Максим Венгеров: «Мир музыки жесток»

Он — скрипач №1 в мире. В его руках скрипка Страдивари оживает: она плачет, смеется, грустит и радуется.
Серго Кухианидзе Мигдаль — Москва
|
24 Июля 2009
«Хорошая физическая форма музыканту нужна, как и спортсмену. По данным одного исследования, нагрузка (стресс, адреналин), которую испытывает музыкант за два часа выступления, сравнима с нагрузкой бегуна-марафонца»
«Хорошая физическая форма музыканту нужна, как и спортсмену. По данным одного исследования, нагрузка (стресс, адреналин), которую испытывает музыкант за два часа выступления, сравнима с нагрузкой бегуна-марафонца»
Фото: Юрий Феклистов

Антонио Страдивари был бы счастлив. В 1727 году великий мастер изготовил скрипку, которая спустя века попала в очень умелые руки. Сегодня она принадлежит Максиму Венгерову, скрипачу № 1 в мире. В его руках скрипка Страдивари словно оживает: она плачет, смеется, грустит и радуется. Максим не просто водит смычком по четырем струнам. Он их ласкает, бьет, щекочет, гладит…

— Максим, играть на скрипке Страдивари действительно особое удовольствие?

«Конечно, когда у нас родился Максимка, нам с мужем очень хотелось, чтобы сын стал музыкантом. Ведь мы с Аликом сами музыканты. Я долгое время была директором музыкальной школы, а муж работал в симфоническом оркестре, играл на гобое»
«Конечно, когда у нас родился Максимка, нам с мужем очень хотелось, чтобы сын стал музыкантом. Ведь мы с Аликом сами музыканты. Я долгое время была директором музыкальной школы, а муж работал в симфоническом оркестре, играл на гобое»
Фото: Юрий Феклистов

— Да, при условии, что ты действительно умеешь на ней по-настоящему играть. Понимаете, есть вещи, от которых можно получать удовольствие, даже не будучи мастером. Люди, допустим, играют в футбол, в шахматы — и счастливы. То есть для того, чтобы ударять по мячу, совершенно не обязательно быть Пеле. И чтобы получать радость от шахмат, абсолютно не нужно быть Капабланкой. Со скрипкой же Страдивари все иначе. Тут без опыта, должной техники, умения никак не обойтись. Только в этом случае ты получишь удовольствие. Я, например, впервые соприкоснулся с этим удивительным инструментом, когда мне было лет десять. И, признаюсь, страдивари тогда у меня не зазвучал. Ну с чем сравнить игру на скрипке Страдивари, чтобы было понятно? По сложности, пожалуй, с управлением гоночным автомобилем «Формулы-1». Ведь даже водитель- профессионал, окажись он за рулем этой супермашины, в лучшем случае сможет лишь тронуться с места, не более того.

В четыре года Максим впервые взял в руки скрипку, а уже в восемь лет играл один из самых сложных для скрипача концертов — концерт Мендельсона
В четыре года Максим впервые взял в руки скрипку, а уже в восемь лет играл один из самых сложных для скрипача концертов — концерт Мендельсона
Фото: Юрий Феклистов

Скрипка Страдивари словно живое существо. К ней, как к человеку, требуется подход. Мало кто знает, что Антонио Страдивари за свою жизнь сделал не одну, а достаточно много скрипок — более тысячи. К настоящему времени их сохранилось, к сожалению, лишь около 700. У него ведь была огромная мастерская, где трудились десятки, сотни человек. Но до ума каждую скрипку он доводил сам. Только синьор Антонио знал, где что добавить, где что вырезать, каким лаком покрыть... В каждую из них мастер вкладывал душу, поэтому все его скрипки неподражаемы и гениальны.

И поверьте: если уж ты овладел такой скрипкой, от нее уже никакими силами не оттащить! На страдивари не просто хочется постоянно играть, хочется, чтобы скрипка была твоей и только твоей.

Именно эти мысли крутились в моей голове, когда 1 апреля 1998 года я узнал от друзей, что на аукционе «Christie’s» будет выставлена уникальнейшая скрипка Антонио Страдивари. Особую уникальность ей придавало то, что инструмент этот принадлежал в свое время величайшему французскому скрипачу, дирижеру и композитору Рудольфу Крейцеру — человеку, которому Бетховен посвятил одно из своих произведений — знаменитую «Крейцерову сонату». Сказать, что я за время аукциона волновался, — значит ничего не сказать. «Хватит ли, в конце концов, денег?» — вот вопрос, который буквально терзал меня. Что скрывать, пока шел торг, мои пальцы тряслись. Телефонная трубка буквально прыгала в моих руках. Дело в том, что я участвовал в аукционе по телефону. Он проходил в Лондоне, я же в тот момент был в Токио.

