Юрий Стоянов: «Сильно верящим в судьбу иногда хочется сказать: пить меньше надо»

«Всему хорошему и всему плохому меня научил Витюша Сухоруков, мой сосед по общаге. Я начал курить,...
Юрий Стоянов. Фото
Юрий Стоянов
Фото: Марк Штейнбок

«Всему хорошему и всему плохому меня научил Витюша Сухоруков, мой сосед по общаге. Я начал курить, попробовал спиртное — все как положено. Витя вырос в морозовских казармах для рабочих в Орехово-Зуево, где стометровый коридор и одна кухня на пятьдесят комнат. И вот он мне устроил такую школу рабочей молодежи», — вспоминает Юрий Стоянов.

— Юрий Николаевич, у вас осенью сразу несколько сериалов выходит, среди них долгожданные «Гости из прошлого» на СТС, где вы играете профессора, придумавшего машину времени. Чем вас эта история за­цепила?

— Еще когда я читал сценарий, обратил внимание: персонаж из настоящего говорит моему герою: «Вали отсюда в свой совок». И мой герой отвечает: «Зачем вы так про мое время?» Мне чего-то не хватало в тексте, и тогда я вспомнил потрясающие стихи Александра Кушнера и сказал: «Ребята, я готов сыграть, только я прочитаю стишок, несколько строк: «Времена не выбирают, / В них живут и умирают. / Большей пошлости на свете / Нет, чем клянчить и пенять. / Будто можно те на эти, / Как на рынке, поменять». И все, и сразу роль приобрела какой-то объем.

— Если бы у вас лично была машина времени, куда бы вы отправились в первую очередь?

— Как любой нормальный русский артист и сегодняшний человек, я бы, конечно, побежал спасать Пушкина. Второе — убил бы Гитлера. А для себя самого изменил бы одну вещь… Мой отец ушел из жизни в 93-м году, когда я снял только один выпуск программы «Городок». Это было страшное время, разваливалась страна, другая никак не рождалась. Он лежал в Киеве в больнице, и я помню, как ездил на окраину города и по блату за совершенно невероятные деньги, просто невероятные, покупал из-под полы в какой-то квартире физраствор, без которого нельзя сделать ни одной инъекции. Вот отца я бы попытался спасти… В своей личной жизни я наделал море ошибок. Но если бы их не сделал, не стал бы собой сегодняшним и не был бы в своей сегодняшней семье. Возможно, нужно было не идти в БДТ в 78-м году. Но тогда меня ослепило это название — БДТ. Я сломя голову ринулся в Ленинград. Хотя меня брали в очень многие московские театры. В том числе и в «Ленком». Если бы я остался в Москве, возможно, у меня гораздо удачнее сложилась бы театральная карьера. Вполне может быть. А я в такую безвестность окунулся, в такие муки, и длились они 17 лет. Но, если бы я не барахтался там, не накопил бы боли, неудовлетворенности и всего остального, я не встретился бы с Ильей Олейниковым, у которого тоже накопилось. Не было бы этого котла, который распирало от пара, и мы бы не придумали программу «Городок». Она возникла от нашей ненужности никому. И эта же страна, которая убила моего отца, получается, дала мне возможность полной свободы выбора — делай что хочешь. И мы делали что хотели. Мой герой в «Гостях из прошлого» пытался исправить ошибки, именно поэтому создал машину времени. Но я бы исправлять свои ошибки, наверное, не стал, потому что одно связано с другим.

Юрий Стоянов с Михаилом Трухиным
С Михаилом Трухиным в сериале «Гости из прошлого». 2020 г.
Фото: СТС

— Можно сказать, что память — это, по большому счету, машина времени…

— Я очень легко переношусь на своей личной «машине времени» в детство. Помню себя приблизительно с трех или с двух с половиной лет. Я обожал запах мыла: фруктового, земляничного. И никак не мог понять, почему его нельзя есть, почему им моют руки? И вот я съедаю это мыло, полкуска, и следующее воспоминание — самолет санитарной авиации, который доставляет меня из поселка Бородино, где мы жили с родителями, в больницу. Этой больницей заведовал мой отец. Он был единственным врачом на двести километров. Работал не только по специальности — гинекологом, но и терапевтом, и хирургом, оперировал всех… Мне было года четыре, когда мы пере­ехали в Одессу. Помню, товарищ показал мне бутылку с какими-то горошинами, похожими на черный перец. Я предположил, что это порох, мы решили проверить. Оголили провода, засунули их в бутылку, спустились с ней в подвал и оставили там. После чего с проводами в руках вернулись в квартиру приятеля, он жил на первом этаже. И воткнули в розетку… Я не могу вам передать, что произошло. Как будто бомба атомная взорвалась. Стекла повылетали... Мы бросились бежать. Никогда в жизни я потом не пробегал такого расстояния. Мне казалось, что мы бежим час, что мы уже убежали в другой город, в другую страну. Вот это называется — у страха глаза велики. Зря бежали. Нас потом рассекретили и выпороли.

