Виноват.
«Андрюшку пропустил, ну и ладно», — думал. Через девять лет родилась у нас с Кирой дочка Юля, и тут уж я оторвался по полной. Как взял в роддоме на руки, так и не спускал. При выписке тогда паника началась: а где ребенок-то? «Так мужчина забрал, отец, наверное. Он мне вот деньги сунул», — оправдывалась перепуганная нянечка.
А роддом был на нашей же улице. Я ее домой и понес. За мной погоня. Кричат под окнами:
— Иван, ты дома?!
Я взбешенный выбежал: — Тише!
С ума сошли, так орете? Здесь человек спит.
У Юленьки оказалась врожденная кривошея, надо было оперировать. Ей исполнилось пять, когда врачи сказали: можно. Прооперировали и заковали в гипсовый скафандр. В отпуске на даче целый месяц носил ее на руках. Соседи говорили: «Сумасшедший отец». Я ее безумно любил, девчонка же. Когда повзрослела, думал: ну все, насладился родительским чувством, отвел душу. Но Юля родила Ксюшу, и во мне снова забурлили отцовские инстинкты. До сих пор мы с Ксюшенькой лучшие друзья, хоть и живет внучка с мамой в Польше, где Юля директорствует в торговой фирме.
А Андрюшка так и рос Илюшей Обломовым, но очень много читал. К моей профессии относился снисходительно. Лет в десять даже посмеялся надо мной.
В телевизионном спектакле по Виктору Голявкину «Рисунки на асфальте» я играл фронтовика, учителя рисования, принесшего с войны в себе осколок. В конце герой умирает. Спектакль шел в прямом эфире. Говорю сыну: «Андрюш, для тебя специально еду играть. Посмотри».
— Понравилось? — спрашиваю вернувшись.
— Понра-а-авилось, — отвечает с растяжечкой, он флегматичный был.
— Стоп-стоп. Думаешь одно, говоришь другое, а актеры подтексты понимают. В чем дело?
— Смешная у тебя работа.
— Почему это?
— Помер, а сам домой пришел.
Работа моя и в самом деле сначала была не слишком серьезная. После окончания театрального меня взял к себе Товстоногов. Казалось бы, удача! О чем еще можно мечтать начинающему артисту? Но взять-то меня взяли, а играть не давали. Пробиться сквозь ряды именитых и заслуженных в БДТ оказалось невозможно. На собрании труппы встал и рубанул с плеча правду-матку, как она есть: мол, не дают дорогу молодым. Товстоногов взбеленился. Из Ванечки я превратился в «уважаемого докладчика».
«Раскатал губу, — сказала мне Зинаида Шарко. — Наша «золотая дюжина» будет зубами держаться за репертуар, пока жива».
Подсчитал — и правда, дюжина: Луспекаев, Стржельчик, Копелян, Лебедев, Доронина, Басилашвили, Юрский и т.
д. Конечно, годы, проведенные в БДТ, я называю своей театральной академией, но вечным студентом оставаться все же не захотел. И ушел, обретя свой дом в Театре имени Комиссаржевской, где служу уже более сорока пяти лет.
Не думал никогда, что сын пойдет по моим стопам. И вдруг оканчивает наш мальчик десятый класс и заявляет: «Хочу в театральный».
— О! Папа поможет, — говорит мама Кира.
Она, конечно, надеялась, что я пойду, поговорю с тем, кто набирает курс. Но я категорически отказался:
— Этого вы от меня не дождетесь! Артистами по блату не становятся. Сам будешь поступать как миленький. Что выбрал из прозы?
— Андрей Платонов.