Вообразите теперь мое состояние невероятного разочарования, когда сумма вдруг дошла почти до одного миллиона фунтов стерлингов, явно превысив ту, что готов был изначально потратить я. Слава Богу, в итоге мне помогла одна японка, Йоко Чискина, — моя давняя поклонница. Деньги, разумеется, я обещал ей вернуть. Но она и слышать об этом не хотела: ни тогда, ни потом, когда деньги у меня появились.

— Но ведь скрипка Страдивари — это и постоянная головная боль, вечный страх: а вдруг украдут?

— Ну, во-первых, она у меня застрахована. Во-вторых, держу я ее, разумеется, не дома. Скрипка хранится в специальной ячейке одного швейцарского банка. Когда она мне нужна, я ее забираю оттуда, затем отвожу обратно в банк.

А в-третьих, я же говорил: кому скрипка Страдивари нужна, если на ней не умеешь играть. На дрова и то не годится! (Улыбается.) Знаете, есть такой анекдот. Пожарного спрашивают: «Чем отличается фортепиано от скрипки?» Тот не моргнув глазом отвечает: «Фортепиано дольше горит». Нет, с моей скрипкой Страдивари, к счастью, не было никаких криминальных историй. Были, однако, другие, в которые я попадал сам. Я несколько раз скрипку просто-напросто забывал. Но не в залах, где выступал, а в разных общественных местах: то в каком-то баре, то прямо на улице! Причем случалось это всякий раз после концерта, когда я по уже установившейся привычке полностью выбрасываю музыку из головы. Это выработанная годами защитная реакция, своеобразный рефлекс. Организм как бы говорит: все, хватит музыки! То есть после невероятного напряжения, в котором находится мой организм до и во время выступления, ему потом нужно полностью расслабиться.

«Скажу без ложной скромности: к восемнадцати годам я в принципе мог заканчивать карьеру скрипача. Потому что реально достиг в ней потолка»
«Скажу без ложной скромности: к восемнадцати годам я в принципе мог заканчивать карьеру скрипача. Потому что реально достиг в ней потолка»
Фото: Юрий Феклистов

Иначе он перегорит. Выкидывая таким образом сразу после концерта из головы музыку, я несколько раз чуть не выбросил и свою скрипку Страдивари. Однажды это произошло в Швейцарии, в Лугано. У меня закончилось выступление, и я пошел в расположенный неподалеку от концертного зала бар перекусить. Там было достаточно шумно, много молодежи, громко играла техномузыка. Поужинав, вышел, сел в свою машину и поехал за сто километров из Лугано в Локарно, где мне предстояло выступать на следующий день. Только приехал в Локарно, звонит отец: «Ну, как добрался?» Я ему: «Да нормально». И тут вдруг ощущаю: чего-то рядом не хватает. Доля секунды, и я с ужасом понимаю: оставил страдивари в баре! Что делать? Разворачиваю машину и мчусь обратно.

«Если бы не скрипка, я бы вполне мог стать пловцом! Во всяком случае, плавать я научился в три года, на год раньше, чем играть на скрипке»
«Если бы не скрипка, я бы вполне мог стать пловцом! Во всяком случае, плавать я научился в три года, на год раньше, чем играть на скрипке»
Фото: Юрий Феклистов

До бара добрался около двух часов ночи. Он уже не работал, но, к счастью, внутри оказалась уборщица. Вбегаю, оглядываюсь по сторонам — и возле одного из столиков нахожу скрипку. Другой раз я чуть не потерял своего страдивари в Германии, на железнодорожной платформе. Опять же после концерта ехал из одного города в другой. У меня было много вещей: два чемодана, еще одна сумка, фрак и скрипка Страдивари. Подошел поезд, я зашел в вагон, разложил свои вещи, сел, открыл книжку — замечательно! Десять минут едем, пятнадцать… И вдруг меня словно обжигает: «Где скрипка?» Оглядываюсь, и — о ужас! — ее нет! Я вскакиваю и как умалишенный, расталкивая всех, бросаюсь к стоп-крану. В этот момент в вагон как раз зашел контролер. Увидев, что я собираюсь делать, он закричал: «Не смейте, я вызову полицию!» Но меня уже невозможно было остановить.

Дернув стоп-кран, я, конечно, всем объяснил причину столь необычного поведения. Затем вытащил свои вещи и по шпалам со всем этим скарбом пошел в сторону платформы, на которой садился. Пришел туда весь запыхавшийся, но усталость словно рукой сняло, как только я увидел у скамейки, где сидел, ожидая поезда, свою скрипочку. Вот так: человек играет на скрипке, а скрипка играет с человеком!