— Ваш папа был прекрасным врачом, мама педагог. В кого эта ваша артистическая натура?

Юрий Стоянов с Татьяной Арнтгольц
С Татьяной Арнтгольц в сериале «Ласточкино гнездо». 2011 г.
Фото: Россия 1

— В Чарли Чаплина. Я в детстве был помешан на его фильмах. За стеной нашего частного домишки размещался завод, и там — заводской кинотеатр, где моя бабушка работала билетером. Я бесплатно ходил на все фильмы, пересмотрел всего Чаплина, всего Макса Линдера, всех комиков, все немое кино. Чаплин тогда был совсем не персонажем канала «Культура», на него ходили рабочие люди, заводчане, и ржали. И когда Чаплин шел, меня вытащить из кино нельзя было. Я мог двадцать раз смотреть одно и то же. Это первое. Второе: мой папа, мальчишка из деревни, поступивший в медицинский институт, был не лишен артистизма. Сразу после десятого класса он получил свою золотую медаль в деревенской школе, и за взятку его отпустили в город. Сейчас все как-то забыли, что в «золотое советское время» паспортов у колхозников не было, они хранились в сейфе у председателя колхоза... Но папа вырвался и попал в Одессу. Там он пристрастился к классической музыке, не вылезал из филармонии. У меня есть его блокнот, и по нему можно изучить месяц жизни студента медицинского факультета: огромное количество классических концертов и опер он прослушал и посмотрел в Одессе… Отец всю жизнь напевал то «Травиату», то «Трубадура», то «Севильского цирюльника». Я считаю, очень артистичной была и моя мать — и есть по сей день, слава Богу, она жива, а ей уже 85 лет. Родной папа моей мамы, мой дедушка, был артистом эстрады. Они с бабушкой расстались, когда она ждала ребенка — мою маму. Вырастил маму отчим, инженер, чех по национальности. С родным отцом мама впервые встретилась в 23 года. Нашла его в Киеве. Дедушка Леонид Иванович в меня влюбился без ума. Он служил в киевской филармонии, ездил по стране. Выходил на сцену в тройке с бабочкой, брал четыре слова, иногда шесть слов из зала и на глазах у публики сочинял буриме. А его родной брат был артистом цирка, клоуном и дрессировщиком. Он с собачками делал смешные номера…

Юрий Стоянов с Ириной Пеговой, Сергеем Беляевым, Борисом Плотниковым и Павлом Ващилиным
С Ириной Пеговой, Сергеем Беляевым, Борисом Плотниковым и Павлом Ващилиным в спектакле «Женитьба» в МХТ им. Чехова. 2010 г.
Фото: Валерий Шарифулин/ТАСС

Родители мечтали, чтобы я поступил в медицинский институт, а я лет с четырех говорил, что буду или дирижером, или режиссером, или артистом. Потом уже определился, что артистом. После восьмого класса моя мать нашла педагога по сценической речи в Одессе, потому что невозможно вырасти на юге и говорить на правильном литературном языке. Все мои одноклассники занимались с репетиторами физикой или химией, а я — не менее серьезно — сценречью. Потом мой отец, который так страдал, что я не стану врачом, достал какие-то справочники и выяснил все о театральных вузах. Я решил, что буду поступать только в ГИТИС, хотя слышал, что нужно сразу во все. Но все мне не нужны были. Аргумент, конечно, покажется очень смешным, но я рассуждал так: это единственное учебное заведение, у которого в названии присутствует слово «институт». Щепкинское и Щукинское — училища, а МХАТ — вообще школа. И это же «несолидол» для одесского мальчика — поступать в актерское ПТУ. Я рисковал, конечно, но был очень самоуверенным. Во мне не оставалось ни капли сомнения, что я могу не поступить, хотя конкурс был больше четырехсот человек на место. Витька Сухоруков мне говорил, что поступает третий или четвертый раз… В Москву со мной поехал именно папа. Сказал: «Я ничем не могу тебе помочь, но буду стирать рубашки». Я был пижоном. Перед поступлением мы поехали на Толчок — самый знаменитый в Советском Союзе легальный вещевой рынок привезенных моряками импортных вещей. Купили потрясающие ботинки из черной замши, на сплошной каучуковой платформе, какие-то шикарные штаны и черный приталенный панбархатный пиджак. Я был смазливый, кучерявый, длинноволосый и очень хорошо одетый мальчик с гитарой. Никакого комплекса провинциальности не чувствовал. У меня же была крепкая одесская школа, с еврейскими педагогами, которые потом все поуезжали в Австралию, в Израиль, в Германию и в Америку. Я чувствовал себя хорошо образованным парнем. И поступил очень легко, с первого тура. Помню, женщина, которая принимала документы, сказала: «Боже, с таким хорошим аттестатом — и сюда? Может, в нормальный вуз какой-то пойдете?»

