«Как? Как же я буду жить без Лени Бичевина? Ведь мы договаривались. Он обещал, что мы всегда будем вместе!» Мне казалось, что я погибаю...
— Я не верю в любовь! — вдруг ни с того ни с сего почти крикнула я Лене в лицо, чувствуя, как от середины груди по невидимым каналам во всех направлениях уже растекается нечто, заполняя меня всю. — Нет любви! — твердила я упрямо, как испуганный ребенок, робея перед неиспытанными до сих пор, но стремительно надвигающимися и поглощавшими меня новыми ощущениями.
— Ерунда все это! — размахивала я, как мечом, словами, пытаясь отсечь это пугающе огромное, неизвестное, но прекрасное — от чего ни убежать, ни спрятаться невозможно.
— Есть любовь, — в ответ на мой бурный вызов тихо возразил Леня. — Я докажу: есть любовь!
Бичевин сдержал обещание. Доказал. Но что?
Детство у меня было нереально прекрасным. Лучшие в мире папа с мамой и Карачи — моя деревня и мой дом родной с кучей разлюбимейших родственников — все обожающие свою Агнюшу. Братишка, родившийся через десять лет после меня, завершил полноту картины абсолютного семейного счастья.
Я думала, нет, я не думала, просто жила и знала: так будет всегда.
И — раз! — все кончилось. Поймите правильно, мне не пришлось, слава богу, пережить войну, Чернобыль, японское цунами и землетрясение, но развод родителей стал для меня и тем, и другим, и третьим. Тряхануло так, что разделило неделимое, разрушило нерушимое, поразило неуязвимое — мир раскололся, это был мой личный апокалипсис. Как радиация невидимо проникает в человека и постепенно разрушает его, так и душа человеческая несет в себе всю оставшуюся жизнь последствия подобных катаклизмов — только это еще страшнее. Потому что они поражают не только самого человека, но и тех, кто оказывается рядом. «Ничто не уходит в никуда» — закон сохранения.
Ах, папы, папы, если б знали вы, как неизлечимо калечите своих чад.
И не смейте утешаться тем, что вы бросаете жен, а не детей, и честно исполняете отцовский долг — лукавство это и самообман. Отмерьте не семь, а семьдесят раз, прежде чем резать по живому тех, кому сами же дали жизнь.
Мой отец как раз из тех, кто был рядом всегда, и носился со мной как с писаной торбой — и до, и после... конца. Мама мужественно принесла в жертву свои женские амбиции и позволяла ему даже останавливаться у нас дома, когда он уехал в другой город, чтобы папа мог больше времени проводить со мной и братом. Но это не спасло мой мир от краха! Папа меня не бросил, он со мной, но он... не со мной, не с нами. Наверное, я очень ревновала его к той другой, новой жизни — не знаю.
