Только сегодня — потом, обещаю, выучу, обязательно выучу!» И меня не спрашивали! Мне хочется пойти в гости, а папа с мамой судят-рядят совсем об иных планах, у них свои взрослые баталии, я выскакиваю из комнаты и прошу Его: «Пожалуйста, мне о-очень хочется в гости!» И мы идем! Мой любимый папочка был дальнобойщиком, если он неделю в месяц дома — это просто счастье для нас, детей. Без него я просто-таки умирала, скучая: никто не знал, когда отец вернется, даже мама, мобильных телефонов-то не было. Я всем своим детским сердцем уговаривала: «Пожалуйста, пусть папочка поскорее вернется! Ну хорошо, нельзя сегодня — давай завтра? Сделай так, чтобы я проснулась утром, а он уже дома!» Вы удивитесь, но так и было! Утром, едва открыв глаза, я слышала отцовский голос во дворе и неслась с радостными воплями к нему в объятия! Не удивлялась, не воспринимала как чудо, это было для меня естественно — забыв о своих просьбах небесам, я бежала смотреть, какие подарочки привез папа.
Но прочувствовала прямо до самой глубины души свой установившийся в то время прямой и тесный контакт с небесами — такая непосредственная детская вера.
А потом взрослела. Бушевали гормоны. Меня поманили другие «посиделки» и другие реалии, где в чести self-made women и напевы типа — «Ты этого достойна!» Одновременно с появлением положенных девушке форм задирался все выше нос, а пальцы складывались веером.
На ловца, как говорится, и зверь бежит. Наша семья тогда оказалась в затруднительном материальном положении, родственники, у которых был ресторан в Нальчике, уговорили моего строгого отца разрешить мне там подработать певицей.
Папа согласился. В городе мне «посчастливилось» попасть в тусовку девочек, которые смолят сигареты, выпивают, матерятся, дерутся. Нет, воспитанные в строгих традициях, в семьях, при родителях, мы все продолжали играть роль шелковых паинек, но ужом проскальзывали между запретами и находили любые лазейки, чтобы вдохнуть воздуха самостоятельности и дерзости. Эти тупые выплески бравады и самоутверждения казались нам верхом крутизны. Какая глупость! Я так сейчас завидую белой завистью тем, кто сохранил невинную цельность, ту, что дали семья и воспитание, и не попал под этот локомотив времени, — знаю таких людей.
Не то чтобы я пустилась во все тяжкие, нет! Но детское, духовно утонченное, окрыленное состояние улетучилось, крылышки за спиной сначала отяжелели, опустились, а потом незаметно и отпали вовсе.
Не было им места в моем новом облике. У меня были уже иные эталоны и модели поведения.
«Кто первый встал, того и тапки», «С волками жить — по-волчьи выть» — таковы были мои принципы. С ними я отправилась покорять Москву, представлявшуюся мне джунглями, где нужно рвать и хапать, чтобы выжить. На самом деле я жутко боялась — прямо тряслось все внутри — и именно со страху встала не в оборонительную позу, а вооружилась воинственным настроением: «Только попробуй тронуть!» То есть лучший способ защиты — нападение! Жуть! Вспоминая сейчас тот образ мыслей, стиль поведения, общения — боже, как я разговаривала с людьми! — ужасаюсь.
Но нельзя переписать прошлое.
Мне было чуть больше семнадцати, полгода пронеслось в стремительном порыве, я отрывалась на полную катушку в ночных клубах — а дальше что? Я же приехала с твердым намерением стать звездой, но ничегошеньки не делала для того, чтобы расти в профессиональном плане, работать с голосом — чем постоянно и с вдохновением занимаюсь последние несколько лет. Но тогда не было ничего этого. Посещение раз в полгода «Гнесинки», где числилась на заочном отделении, и подработка пением в ресторанах — не в счет. Вернуться ни с чем домой казалось невозможным.
Что мы имеем в сухом остатке? Абсолютное безделье, в течение двух лет не происходило ни-че-го! Я могла целыми днями просидеть дома в полном раздрае.