Юрий Стоянов с Виталием Хаевым
С Виталием Хаевым в юмористическом шоу «100ЯНОВ». 2019 г.
Фото: Россия 1

Наша общага на Трифоновской была знаменитым на всю Москву веселым злачным местом. Там жили не только студенты ГИТИСа, но и ребята из циркового и каких-то еще творческих училищ. У нас была комната на троих. Один сосед — Юра Богданов, ему было 27 лет, то есть в ГИТИС он поступил на излете, старше туда уже не брали, он вскочил в последний вагон. А вторым моим соседом оказался Витюша Сухоруков. Всему хорошему и всему плохому меня научил он, причем очень быстро. Я начал курить, попробовал спиртное — все как положено. Витя вырос в «тяжелом» Подмосковье. В морозовских казармах для рабочих в Орехово-Зуево, это такое дореволюционное фабричное общежитие, где стометровый коридор и одна кухня на пятьдесят комнат. А Юра Богданов родом из Хотьково, тоже из Подмосковья. И вот они мне устроили такую школу рабочей молодежи… Нельзя сказать, что в общаге были только пьянки, мы там придумывали этюды, репетировали. Но когда случались какие-то дни рождения либо мы сдавали сессию — это время я помню до сих пор. Мне было очень плохо. Ляжешь на кровать, а она крутится в одну сторону, потолок в другую, окно в третью. Спрашиваешь Сухорукова: «Витя, а когда это закончится?» — «Поблюешь, и закончится».

Я часто ночевал не в общежитии, а у своего друга Арика Ластовского на Арбате. Его взяли к нам на курс вольнослушателем, что не предполагало стипендию, поэтому ему надо было где-то работать. И он стал дворником на Калининском проспекте, ныне Новый Арбат. Его поселили в полноценную ведомственную квартиру с огромной комнатой — метров сорок, а может, и больше. Находилась она прямо во дворе Вахтанговского театра. Ластовский, помимо всего, стал комсоргом всех дворников Калининского проспекта. Его актерская карьера не очень сложилась, он потом пошел в дизайнеры. У Арика была швейная машинка, и он нам сшил белые расклешенные комбинезоны — спецодежду, в которой мы в шесть утра выходили помогать ему мести Калининский проспект. Наш образ дополняли одинаковые финские туфли — грубые такие, типа рабочих, но на огромной платформе, моднючие, мы их купили в обувном. И вот в этих одинаковых туфлях, в одинаковых комбинезонах, в рубашках в крупную клетку мы мели улицу. С нами фотографировались иностранцы. Однажды кто-то выбросил на улицу фортепиано, мы позвали остальных дворников и притащили инструмент к Арику в комнату. Там все было завешано плакатами — неореализм итальянский был представлен, афиши Вахтанговского театра, первые плакаты фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих». Атмосфера богемная. Зарплата у Арика была 80 рублей. Кроме того, мы немножко подфарцовывали. Занимали очереди в модные магазины… Например, обувной там был, магазин грампластинок и гастроном. Место в очереди мы продавали за 5 рублей. В результате при стипендии в 40 рублей мы могли позволить себе ездить в институт на такси. На троллейбусе с пересадкой это стоило 8 копеек. А такси — 80 копеек. Но если вчетвером, то получалось по 20 копеек. Тут главное, чтобы таксист согласился. Для этого один голосовал, а трое прятались за деревом. Такси останавливается, ты говоришь — Никитские Ворота. Открываешь дверь и медленно-медленно садишься, чтобы те трое подбежали. Как правило, таксист говорил: «Будьте вы прокляты» — и трогался.