Узнав обо всех этих случаях, вы, наверное, не поверите, что было время, когда я сам делал все возможное, чтобы всеми правдами и неправдами избавиться от своей скрипки. Конечно, то была не скрипка Антонио Страдивари, а обычный инструмент, купленный для меня родителями в магазине. Чего я только с ним не вытворял! В Новосибирске, где я родился и где мы в то время жили, кажется, не было ни одного автобуса, троллейбуса и трамвая, в котором бы я не пытался свою скрипку забыть.

Но каждый раз она возвращалась ко мне в целости и сохранности: скрипка явно никому была не нужна! Возвращал мне ее, как правило, отец, он вызволял скрипку из офисов автобусно-троллейбусных парков города, куда потерю сдавали водители либо пассажиры. Потерять, впрочем, я пытался не только скрипку. Я умышленно оставлял где попало ноты, смычки… Ничего не помогало, все всегда находили и возвращали! Когда родителям надоедали все эти мои выкрутасы, они обычно забирали у меня скрипку и укладывали ее на высокий шкаф, где я не мог ее достать. «Не хочешь заниматься музыкой — не надо!» — строго говорили они при этом. Первые полчаса я ликовал, но потом начинал беспрестанно ходить вокруг да около шкафа, то и дело поглядывая на свою скрипку.

Спустя какое-то время я окончательно сдавался, просил родителей: «Ну дайте мне скрипку!» Дело в том, что я любил играть на скрипке, обожал выступать, что мне не нравилось, так это репетировать. Как и любой мальчишка, в детстве я был отчаянным лентяем. Считал, что двадцати минут занятий музыкой вполне достаточно, чтобы отделаться от скрипки на весь день. Многочасовые же занятия — по семь часов! — каждый день были настоящим мучением. Впрочем, разве может быть иначе, когда тебе пять лет, когда хочется вместе с друзьями играть во дворе в хоккей, кидаться снежками, бегать, прыгать, баловаться?!

— Вы сказали — пять лет? Когда же вы взяли скрипку в руки впервые?

— В четыре года, но как это было, лучше, разумеется, помнят мои родители.

Лариса Борисовна: Это была очень маленькая скрипочка.

Как мы говорим, одна тридцать вторая, она легко умещалась на ладони взрослого человека. Купить ее в Новосибирске было чрезвычайно сложно, нам скрипку с таким же маленьким смычком в итоге сделали на заказ за 500 рублей — сумасшедшие по тем временам деньги. Максим долго рассматривал инструмент, изучал смычок. Затем для чего-то попробовал на язык канифоль. Лишь потом осторожно провел, наконец, смычком по струнам. Честно говоря, я ожидала услышать жуткий скрип, но, к моему великому удивлению и восторгу, неожиданно полился чистый, нежный звук, который мой сын умудрился извлечь из инструмента с первой же попытки! Конечно, когда у нас родился Максимка, нам с мужем очень хотелось, чтобы сын стал музыкантом.

Ведь мы с Аликом сами музыканты. Я долгое время была директором музыкальной школы, а муж Алик работал в Новосибирском симфоническом оркестре, играл на гобое. Вообще, появления Максима на свет мы ждали с особенным трепетом. Дело в том, что за четыре с половиной года до этого у нас с Аликом родился мальчик, которого не стало буквально через восемь часов. Он появился на свет недоношенным — в возрасте шести с половиной месяцев. Имея такой печальный опыт с первым ребенком, второго, Максима, я, наоборот, переносила лишних 22 дня! Но они, как видно, оказались далеко не лишними: Максим родился крепким, абсолютно здоровым. Кстати, сын мог стать и пловцом. Уверена, потрясающим. С трех лет, по крайней мере, я постоянно занималась с ним в бассейне: у меня самой второй разряд по плаванию. Но он все же выбрал музыку.

Причем сам… за два месяца до своего рождения! Вот как это произошло. Алик как-то прибежал домой с работы, весь возбужденный, и с порога говорит: «Лара, собирайся скорее, Ойстрах приехал в Новосибирск! Идем на концерт!» Так быстро я, наверное, еще никогда не собиралась. Бегу, помню, с Аликом к автобусу с огромным животом — я была уже на седьмом месяце беременности — и кричу ему: «Скорее, держи дверь!» Прибежали в зал, он весь гудит, все с нетерпением ждут выхода маэстро. Наконец, появляется Давид Федорович Ойстрах и начинает играть концерт Моцарта с оркестром, не то третий, не то пятый. И только Ойстрах коснулся смычком струн, как Максим принялся так биться, что мой живот заходил ходуном. Казалось, сын хочет вырваться навстречу музыке Ойстраха. На меня даже все стали оглядываться. Так продолжалось весь концерт.

