Не знаю, как он завоевывал Анжелику. По-моему, просто стал бывать у них в доме все чаще. А я проводил у Варумов все меньше времени — были другие исполнители, другие дела.
«А где Максим?» — спросил я однажды, приехав к Юре. Он сказал как-то отстраненно: «Сами разберутся». Это был первый звоночек. Леонид постепенно осваивал пространство... Потом он уволит всех музыкантов коллектива Варум, а ведь Юра много лет тщательно отбирал для дочери лучших. Например, саксофониста Владимира Курилова, его ценят и уважают в музыкальных кругах, барабанщика, который сейчас работает у Газманова, гитариста. Но у Агутина свой коллектив, а содержать два — невыгодно.
Леонид отодвинул, буквально «выжег» всех, кто стоял рядом с Анжеликой до его появления. Дал ей несколько своих старых песен, которые (он мне это говорил, когда мы пытались вместе работать) сочинил задолго до встречи с ней, писал для своей прежней девушки. В том числе и «Королеву». Анжелика и Леня начали петь дуэтом. Но Анжелика стала «вторым голосом», приложением к мужу.
А Юра неожиданно, по-моему, даже для самого себя стал отходить от дел дочери. Знаете, мне вдруг вспомнилось, как я ночевал у него, работали над новой песней, одной из последних совместных, среди ночи проснулся и увидел, что Юрий стоит на балконе, курит. Я вышел к нему. «Интересно, — задумчиво, словно в никуда сказал он, — неужели после смерти нас ждет продолжение? Не может же все просто взять и прерваться? Уснуть не могу. Что-то должно случиться, все мысли — там», — и он показал на небо, усыпанное звездами.
На следующий день мы написали песню «Колыбельная». А через несколько дней Юра узнал, что Анжелика беременна. Он очень любил дочку и тонко чувствовал ее настроение, состояние.
Что-то сломалось в нашем творческом тандеме. Иногда Юра звонил и спрашивал, не написал ли я новые стихи. Но все уже не клеилось, я это хорошо чувствовал. Анжелика и ее муж купили квартиру в Майами, и Юра с Любой и Мишей переехали туда. Мы встретились перед их отъездом. Мой старший друг выглядел растерянным, сутулился. Отдал папку с рукописями моих стихов, которую хранил. Я заметил, что у него подрагивают руки.
