Он был красный как рак и ругался отборным матом: «Какой позор! Чтобы я еще раз сюда пришел! Трам-тарарам...»
Оказавшись на сцене, Алла обнаружила, что это не концерт, а прием для иностранных военных атташе, аккредитованных в СССР. Эти люди стояли спиной к сцене, пили водку, жевали, громко разговаривали, орали песни и всем своим видом демонстрировали, что выступающие на сцене — самые знаменитые артисты страны — им «до фени». Сегодня наши «звезды шоу-бизнеса» спокойно реагируют на такое поведение публики на «корпоративах» — лишь бы платили. А в советские времена к артистам было принято относиться иначе.
Пугачева подошла к микрофону и сказала: «Минуту внимания! Попрошу тишины в зале!» Тут действительно наступила гробовая тишина.
Такой наглости от какой-то там артистки никто не ожидал. Кто-то из зарубежных гостей даже подавился черной икрой. А Алла продолжала: «Сегодня у нас в стране национальный праздник. В этот день мы приветствуем защитников Отечества. Настоящих мужчин. Надеюсь, такие найдутся и в этом зале. Им я посвящаю свою песню...»
Ушла она со сцены под аплодисменты зала. Но за кулисами генералы, устроители приема, вылили на Пугачеву ушат грязи: «Ты кто такая? Что себе позволяешь? Кто разрешил обращаться к старшим по званию? Тебя привезли сюда, чтобы ты пела и обслуживала банкет! Вот и пой! Вот и обслуживай! Поздравлять иностранцев может только министр обороны, лично! Ты что о себе возомнила?», и так далее и тому подобное. Проорав несколько минут, они убежали писать докладные записки.
Пугачева была на грани истерики.
Ситуацию спас какой-то моряк — капитан первого ранга. Он поцеловал артистке руку, подарил цветы и сказал: «Алла Борисовна, я хочу, чтобы вы знали — не все военные такие. Запомните, моряки к этому инциденту никакого отношения не имеют. Но я все равно приношу вам извинения»...
На этом дело не кончилось. В Министерство культуры пришла «телега», что Пугачева в День Советской армии и Военно-морского флота, в присутствии руководства Министерства обороны сорвала банкет для иностранцев, произносила со сцены «незалитованный» цензурой текст и вообще много чего себе напозволяла. Ей пришлось долго оправдываться.
Несколько месяцев я наблюдал за тем, что и как делала Алла, и однажды напечатал на пишущей машинке несколько строчек и повесил листок над столом в кухне.
«Это еще что?»
— поинтересовалась она. Понять содержание бумажки можно было не сразу. Текст был шутливо зашифрован. Вот что там было:
1. Театр.
2. Исповедь.
3. Одинокая женщина.
4. Русская ниша.
5. Пугачевский бунт.
Человек я педантичный, особенно в том, что касается профессиональных вопросов. Должен обязательно систематизировать то, что нафантазировал, выработать план действий.
Вот и составил для Аллы «меморандум» из пяти пунктов, которым она, по моим представлениям, должна была следовать.
Пункт первый был напоминанием о «театрализации песни», о чем я говорил Алле после нашего первого свидания. Мне казалось, что именно артистизм является ее сильной стороной. На него и нужно было делать ставку, чтобы обойти более сильных вокалисток — Долину, Понаровскую, Отиеву...
Пункт второй ориентировал на исповедальную форму как на наиболее доступный путь к душе зрителя. Я предложил Пугачевой, чтобы отныне все тексты ее песен были только от первого лица. Не вообще — «наша страна», «наш паровоз, вперед лети», а — «это было со мной, это было в моей жизни».