В своей комнате отдыха, расположенной в доме на втором этаже
В своей комнате отдыха, расположенной в доме на втором этаже
Фото: Юрий Феклистов

Я бы, конечно, немедленно покинула зал, если бы у меня не было уверенности, что ничего страшного не происходит. Просто мой Максим впервые услышал настоящего скрипача, и его невероятная по силе музыка так подействовала на сына. Думайте как хотите, но мне, матери, тогда стало ясно, что эта первая встреча Максима с великим исполнителем столь глубоко повлияла на его дальнейшее развитие, что сын мой просто не мог не стать музыкантом. Впрочем, вот еще один пример. Максиму было месяца четыре. Ко мне на подмогу приехала из Челябинска моя мама. Я ушла по делам, а она решила прибраться в доме: все терла, мыла. Сын спал, но как проснулся, так заорал, что мама даже вздрогнула, забыв, что единственное средство остановить горлана — дать ему бутылочку теплого молока. Вместо этого она схватила первую попавшуюся пластинку (то был Петр Ильич Чайковский) и включила проигрыватель на полную мощь.

И что вы думаете? Максим вмиг перестал плакать, его личико разгладилось, и он… заулыбался. «Ты родила гения!» — торжественно сообщила мне мама, когда мы с мужем вернулись домой. Я ответила: «Да, я всегда это знала!» То, что Максим необычайно одарен, мне потом говорили абсолютно все, кто с ним встречался. Первой это подтвердила его преподаватель — легендарная в музыкальном мире Галина Степановна Турчанинова. Прослушав четырехлетнего Максимку, она сказала мне: «Ваш сын родился со скрипкой. Ничего подобного в своей жизни я не видела. Такое бывает раз в сто лет».

Максим: Подобные слова, конечно, придают сил. Им хочется соответствовать. Пусть не сразу, но я осознал, что музыка — мое призвание.

Я также вскоре понял, что одного дара — мало. Быть может, вас удивит, но мир музыки так же жесток, как и мир спорта. Побеждает лишь самый талантливый, самый сильный, самый отчаянный. «Чудес не бывает! Чтобы стать лучшим, надо много трудиться, пахать изо дня в день как проклятому», — постоянно говорила мне мама. И слова ее, к счастью, не прошли даром. По крайней мере, когда сегодня меня спрашивают, кто сделал меня таким, каков я есть, я отвечаю: моя мама. Никогда не забуду, как мы с ней репетировали, нередко ночами, когда она приходила с работы. Мы жили тогда в крохотной квартире, находившейся в подвале. Родители съехали в нее из двухкомнатной «хрущевки», где мы обитали до этого. Обмен, конечно, был чудовищный. Но родители сделали его исключительно ради меня: каморка располагалась в самом центре, в семи минутах ходьбы от консерватории, «хрущевка» же была на окраине города.

В этой полуподвальной квартирке, кажется, всегда было холодно, на стенах иней. Очень часто я репетировал в теплом ватнике, в валенках и в варежках — мама лишь разрезала их, чтобы я мог просунуть в дырки пальцы. В окно были видны только ноги прохожих и метла дворника, который постоянно ею что-то убирал.

Лариса Борисовна: Когда Тихон Николаевич Хренников, в то время первый секретарь Союза композиторов СССР, находясь в Новосибирске, случайно узнал о том, где мы живем, он пришел в ужас и тут же отдал распоряжение помочь: «Этот мальчик столь много делает для нашей страны. Он не может жить в таких условиях…» Максим к тому времени, опять-таки не без содействия Тихона Николаевича, начал выезжать за рубеж, завоевывая золотые медали на разных конкурсах — Баха, Бетховена...

Причем делал он это всегда легко. На одном из конкурсов в Польше, например, десятилетний Максим даже не дождался объявления его итогов. Пошел в находившееся в здании концертного зала кафе уплетать пирожные. Сын просто не сомневался, что первое место его. Да что говорить, один из сложнейших концертов для скрипача — концерт Мендельсона — Максим сыграл, например, в восемь лет.

Максим: Знаете, могу сказать без ложной скромности: к восемнадцати годам я в принципе мог заканчивать карьеру скрипача. Потому что реально достиг в ней потолка. Завоевал все, что только можно завоевать. Выступал с выдающимися музыкантами современности, выходил на одну сцену с великим Славой Ростроповичем!