Юрий Стоянов
В фильме «Медный всадник России». 2019 г.
Фото: Профисинема

— Скажите, а как быстро стало понятно, что вы — комедийный акте­р?

— Вначале я считал, что я такой красавец, легкий резонер. А потом, благодаря педагогам, понял, как смешное высекается из парадокса и боли, когда персонаж плачет, а зрители смеются. Понимание этого пришло, когда я сыграл Мальволио в «Двенадцатой ночи». Играл трагедию, на сцену выходил мой пес Митя, вилял хвостом, скулил и вылизывал мне глаза и лицо. Я получил тогда пятерку, хотя сам удивился: «Как так произошло, что я никого не смешил, мне было больно и тяжело, а зрители веселились?» В институте педагоги развивали во мне это несоответствие внешнего и внутреннего. Я был внешне абсолютно не смешон, не награжден тем, чем должен обладать комик: какими-то изъянами, которые становятся твоей изюминкой. Но наши преподаватели за счет понимания природы юмора помогали мне быть смешным и развивали меня в этом направлении. А потом я пришел в театр. И там во мне увидели только внешность — ладного, симпатичного, худого парня с гитарой. Я сыграл отрывок, и Товстоногов с места громко сказал худсовету: «Второй Паша Луспекаев». Это был конец. Потому что Паша Луспекаев один. Один! Не бывает второго… В БДТ мне сразу дали главную роль в спектакле «Телевизионные помехи». Мой герой там наивный, светлый, искренний и такой какой-то немного детский персонаж. Во мне все противилось этой роли. Играл я плохо. Они рассчитывали, что в театре появится герой, а я был другой. И в БДТ постепенно начали понимать, что их, как им казалось, обманули. Я их полностью разочаровал. Потом у меня были «доедалки» — вот как первого января мы доедаем оливье и холодец. Я играл, только когда кто-то заболевал, напивался или, еще хуже, помирал. Например, одного артиста сняли с роли Моцарта, а играл он блестяще, и все сливки со спектакля за четыре года уже были собраны. Выбор пал на меня, потому что я в этом спектакле исполнял роль лакея и все время болтался на сцене рядом с Моцартом, так что текст в 70 страниц знал прекрасно. Я ввелся за неделю, и это была, конечно, моя роль. Трагическая, с одной стороны, а с другой — в ней очень много баловства: смешного, эксцентричного, хулиганского. «Баловаться» — вот мое любимое слово.

— В чем радость жизни в тот момент, когда ты как бы в профессии, но при этом тебя словно нет? Как это пережить?

— Объективно в театре я был нуль. Но, во-первых, я нулем себя не считал. Во-вторых, меня безумно любили партнеры. И в театре было какое-то общее ощущение несправедливости по отношению ко мне. Это очень поддерживало. Все мои жены говорили: «Тебе трудно выучить роль, пойти и за­явить режиссеру, что ты можешь?!» А я отвечал: «Мое время еще не пришло». Придумал такую красивую отмазку. И оказался прав в результате, потому что однажды время изменилось…

Юрий Стоянов с Ильей Олейниковым
«Мы были два страшно разных человека — во всем! Кроме одного: думали в одном направлении» С Ильей Олейниковым. 2000-е гг.
Фото: personastars.com

А до этого момента у меня была моя гитара. Стали появляться какие-то люди из Ленконцерта, из общества «Знание», из мифического, абсолютно «булгаковского» общества книголюбов... И я стал ездить по всем райцентрам Ленинградской области с гитаркой. Вскоре у меня сформировалась такая форма общения со зрителем, которая предполагала непрерывное повествование с какими-то нелепыми стихами, с грустными песенками и смешными сценками. Потом, через много-много лет, я узнал, что это называется стендап. Вот там я был счастливым человеком, на этих подмостках. Знаете, какой это опыт невероятный, когда ты выступаешь, допустим, в НИИ какой-нибудь автоматики сегодня вечером, а завтра — в красном уголке Купчинского универсального магазина, или в больнице для людей с психическими отклонениями, или перед моряками на корабле. У меня появилось умение взять любую аудиторию, любую!

— В «Городке» у вас была примерно такая же аудитория: самая широкая и разнообразная.

