Сашина мама встретила нас на тропинке.
— Вот, — сказал Саша, — привез тебе невестку. Знакомься, это Вика.
От неожиданности я даже зарделась.
— Людмила Александровна, — улыбнулась его мама и поцеловала меня в щечку.
Я попыталась извиниться за свой вид, но она махнула рукой. Она мне сразу понравилась: очень дружелюбная, простая.
— Мам, извини, что без цветов, зато вот тортик...
Потом я узнала, что Людмила Александровна очень любила цветы и Саша привозил ей после спектакля букеты. Если раздаривал их костюмершам и гримершам, обязательно по дороге покупал маме красивый букет.
— Тебе подарили? — спрашивала она.
— Да, — отвечал он.
Ей было приятно, что у сына успех, а с его стороны это была маленькая ложь.
Людмила Александровна повела меня показывать владения. Я ковыляю за ней на шпильках, только головой успеваю по сторонам крутить. Надо ли говорить, как я была ошарашена происходящим?
Так получилось, что сначала я вошла в дом его мамы. Мы все вместе сели пить чай. Мама расспрашивала: кто я, откуда? Небольшой, но очень уютный коттедж Людмилы Александровны стоял справа от тропинки. Она рассказала, как приезжала к сыну погостить, а он каждый раз уговаривал ее: «Мама, давай-ка переезжай ко мне насовсем». Наконец уговорил и построил на участке отдельный дом. Там с ней жили еще старший брат Саши Роберт и его жена Аля.
Потом Саша повел показывать свой дом. На стенах медвежьи шкуры, красивые кожаные диваны. Направо от бильярдной — гостиная с длинным столом и камином. Дальше кухня. Из кухни — баня с маленьким бассейном и душевая. Наверху кабинет со столом, за которым он любил работать, рядом спальня. Я и не подозревала, что очень скоро Сашина спальня станет самым любимым моим местом в этом доме.
Саша сказал, что теперь мы будем жить за городом, а я и не спорила... У нас была очень большая разница в возрасте — почти тридцать лет. Меня это не смущало, наоборот, мне всегда нравились солидные мужчины, умные, состоявшиеся, талантливые, и если вначале я стеснялась, то потом совершенно раскрепостилась. Стала называть его не Александром Гавриловичем, а просто Сашей.
С ним я чувствовала себя как на качелях. Вверх — мне с ним необыкновенно легко, вниз — каждый раз как будто в первый... У меня было ощущение, что Саша живет только на сцене, а в жизни играет. Он же Близнец! Все время разный. В течение дня нет-нет да и вылезет из него какой-нибудь герой. То он — Медведь из «Обыкновенного чуда», то вор в законе из «Next», то игрок Достоевского, то Гений.
Он только за плечи обнимет, а я начинаю, как школьница, краснеть, бледнеть и заикаться. Когда смотрел мне в глаза, у меня горло от волнения перехватывало. Он что-то говорит, я не слышу, пытаюсь сосредоточиться на разговоре, а все мои мысли улетают в спальню.
Саша никогда не будил меня рано. У нас был свой утренний ритуал. Он включал телевизор без звука, лежал рядом, курил сигарету и ждал, когда проснусь. Я открывала глаза, разбуженная его поцелуем. Совершенно голой сбегала вниз на кухню, чтобы заварить его любимый зеленый чай. «Иди ко мне», — протягивал он руку.
Даже когда просто лежал на диване перед телевизором, все это время продолжал работать: в его голове роились миллионы мыслей. Жизнь у него кипит: работают три телефонные линии, вечером спектакль, потом съемки в двух-трех фильмах, гастроли, переезды, перелеты.
Энергия била в нем ключом. Особенно это было видно на сцене. Саша рассказывал, как однажды на гастролях театра в США шла репетиция «Юноны и Авось». На сцене герой, которого играл Абдулов, нес зажженный факел. По всем законам пожарной безопасности эпизод должны были запретить — в Америке с этим было строго. Администрация здания пошла навстречу режиссеру Марку Захарову с одним условием:
— Факел должен быть прикован к руке актера железным браслетом.
— Почему? — удивился Захаров.
— Он запросто может этот факел метнуть в зрительский зал.
И сколько ни переубеждали американцев, что на самом деле актер Абдулов — замечательный, добрый и хороший человек, они стояли на своем: «У него глаза безумные...»
А ведь Абдулова, как он говорил, вычеркивали из всех наградных списков, долго не давали званий. На него писали доносы, жалобы. Отказ читать стихи на XXV съезде партии стоил ему дорого. Директор театра причитал: «Ты никогда не получишь заслуженного!» Однажды сказали прямо: «Абдулову нельзя давать Госпремию, потому что у него нездоровая популярность». А потом звания посыпались как из рога изобилия.
В таком безумии шла его жизнь. И я попала в этот водоворот. В моем Саше мне нравилось все! Я на него смотрела и не видела недостатков, хотя это был уже далеко не тот красавец-мужчина, о котором грезило все женское население страны. Меня вполне устраивал именно этот «комплексный набор»: мужчина с седеющими волосами, морщинами, да еще и табаком от него несет! Всего этого я просто не замечала. Меня страшно возбуждало, что от него «пахнет» испорченным мужчиной. Грехом...
