Удивился — да, но не встревожился. На сей раз интуиция дала сбой.
Спустился в зал, когда отзвучали финальные аплодисменты. Шел, улыбаясь и ожидая, что сейчас услышу восторженные «охи-ахи», похвалы...
Но оказалось, сестра приехала, чтобы сообщить мне о гибели отца.
Они всегда отправлялись на рыбалку вдвоем с другом. В тот день он приболел, и в компанию к отцу напросились молодые сослуживцы. Парни начали пить, не успев размотать удочки. Отец осерчал и ушел от них метров на триста.
Двое «компаньонов» вскоре уснули, а третий вздумал порыбачить с лодки. Толкнул с берега дюралевое суденышко, его тут же подхватило течением. Парень поплыл вдогонку. Добрался до середины реки и начал тонуть. Отец бросился на помощь, хотя знал: в холодную воду ему из-за радикулита ни в коем случае нельзя. Подхватил «любителя рыбной ловли», когда тот уже начал пускать пузыри, тащил за собой пару десятков метров, вытолкнул на мелководье, а сам выбраться уже не смог — отказали ноги...
Я чуть не разделил участь отца десять лет назад. Мы с братом Геннадием поехали к отцу Марины, который живет на берегу Шексны, помочь по хозяйству. Поправили крышу, выкопали картошку, а потом решили отдохнуть. Взяли у соседа тестя лодку-плоскодонку и отправились рыбачить. Поплыли на другой берег — кто-то сказал, что там клев лучше.
Всю дорогу один сидел на веслах, другой черпал воду, которая просачивалась сквозь рассохшиеся доски. Успокаивали себя тем, что за несколько часов, что мы тягаем рыбу, дерево разбухнет и обратно доберемся играючи. Не тут-то было.
В сентябре темнеет рано и быстро — мы и не заметили, как стало смеркаться. Отплыли от берега с полсотни метров, а воды в лодке — уже по щиколотку. Черпаем ее, черпаем, а она все прибывает. Я говорю Гене:
— Еще немного — и посудина пойдет на дно. Надо ее перевернуть, чтоб на плаву оставалась — одной рукой будем за лодку держаться, другой — грести.
Насчет «грести» я погорячился. Понял это сразу, как только в сапоги залилась вода, в каждый — по полведра. Поверх ватной телогрейки, которая вмиг пропиталась влагой, на мне был надет длинный плащ с огромными пуговицами.
Такими тугими, что я и на суше-то с ними еле-еле справлялся. Снять прорезиненную хламиду в воде нечего было и пытаться. Но я все-таки попробовал. Отцепил руки от лодки — и тут же сапоги, ставшие похожими на привязанные к ногам булыжники, потянули ко дну. Еле успел схватиться под водой за борт.
Шексна — река настоящая. Широкая и глубокая. В том месте, где мы с братом «зависли», до дна метров пять, а то и семь. От ледяной воды начало сводить руки и ноги. Кругом темень такая, что я даже лица Генкиного не вижу. Брат молчит, но я чувствую: еще немного и он ударится в панику.
Спрашиваю как можно спокойнее: — Ну, Ген, что делать будем?
Давай, что ли, «Спасите!» орать?
Он шепчет еле слышно:
— Давай...
И тут я понимаю, что кричать «Спасите!» мне стыдно. Не орал же, когда остался один на один с росомахой. И когда стропы парашюта сдавили шлем с такой силой, что он вместе с черепной коробкой начал трещать, не издал ни звука...
...Это был мой второй прыжок. По незыблемому правилу парашютист укладывает свой парашют сам. Я десятки раз это проделывал, пока шли тренировки на земле, и не слышал от инструктора ни одного замечания. Как получилось, что в тот день «упаковал» четыре широкие стропы не прямо, а внахлест, — ума не приложу.
Когда купол раскрылся, махина площадью в восемьдесят квадратных метров с неимоверной силой натянула скрещенные над макушкой стропы. Раздался треск. Еще мгновение — и мою голову расплющит в лепешку вместе со шлемом. Откуда-то изнутри рванулся страх, но перед ним вдруг будто стальная дверь захлопнулась: «Это не твой час. Выкарабкивайся!» Тут же ясно увидел, как инструктор показывает на занятиях, что нужно делать в подобном случае. И я, уже почти теряя от боли сознание, левой рукой схватил правую стропу, правой — левую и резко их развел. И тут меня начало крутить с невероятной скоростью! Верчусь в воздухе на манер волчка и хохочу как сумасшедший.
Эти воспоминания меня слегка приободрили:
— Ничего, брат, и не из таких переделок выбирались.
А ну давай вместе: «Помогите!»
Минут пять поорали дуэтом, а потом у Генки пропал голос. Оно и понятно: на такой-то холодрыге, да еще и с его невокальными, нетренированными связками. Еще минут десять я кричал один. Крикну раз, два — прислушаюсь. Тишина. Только плеск воды да тяжелое Генкино дыхание.
В какой-то миг накатило безразличие. Я представил, как отпускаю руки и медленно погружаюсь в темную толщу воды. Представил и не испытал никаких эмоций: ни страха, ни сожаления. Пальцы начали разжиматься сами собой, и вдруг будто кто-то строго так говорит: «Прекрати! Зови на помощь!»
— Спасите-е-е!!! — в этот вопль я, казалось, вложил остатки всех своих сил.
