Кстати, еще учась в университете, папа снялся в кино. Он подрабатывал сторожем в Елисеевском магазине, там его и нашли люди с киностудии: Сергей Эйзенштейн как раз набирал актеров для фильма «Октябрь». Папе досталась роль юнкера, который защищает Зимний дворец. Но на съемочной площадке он быстро заскучал и решил улизнуть. Это заметил Эйзенштейн:
— Молодой человек, у вас такой типаж! Что нужно сделать, чтобы вы остались?
— Я есть хочу.
И Сергей Михайлович принес отцу молоко и булку! И папа остался. Я видела отца крупным планом, когда ему было двадцать лет!
Вылетев из университета, папа уехал на Урал, где занимался ликбезом с неграмотными рабочими. Получив справку о том, что «Алексей Иванович Благовещенский помогал строительству коммунизма», добился приема у Калинина. «Всесоюзный староста» посоветовал ему поменять фамилию, и папа стал Карпинским — по матери. Поступил в Педагогический институт имени Герцена, где встретил маму, они полюбили друг друга и вскоре поженились.
Сталина папа ненавидел, называл не иначе как «узколобый бандит». Мама таких разговоров боялась, махала руками: «Алексей, тише!» Она была уверена, что и у стен есть уши, тем более что жили мы среди чужих людей — в коммуналке на 14-й линии Васильевского острова. Хотя мама не побоялась разыскивать своего брата Петра Анисимовича. Он был кадровым военным, во время войны командовал понтонным батальоном и пропал без вести где-то в Белоруссии. Дядина жена тетя Галя опасалась, что он мог попасть в плен и его поиски навлекут на семью беду. А мы с мамой много лет писали запросы в различные ведомства. К сожалению, безрезультатно.
Первенец родителей прожил всего год, и папа, кажется, переживал, что единственный ребенок в семье — девочка: мечтал о наследнике. Думаю, поначалу шахматы интересовали моего интеллигентного отца больше, чем я. Однажды он услышал, как я пою, и страшно удивился: «У тебя, оказывается, слух лучше, чем у меня! Ну-ка, спой еще разок».
После ранения, полученного на фронте, папа хромал. Старшеклассники, которых он учил истории, его любили и называли Гефестом — как известно, у бога огня были покалечены ноги. Мама тоже преподавала историю, но в младшей школе. Она так уставала, что, придя домой, просила: «Не разговаривайте со мной. Хочу помолчать». Мама была противоположностью веселого и шумного отца. Часто с пафосом произносила: «Алексей, ты — паяц!» Сама она редко смеялась, никогда никуда не спешила. Меня отчитывала: «Света, ты спишь голая — это неприлично!» Мама была щеголихой, любила туфельки, шляпки, красивые блузки. Умерла в восемьдесят восемь лет, в конце жизни, как и все старушки, проводила время на лавочке у подъезда: бабушки — в платочках, мама — в нарядной шляпке.