«Сразу после концерта я полностью выбрасываю музыку из головы. Это выработанная годами защитная реакция организма!»
«Сразу после концерта я полностью выбрасываю музыку из головы. Это выработанная годами защитная реакция организма!»
Фото: Юрий Феклистов

Именно он, услышав меня, сказал: «Вижу, на скрипке ты достиг всего. Теперь лети дальше, в стратосферу!» Словом, мне все больше становилось… нет, не скучновато — а тесновато в этой профессии. И я понемногу принялся расширять свой музыкальный горизонт. Стал учиться играть на других инструментах, преподавать, открыл свою школу для одаренных детей… Недавно вот взялся за дирижерство, о котором мечтал в общем-то достаточно давно.

Александр Ефимович: По сути, с трех лет! Дело в том, что начиная с этого возраста я частенько брал сына с собой на репетиции нашего Новосибирского симфонического оркестра. Максим всегда садился в первый ряд и внимательно смотрел-слушал. И вот в один прекрасный день Арнольд Михайлович Кац, руководитель оркестра, подходит так по-деловому к нему и говорит: «Слушай, мне надоел твой отец.

Вырастай-ка скорее и приходи ко мне, будешь вместо него играть на гобое». Максим глянул на Каца и, подняв на него свой пальчик, ответил: «Не хочу на гобое. Хочу, как ты».

Максим: Правильно, зачем мне гобой! Я уже тогда понимал, что лучше всего быть дирижером. Он стоит в первом ряду, его все видят. Где же сидит человек, играющий на гобое, вообще непонятно. На задворках, в самых последних рядах, его даже не разглядеть! Словом, скрипачом, получается, я стал случайно, поскольку с детства мечтал быть только дирижером! (Смеется.) Как бы то ни было, не было бы счастья, как говорится, да несчастье помогло. Я ушиб плечо, да так сильно, что скрипку пришлось отложить в сторону. Врачи, по крайней мере, пока не рекомендуют мне брать ее в руки.

Словом, пока меня чаще можно видеть с дирижерской палочкой, нежели со скрипкой. Это, разумеется, не значит, что я больше никогда не возьму скрипку в руки. Конечно, возьму и обязательно вновь постараюсь удивить. Я ведь говорю, мне безумно нравится экспериментировать, постоянно пробовать что-то новое, неизвестное мне доселе. Ведь за тридцать лет, что я играю на скрипке, я переиграл абсолютно все, весь существующий на сегодня репертуар — более пятидесяти концертов, которые написаны специально для этого инструмента. Я давал по 150 концертов в год, то есть фактически через день! Ну сколько, в конце концов, можно пилить на четырех струнах скрипки! (Смеется.) Неудивительно, что некоторое время назад я, например, серьезно увлекся танго. У меня появилась идея — выступить в концерте, где сначала я буду играть на скрипке, затем на альте, потом на электрической скрипке в стиле рок, ну а в самом конце, оставив все музыкальные инструменты, в течение четырех минут станцую с партнершей танго.

И я осуществил эту идею вместе с израильским композитором Бенджамином Юсуповым, который написал такой концерт для меня. Чтобы все прошло без сучка без задоринки, я в течение месяца учился в Париже играть на электрической скрипке, два месяца брал уроки танго у знаменитой аргентинской танцовщицы Кристины Палье — потрясающей женщины!

—У вас ведь с ней был роман?

— Да, она действительно была моей музой. Но нам, к сожалению, пришлось расстаться.

— Максим, вы, похоже, весьма любвеобильный человек.

По крайней мере, мировая пресса вам постоянно приписывает то одни, то другие амурные истории. Говорят, например, что у вас были отношения и с выдающейся итальянской оперной дивой Чечилией Бартоли. Признайтесь, часто меняете подружек?

— Признаюсь: я не очень люблю менять подружек, потому что по природе своей человек я моногамный. Мечтаю о семье, детях, уюте… В отношениях с женщиной для меня важна прежде всего теплота, взаимопонимание, поддержка друг друга.

— А важно ли для вас, чтобы девушка разбиралась в музыке, любила классику?

— Скажу так: если девушке не близка музыка, если она не чувствительна к ней, то скорее всего у нас с ней ничего не получится.

Причем с самого начала, даже на первых этапах.

— Серьезно? То есть вам нужно, чтобы девушка просила вас поиграть, например, на скрипке при свечах?

— Ну, до такого, откровенно говоря, у меня никогда не доходило. При свечах мы обычно занимаемся совершенно другими вещами. (Смеется.)

Благодарим Фонд М. Л. Ростроповича за помощь в организации материала.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Ирина Орлова
астролог