Наконец Цой не выдержал, подвел нас друг к другу и стал, как умел, переводить. В тот день началась наша дружба с ребятами из «Кино». Борис и Сева жили в центре города, а Виктор и Юрий — на окраине. Добираться туда было неудобно, поэтому все время мы проводили на «флэтах» — так назывались квартиры, где тусовались музыканты и их друзья.
В России тогда жили очень бедно. Но меня всегда поражало, что когда у кого-то дома собиралась тусовка, на стол вываливалось все, даже последнее. Никто не думал, что будет есть завтра. Бедные они или богатые — русские легко всем делятся. Знают, что в трудную минуту кто-то поделится и с ними.
— Вы быстро заговорили по-русски?
— Сначала я выучила «Привет», «Пока» и «Я люблю тебя». Последняя фраза была очень простой и помогала во всех случаях жизни. После этого постигла несколько главных тусовочных выражений: «рокэнрол», «крутой» и еще одно слово — «асса», смысла которого до сих пор не понимаю. Сергей Африка, Тимур Новиков, другие музыканты и художники вставляли его в свою речь каждые пять минут. Спрашивала, что это значит, никто не мог толком объяснить. Непереводимое восклицание «Асса, е-е!» — это выражение восторга.
Русский язык красивый, но очень сложный, овладеть им до конца я так и не смогла. Но есть любимые фразы, оставшиеся в памяти навсегда: «Я просто не могу пережить без тебя» и «У меня крыша поехала». Этим можно сказать все.
Многое я понимала и без слов. В Ленинграде царила особая атмосфера. Тогда никто из музыкантов не думал о карьере, деньгах, славе, это было общение ради общения и творчество ради творчества. Целыми днями мы ходили друг к другу в гости без предварительных звонков и договоренностей, на кухнях часами говорили о музыке, философии, чувствах.
Во время российских поездок я практически не расставалась с Цоем и Гребенщиковым. Как уже говорила, Виктор поражал меня своей скромностью, даже застенчивостью. Гребенщиков, Курёхин, Кинчев и другие знали себе цену, понимали, насколько исключительны, а Цой — нет. Он постоянно удивлялся, что «Кино» становится все популярнее.
Иногда слава Виктору очень мешала. Помню, пошли мы в булочную, а на улице какой-то парень увидел Цоя через окно и стал показывать на него пальцем. Вскоре у булочной стояло уже человек двадцать. Они наперебой что-то говорили Виктору, просили автограф. Цой заулыбался, подписал несколько листков, но толпа продолжала расти и так напирала на нас, что друг схватил меня за руку и шепнул «Бежим!» Мы быстренько ретировались.