— Вы знаете, когда я пришел по приглашению Олега Павловича Табакова в МХТ и сыграл «Женитьбу», одна критикесса написала, что «Стоянов притащил в МХТ своего зрителя». Это было сказано очень брезгливо и пренебрежительно. Она не знала, что аудиторией программы «Городок» были люди в возрасте от 19 до 55 лет и интеллигенции среди них было на самом деле очень немало. Так что не самого плохого зрителя я за собой притащил. А Табаков именно на него и рассчитывал. Я горжусь зрителем «Городка»! Эта программа родилась в ужасное и прекрасное время — в 93-м году. Такое количество боли, несчастья, беды, которое было в 90-е годы, трудно себе представить. А еще такое количество невероятных взлетов, когда реально был шанс изменить жизнь. Из всего этого и возник жанр «Городка».

Мы с Илюшей начали в 90-м с программы «Адамово яблоко». Мне всегда нужен был кто-то старше, умнее, кто-то надежный. Про Илюшу я понял: вот с этим мужиком — все, не пропаду. Я был и режиссер-постановщик, и осветитель, пропадал в кабинетах монтажеров, дружил с операторами. Освоил очень много смежных профессий. И параллельно работал в театре. Хотя на телевидении только официальная зарплата, в кассе, у меня была в шесть раз больше, чем в театре. А ведь работал я на полставки. Это был Пятый канал, самый фрондерский, самый аполитичный, самый модный и самый скандальный тогда в России. В это же время там работали Кирилл Набутов, Саша Невзоров, Света Сорокина — мы все одно телевизионное поколение.

— Зачем вы при этом оставались в театре? Если никаких перспектив и при распределении ролей фамилия в конце списка?

Юрий Стоянов с Алисой Лозовской и Владимиром Кошевым
С Алисой Лозовской и Владимиром Кошевым в сериале «Бабье лето». 2015 г.
Фото: ТВ Центр

— По инерции. Когда ты с детства хочешь быть артистом, ты же не мечтаешь быть артистом телевидения...

— Да что это, вообще, такое — артист телевидения?

— Мы с Илюшей придумали эту профессию — артист телевидения — и первыми ими и стали. Сделали телевидение не средством раскрутки — мол, вот мы здесь поснимаемся, а потом поедем собирать дань, купоны стричь по России. Телевидение, а не концерты и эстраду мы сделали своей основной работой. И стали зарабатывать на телевидении, а не благодаря телевидению. Вот в чем разница. В конце концов я ушел из театра. Умер Товстоногов, Кирилл Лавров стал худруком. Вот при нем, в 95-м году, я и уволился. Прошло два года, «Городок» становился на ноги. С точки зрения советского человека, я уходил в никуда — из государственного театра в маленький частный продакшен, крошечную фирмочку с невнятными перспективами и с одним эфиром в месяц на федеральном канале. Но для нас это был невероятный кураж, невероятное баловство. Съемки-то очень короткие, а в остальное время мы придумывали, дурака валяли друг с другом, чего-то репетировали. Нас пять раз избирали персонами года какими-то, лучшими ведущими… Мы этому не придавали никакого значения, абсолютно. Счастье было от другого — от водопада самореализации. «Слушай, я тут придумал одну фигню, давай мы ее снимем». — «А давай!» Бах, и это показывают на всю страну! И вся страна смотрит, как ты валяешь дурака. А ты его не валяешь, ты просто делаешь то, по чему чудовищно истосковался за 17 лет бездействия и ненужности в театре. Накопил, нанаблюдал. Тебя же это все распирало…

— А в кино вам хотелось сниматься?

— «Печальной будет эта песня / О том, как птицы прилетали. / А в них охотники стреляли / И убивали птиц небесных». Это из «Романса о влюбленных».

Юрий Стоянов с Романом Мадяновым
С Романом Мадяновым на съемках сериала «Запасный выход». 2020 г.
Фото: KINO-TEATR.RU

Понимаете, ведь что такое «Городок»? Он же о безумной любви к кино. А кино практически не было в начале 90-х. Потом страна стала меняться и наконец-то оно появилось. Но чем больше нас в ящике, тем меньше нас в кино. Потому что серьезному кинематографу не нужны телевизионные персонажи, которые ассоциируются с определенным форматом. Получалось: чем мы становимся популярнее, тем дальше отталкиваем себя от кино. В моем случае эта схема сломалась в 2000 году, когда мне было 43 года. Тогда вышел на экраны «Ландыш серебристый» Тиграна Кеосаяна, где я сыграл свою первую настоящую серьезную роль. А потом уже пошло кино хорошее. Михалков появился, Дима Месхиев, у которого я снялся в моем любимом фильме «Человек у окна».

