуда Габен? При чем тут Габен? В сценарии диаметрально противоположный типаж. Я был совершенно дезориентирован, и работа из удовольствия превратилась в какое-то бурлачество. В целом фильм тоже вышел неудачным, но зато съемки в нем подарили мне Юлю.
