.png "Читай нас в Telegram")
«Увидев меня на экране, Толик сказал своей маме: «Я на ней женюсь». Через некоторое время его родителям за границу стали названивать и писать: «Ваш сын влюбился в женщину старше себя!» — рассказывает Светлана Дружинина.
У Светланы Дружининой необычная судьба. В юности она была успешной актрисой, полюбилась зрителям по ролям в фильмах «Девчата» и «Дело было в Пенькове».
А в 34 года сняла свой первый фильм как режиссер. Настоящая слава пришла к Светлане Сергеевне уже в этом качестве — после ее знаменитых «Гардемаринов». И почти все ее фильмы, включая многосерийную сагу «Тайны дворцовых переворотов», снимал один и тот же оператор — Анатолий Мукасей. Он же муж Дружининой вот уже 55 лет...
— Светлана Сергеевна, у вас с Мукасеем на редкость крепкий и долгий брак. А кризисные моменты в вашем браке были?
— В начале 90-х, когда не снималось кино. В то время я была единственной кормилицей в семье. Тогда на экраны хлынуло огромное количество дерьма из-за рубежа. Но я ведь умею работать на дубляже. Вот меня и приглашали это все дублировать, монтировать, вырезать, подрезать, переписывать. И вот я приходила с работы и видела каждый вечер одну и ту же картину.
Сидят Лешечка Коренев и Мукасей. Пьют, курят, доедают винегрет и какие-то корки. Сигаретный смог — хоть топор вешай. И я за мужа испугалась. Ведь я часто наблюдала, как люди в самом расцвете сил, оказавшись не у дел, деградировали. Они погибали в прямом смысле — от инфарктов, инсультов. И тогда я взяла бумагу с ручкой и очень быстро придумала проект, а потом и сценарий написала — «Тайны дворцовых переворотов». Все сама. От безвыходности. Чтобы дать своему мужу работу.
В свое время нам с Толей повезло найти друг друга. Забавно получилось. Толина мама отдыхала на озере Рица, им там показывали кино. И вот она увидела меня в фильме «За витриной универмага», где я играла главную роль. И мама восхитилась: «О, какая кьют!»
Что означало «обаяшка». И она, и ее муж говорили с очаровательным английским акцентом — они ведь почти все время проводили за границей, так как были разведчиками-нелегалами. Мамину реплику Толик подхватил: «Хочешь, я на ней женюсь?» Через некоторое время им за границу стали названивать и писать: «Ваш сын влюбился в женщину старше себя!» А разница была всего полтора года. Но по молодости она казалась гигантской! Мы познакомились, когда Толя был школьником, десятиклассником, а я уже училась в институте, появлялась на экране. Со мной во ВГИКе училась Толина сестра Элла, я — на первом курсе, а она — на третьем курсе экономического факультета. Увлекались волейболом, играли в одной команде. Причем я была капитаном. И Элла как-то раз привела своего брата-школьника и познакомила нас. Сказала, что Толя хороший волейболист, что у него уже есть разряд и он играет за юниоров Москвы.
Сначала я не принимала его — лопоухого, длиннорукого и длинноногого — всерьез, и его это злило. Он был ребенок и меня не интересовал. Но потом, когда Толя тоже поступил во ВГИК, на операторский факультет, как-то завертелось... Я стала как бы его натурщицей. Толя меня постоянно снимал, а я потихонечку им режиссировала. Так общих интересов становилось все больше и больше.
А потом я познакомилась с его родителями, и они с ходу предложили нам с Толей пожениться. Это была идея его отца — сыграть сразу две свадьбы, ведь Толина старшая сестра должна была вот-вот выйти замуж. Я сказала, что подумаю. И вот я стала представлять, как бы это было: днем каждый увлеченно занимается своим делом, а вечером мы приходим в общий дом и делимся впечатлениями.
Мне эта картина очень понравилась. Свадьбу играли шикарно — в ресторане «Прага». Обычно студенческие свадьбы были гораздо скромнее. А в свадебное путешествие мы отправились на пароходе в Ялту. Еще я очень хорошо помню появление Толи под окнами родильного дома. Это было одно из самых ярких и счастливых мгновений в жизни. Толя совершил невозможное. Он в это время должен был быть очень далеко на съемках, и его не отпускали. И мы смирились с этим. Но в какой-то момент я бросила взгляд в окно, а мой муж, оказывается, так же, как все молодые отцы, под окнами стоит…
— Вы рассказываете о рождении первенца, сына Анатолия? Через 28 лет его не станет... (В 1987 году художник и музыкант Мукасей-младший, сын Светланы Дружининой и Анатолия Мукасея, покончил с собой, оставив жену и крохотного сына Данилу. — Прим.
ред.)