— Но лучшая роль, как говорят, впереди. Как вы вообще к такому понятию, как судьба, относитесь?

— С одной стороны, страшно разозлить ее, если она есть. А с другой стороны, когда про нас с Ильей говорили: «Судьба так распорядилась», «Им повезло», меня это просто бесило. Что значит повезло? Повезло нам только в одном — что мы с Ильей встретились друг с другом и стали друзьями, партнерами, товарищами, близкими людьми. А дальше был большой труд почти 20 лет. Да, нам повезло — сутками в аппаратной торчать. Очень повезло — ездить в Выборг ради того, чтобы смонтировать один клип: туда 160 километров, обратно 160 на электричке. Очень повезло сидеть в мусорных баках, снимать скрытой камерой. «Повезло» — это отмазка для ленивых, бездарных или сильно пьющих. Очень хочется иногда сказать верящим в судьбу людям: пить меньше надо.

— Скажите, как пережить уход человека, который больше чем просто партнер?

Юрий Стоянов с женой Еленой
«В своей личной жизни я наделал море ошибок. Но если бы их не сделал, не стал бы собой сегодняшним и не был бы в своей сегодняшней семье» С женой Еленой. 2017 г.
Фото: Филипп Гончаров

— Ну как пережить? Невыносимо тяжело. И это навсегда. Боль притупляется, но масштаб потери, наоборот, только увеличивается. Вот когда вы спрашивали меня, что бы хотелось изменить, я бы очень много изменил в своем отношении к Илюше. Нежнее надо было быть с партнером, снисходительнее, добрее. У нас же как? Можно послать человека, потому что сегодня послал, а завтра помирился. Особенно когда два мужика все время двумя попами на одном стуле сидят. Мы были два страшно разных человека — во всем! Кроме одного: думали в одном направлении. Но по-разному. В каких-то очень важных вещах сходились, а во всем другом оставались антиподами. Вот взять пристрастия вкусовые — в еде, в одежде. Илья был очень безыскусный человек, любил плохие котлеты, чтобы в них было много хлеба, чтобы они горели долго в позавчерашнем масле, чтобы они были черного цвета. Хотя жена его готовит не просто хорошо, а фантастически. Но он находил какую-то помойку общепитовскую и обязательно оттягивался в ней по полной программе. В какой-нибудь воинской части, в казарме он спрашивал всегда: «Котлеты есть?» Ему говорили: «Есть». Он брал, пробовал: «Нет, это не котлеты. Они из мяса». Я встревал: «А из чего, из чего они должны быть сделаны?» Он орал: «Из говна с хлебом!» Мы одевались по-разному. Илюша любил фантастику, а я ее ненавидел. Он любил мультфильмы, я мультфильмы не смотрел никогда. Илья очень много читал, во всех поездках. Я не наделен этой способностью читать в машине, которая едет пять часов; меня начинает укачивать. А он мог! Мы любили разную музыку, абсолютно. Для меня слов «советская эстрада» не существовало никогда. А он находил в ней что-то хорошее. Он был размеренный, спокойный, не очень многословный, чуть-чуть такой медлительный. А я всегда моторный, вспыльчивый, дерганый, импульсивный. Ну абсолютно разные люди, хотя и родились в один и тот же день — 10 июля. С разницей в 10 лет. Но из мужчин такого родного человека больше в моей жизни не было.

— И такого партнера… Теперь вы осваиваете новые форматы один. Скажите, соцсети для вас — это необходимость или это по любви?

— Я такой кайф поймал от этого! Снимаю маленькие истории хронометражем не более 55 секунд, остальное заставка. Просто началась самоизоляция, и я подумал: а что я буду валяться на даче? Вот парички, вот косметика моей жены, вот два телефончика вместо камеры, вот штативчик, приборчик у меня есть осветительный. Жена Лена все это снимала, была моим оператором и единственным партнером за кадром. Ребятам, авторам, позвонил: ребят, вот такой хочу сюжет. В тот же день получил сценарий, вышел в огород, снял, на следующий день я и в «Ютубе», и в «Инстаграме*». И кайф получил от полного отсутствия редактуры какой бы то ни было. Говорил на языке, на котором говорят за моим забором, — на общепринятом. Не купировал острые слова. Это такой абсолютный возврат в «Городок». Тоже свое­образная машина времени…

* Организация, деятельность которой в Российской Федерации запрещена
События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Хочу похудеть, но заедаю стресс
Как справиться с лишним весом, когда все идет наперекосяк



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог