Для меня Евгения Васильевна была второй мамой. Помню, девчонкой приехала к ней на дачу в Пушкино поплакаться. Была влюблена в Валерку Беляковича, впоследствии ставшего создателем Театра на Юго-Западе. А ему нравилась другая девочка, и я страшно переживала. Евгения Васильевна постаралась утешить и даже оставила у себя на ночь. Утром накормила необыкновенной яичницей с помидорами и напоила чаем с крыжовенным вареньем. Потом мы отправились на озеро. Сидели на одеяле и разговаривали о театре и любви. С близкими я не могла обсуждать такие вещи. Для меня стало трагедией, когда одна из сестер нашла мой дневник и стала смеяться над записями. Я его сразу разорвала. И с мамой мы никогда не говорили по душам. Возможно, у нее просто не было времени, ведь надо было накормить, обуть, одеть восьмерых детей — семь дочек и сына. Я — шестая по счету. Папа, Николай Илларионович, был военным, танкистом, дослужился до полковника и много лет ездил по гарнизонам. Мама занималась домом.
Семья была далека от искусства, а я чуть ли не с младенчества рвалась на сцену. Старшие сестры участвовали в школьной самодеятельности и меня прихватывали на репетиции и премьеры. Однажды они неосторожно пообещали перед спектаклем: «Ладно, выйдешь, когда пирожки вынесут к столу». Это должно было быть не скоро. Думали, малышка отвлечется и забудет, а я запомнила, стала ждать. Мы с подружкой Таней сидели в первом ряду. Как только принесли поднос с «угощением», я схватила ее за руку и потащила на сцену. Началась суматоха. Нас пытались увести. В конце концов Таня убежала, а я спряталась под столом. Меня долго не могли оттуда достать: я не только не вылезала, но еще и рыдала в голос. Зрители в зале умирали от смеха. В результате пришлось объявить антракт.
Родители нас любили, но, конечно, срывались, когда мы баловались. Мама в сердцах кричала: «И что же я вас всех не переубивала!» Папа командовал нами как своими солдатами: «Быстро взяли в руки швабры! Всем мыть полы!» До сих пор не могу понять, почему паркет надо было драить с мылом? Хотя мне, конечно, грех жаловаться. Шестой дочери доставалось меньше, чем старшим.
Временами отец проявлял суровость, но по характеру был добрым и веселым. Мы не могли дождаться, когда он приедет, это был праздник. Любили, если папа варил борщ, а не мама. Она это делала как-то механически, а он — вдумчиво, с душой. Наверное, маме было некогда изощряться. Хотя мы ей помогали.