— Да… Но давайте в такой замечательный день не будем говорить о трагедии… Толя пришел ко мне под окна роддома, и это было одно из моих уникальных счастливых воспоминаний.
— Вы с Анатолием Михайловичем часто ссорились?
— Сейчас мы с Толиком вспоминаем наше прошлое и смеемся над теми глупостями, которые творили прежде. Например, приезжали в лес на пикник и до хрипоты спорили, на какой лужайке разместиться, где постелить ковер и выгрузить детей. «На этой!» — «Нет, на этой! Здесь вид лучше!» — «Нет, здесь лучше!» А лужайки-то на расстоянии десяти метров друг от друга. Мы орем, а дети сидят в машине… Или спорим, кто первый помоет посуду.
Такие схватки были! А ради чего, спрашивается? Теперь мы научились избегать острых углов. Вот захожу я, например, домой и вижу: тут мужем брошен пиджак, там носки… И нахожу его по этим следам. Толя сидит перед телевизором, потому что играет его любимый «Спартак». Он по ходу все разбросал, потому что очень спешил включить телевизор. И что? Убить его за это? А ведь прежде подобный беспорядок вызывал у меня страшное раздражение. Зато сейчас я быстро все собираю, раскладываю по местам и сажусь с мужем вместе болеть за «Спартак», который стал и моей любимой командой. А ведь когда-то мы могли разбежаться, и не раз! В свое время за то, чтобы нам с Толей не развестись, отвечал Толин папа — Михаил Исаакович. Он был уникальный, мудрый и очень ответственный человек. Держал всю семью под своим «колпаком».
Испытания в нашей с Толей личной жизни были самые разные, а папа без устали разбирал причины всех наших недоразумений. Чуть что, он приезжал к нам домой и спрашивал: «В чем дело? Объясните мне! У вас проблемы?!» Он сам и Толина мама каждое утро обязательно звонили и говорили нам: «Доброе утро», а вечером: «Спокойной ночи. До свидания!» Они приучили меня звонить по телефону, у меня не было такой привычки. Мы с ними часто отдыхать ездили вместе в Юрмалу. Я с Михаилом Исааковичем вставала в шесть часов утра и уходила вдоль берега далеко-далеко. Могли идти километры и беседовать. Когда возвращались, Толя и его мама, которые любили поспать, только глаза продирали. И мы все вместе пили кофе. А вот до Толи я никаких семейных традиций не знала, так же как и семейных праздников. Да и дома-то у нас как такового не было.
Моя мама — комсомолка, спортсменка, казачка и баба лихая — рано начала свою самостоятельную жизнь. Своего мужа, моего отца, она потеряла на войне. Кормила семью, постоянно работала... Помню, как мы с мамой вернулись из эвакуации и оказались бездомными — нашу квартиру заняли. И мама привела меня в церковь, к звонарю моего деда. Мы поднялись по высокой каменной лестнице, вошли в узенькую дверь и оказались в крошечной комнатке с двумя полатями и узеньким окошечком. У звонаря и его жены я прожила несколько дней. Мама оставляла меня у них, а сама бегала пробивала права на какое-то жилье. Мне в тазу с горячей водой парили ноги, потому что я была сильно простужена. В конечном счете мы получили комнатку в криминальной Марьиной Роще, где орудовала банда «Черная кошка» — многих ее членов мы знали в лицо… Потом, через много лет, когда я уже была режиссером и сняла много разных фильмов, я шла как-то раз мимо Театра Пушкина.
И вдруг услышала колокольный звон. Я подняла глаза на церковь и вдруг вспомнила — я здесь уже была, совсем маленькой! И только тут я догадалась — именно в этом храме служил мой дед, потому что иначе как бы там жил его звонарь?
— Похоже, ваше детство было не очень счастливым?
— Детство было военным и послевоенным, беспризорным и голодным. Тогда счастьем было поесть. Иногда даже что-то и спереть. Можно было стащить в школьной столовой кусочек сахара, за который потом лупили ремнем или выставляли на всеобщее обозрение, на позор. А уж каким счастьем был кусок хлеба во рту! При карточной системе всем полагалось по 300 граммов хлеба.
Получали мы его в булочной на Тихвинской улице. За хлебом приходила целая орава детей. Девочки отличались от мальчиков только тем, что на стриженной под ноль голове у них был чубчик, а у мальчиков — нет. И все становились в длинную очередь. Продавщица отрезала от большой буханки черного хлеба так, чтобы обязательно был недовес. Сейчас я понимаю, что продавщица проделывала все сознательно. Мы видели, что показывают весы, и все громко орали: «Недовес!» И тогда она отрезала еще маленький кусочек. И опять мы долго ждали, когда успокоится черная стрелочка, и опять возмущались: «Нет!» И тогда отрезался еще меньший кусочек хлебушка, пока черная стрелочка не останавливалась точно на 300 граммах. И так было с каждым. Совершенно уникальная процедура! А все потому, что матери разрешали детям эти довески съесть. И вероятно, продавщица также позволяла это своим детям.
И потом мы шли от Тихвинского переулка до нашего Сущевского Вала, соревнуясь, кто дольше продержит свой маленький довесок во рту. Периодически мы высовывали языки с лежащими на них кусочками хлеба. Смотри, мол, мой еще цел! Потом мы доходили до керосиновой лавки, где дивно пахло керосином и резиновыми калошами. И там обычно приступали ко второму довеску. Вот что было тогда счастьем…
Еще счастьем было море. Я увидела его намного позже, когда уже училась в балетной школе. Меня отправили в Сочи к маминым родственникам, жившим недалеко от легендарного перевала, который во время войны не могли взять немцы. Оттуда я добиралась на каком-то маленьком «уазике» до вокзала, а от вокзала шла пешком до моря. Оно казалось мне прекрасным.
Хотя на самом деле было загаженным, с огромным количеством народа — надо было далеко уплыть, чтобы оторваться от суеты и грязи. Я очень хорошо плаваю и могу плыть за горизонт, но сейчас не позволяю себе этого делать — Толя переживает и очень сердится. Поэтому теперь я плаваю вдоль берега, а он ходит и проверяет меня, не уплыла ли я куда-нибудь на глубину. В общем, без моря я не могу. Вот недавно была в Турции на кинофестивале, в шесть утра выходила на берег, когда не было никого из отдыхающих, когда пахло морем, когда можно ходить босой, плыть, сколько хочешь, и быть счастливой.
— Светлана Сергеевна, а как получилось, что вы с Мукасеем завели летний домик среди журналистских дач? Ведь кинематографисты традиционно селились либо на Николиной Горе, либо в Снегирях… — Так у нас есть участок и в Снегирях, просто руки до него не доходят.
Если вы бывали там, то видели участок Сережи Соловьева. Рядом с ним построился Егор Кончаловский на участке, принадлежащем Наташе Аринбасаровой. А вот напротив Егора — кусок целины, обнесенный рабицей. Это и есть наш заброшенный участок. И с тем, как мы его получили, связана целая история! Союзу кинематографистов обещали участки в Снегирях, и в оперативную ячейку будущего дачного кооператива вошли режиссер Саша Стефанович (с 1977-го по 1981 год муж Аллы Пугачевой. — Прим. ред.), актер Боря Токарев (исполнитель роли Саши Григорьева в фильме «Два капитана». — Прим. ред.), оператор Толя Головня и я. И вот поехали мы выбирать место для участков. Причем мудрый Саша Стефанович приехал на иномарке. Что такое в 1985 году иномарка? Нечто заоблачно шикарное!
Лесничий, который должен был показывать нам места, прокатился на ней и был наполовину покорен. Но какое-то время он держался, выполняя распоряжение руководства не показывать киношникам хорошие места, а впарить те, что похуже. Но когда Стефанович открыл багажник, а там... Для 85-го года — что-то невероятное! Упаковки с финской нарезкой, виски, коньяк! У Стефановича сестра, выйдя замуж за финна, уехала в Финляндию, и Саша ее навещал. Этого лесничий уже не выдержал. Раскололся! Говорит: «Я вас сейчас отведу в наше потайное место. Называется Подмосковная Швейцария. Вообще-то эти места наше начальство для себя бережет, только чуть-чуть земли готово отдать труженикам Большого театра, ну да фиг с ним, с Большим театром! Забирайте лучше вы!» И мы пошли смотреть. Пешком, потому что дороги туда не было — сплошной Берендеев лес!
Как же там оказалось красиво! Сквозь деревья было видно, как солнце падает за Истру, как синеет вода в пойме…
— Так что же вы никак не используете дачу в таком прекрасном месте?
— Скоро, наверное, будем использовать. Наш сын Миша со своей женой Катей там хотят строиться…
— Катя Гамова совсем недавно вошла в вашу семью…
— И мы очень рады. Мы ведь с Толей сами волейболисты, нам этот вид спорта всегда был интересен. Мы Катю очень любили на экране, знали еще с «Уралочки», когда Катя еще была девочкой, юниоркой. Но мы не знали, что наш сын Мишка с ней знаком. И никак не могли предположить, кого он привезет, когда Мишка позвонил и сказал, что хочет заехать к нам в гости с девушкой.
Я случайно из окна увидела, как они идут по дорожке к дому. И в полном изумлении обернулась к мужу: «Толя, ты не поверишь, но к нам идет Катя Гамова!» Мы встретили ее криками: «Подает Катя Гамова! Удар! Ура! Победа!»
