«Миша спросил: «Ты хочешь расстаться?» Он сказал это очень спокойно, без претензий — просто чтобы прояснить ситуацию. Я ответила, не сомневаясь ни секунды...» — рассказывает актриса Лянка Грыу.
— Лянка, вы давно не появлялись на экранах, в прессе не было сообщений, что вы снимаетесь в кино...
— Это правда, я сделала паузу в своей карьере, мне нужно было время, чтобы разобраться в себе, расставить все по местам. До этого я работала слишком много и не видела, что происходит в моей собственной семье.
— Что же случилось?
— Все началось три года назад. Мы с мужем (режиссером Михаилом Вайнбергом. — Прим. ред.) оба погрузились в большую работу. Миша снимал сериал «Тест на беременность» в Санкт-Петербурге: он уехал туда в мае, а вернулся только в январе. А я как раз приняла предложение участвовать в проекте «Ледниковый период». Тренировки начались в конце июня, и только 29 декабря проект для меня завершился. То есть мы с мужем полгода вообще не виделись! Вернее, я приезжала в Петербург на свои съемочные дни в «Тесте на беременность», которых у меня там было немного (график пришлось подстраивать под мой «Ледниковый период»). Я всю себя посвящала проекту, тренировалась целыми днями, полностью выкладывалась на льду. У нас даже по ночам бывали репетиции, потому что иногда Илья Авербух звонил и говорил, что у него все расписано и единственное время, когда он может с нами поработать на льду, — это 12 ночи. Безумный режим, но я хотела результата. Вот только такая работа не могла не повлиять на нашу семью…
— Вы с мужем друг от друга отдалились?
— Да, и не сразу это заметили. Потому что наше отдаление происходило медленно. Одно дело, если кто-то кого-то обидел или что-то конкретное случилось, возникает конфликт — и вам точно известно, когда и почему он начался. Но у нас ничего подобного не было. Просто чем реже ты видишь человека, чем меньше вы проводите вместе времени, делитесь какими-то радостями, переживаниями, тем меньше ты начинаешь в этом человеке нуждаться. Конечно, первый месяц после отъезда Миши в Петербург было тяжело, я очень скучала, мы созванивались по несколько раз в день, постоянно писали друг другу СМС, сообщая каждую мелочь, делясь событиями, настроениями... Но знаете, как это бывает?
Однажды ты немножко закрутился, забыл позвонить, ответить на СМС, потому что очень устал. И постепенно это входит в норму. Словом, после четырехмесячной разлуки у нас с мужем диалог строился примерно так: «Как ты?» — «Я нормально». — «Я тоже хорошо». — «Ну что, ты приедешь?» — «Слушай, у меня один выходной, я шесть дней пахала, меня даже поднять с кровати невозможно, давай я полежу воскресенье, потому что в понедельник у меня уже эфир». — «Ну давай, хорошо». Значит, эта неделя пропускается, а там и следующая. И вот так, совершенно без всяких конфликтов, без ссор, мы просто стали терять контакт друг с другом... И вот наступила зима, наша разлука с мужем наконец кончилась, мы снова оказались вместе. И оба почувствовали, что за это время между нами что-то нарушилось, возникло какое-то напряжение. Потому что ты привыкаешь жить один, а тут нужно снова себя перестраивать...
Миша понимал, что я отдалилась от него. Я ведь интроверт и открываюсь только самым близким людям. И конечно, с мужем я раньше была открыта, а тут вдруг закрылась, спряталась в свою раковину. Дошло до того, что Миша меня спросил: «Ты хочешь расстаться?» Он сказал это очень спокойно, без претензий — просто чтобы прояснить ситуацию. Я, не сомневаясь ни секунды, ответила: «Нет, я совершенно точно не хочу расставаться, не хочу тебя терять». Конечно, он на этом не успокоился, все пытался узнать, что же случилось. Я объясняла: «Миш, наверное, что-то такое есть, но я пока не знаю, что именно, не могу это сформулировать, дай мне время». Наконец он предложил: «Если хочешь, можем сделать перерыв, паузу». Но я знала, что вот этого уж точно не стоит делать. Потому что все происходящее было как раз следствием долгой разлуки.
Словом, мы переживали не лучший период. Слава богу, Миша поступил очень мудро и сдержанно, дав мне время разобраться в себе. Очень многие мужчины на его месте начали бы ревновать, дергаться, требовать объяснений. А нам удалось самое главное в такой ситуации — избежать открытого конфликта. Впрочем, у нас как раз в это время появилась другая серьезная причина беспокоиться — наш сын Макс...
— С ним вы тоже потеряли контакт из-за большой занятости?
— В определенном смысле. Конечно, пока я участвовала в проекте, недостаточно времени проводила со своим ребенком. А ведь Максюша был еще совсем маленьким, всего два года! Я постоянно чувствовала, как мне его не хватает. Но, с другой стороны, я очень целеустремленный человек, у меня есть амбиции. Да и муж всячески меня поддерживал, говорил, что если я буду что-то делать только потому, что должна, ничего хорошего из этого не выйдет. Проект «Ледниковый период» был моей мечтой на протяжении восьми лет. Я очень хотела участвовать и ждала предложения. Для меня это была возможность победить саму себя, преодолеть свои страхи. Я получала массу удовольствия, проект действительно был прекрасен, и я горжусь тем, что мы с Максимом Марининым делали на льду, какое место заняли, какие номера поставили.
Это было самое яркое и запоминающееся время за последние пять лет. Но была и другая сторона, о которой никто не знал... Конечно, я старалась приезжать домой пораньше, чтобы искупать ребенка, уложить спать. Макс мне так радовался, когда я появлялась в дверях! Сразу хватал за руку и уводил в детскую, сажал на пол, давал мне книжку, чтобы я ему почитала. Но я так сильно уставала после пяти часов на льду, все мое тело болело... Так что я просто ложилась на ковер, клала под голову какую-нибудь игрушку и читала ему книжку или просто с ним разговаривала. Иногда я приезжала, когда сын уже спал. Заходила к нему в комнату, гладила его, спящего, что-то рассказывала… Я знала, что и завтра его не увижу. Это такой вечный конфликт между успешной работой и семьей!
— Раньше многие актрисы отказывались от семейного счастья ради карьеры. А сейчас у некоторых по три-четыре ребенка, и, оказывается, карьера от этого не страдает, потому что эти вещи возможно совместить...
— Я не знаю, с чем это связано. Может быть, с кризисом, когда стало меньше работы и люди в свободное время рожают детей? А возможно, другие актрисы проще к этому относятся. Меня же постоянно преследовало чувство вины, что не могу достаточно времени проводить с ребенком. Я чувствовала, что теряю их обоих: и сына, и мужа. Теряю связь с ними! Ну а когда зимой я наконец смогла сосредоточиться на ребенке, осознала, что у нас проблемы... Я об этом никому не говорила, но, когда все уже в прошлом, я могу…
Своим примером хочу показать родителям, которые столкнулись с подобной проблемой, что никогда не стоит терять надежду, надо действовать и верить в результат. Просто Максюхе было уже два года и десять месяцев, а он совсем не разговаривал, даже слов «мама» и «папа» не произносил, уж не говоря о каком-нибудь «дай». Я, конечно, и раньше это знала и беспокоилась, но не особенно сильно. Ведь меня все утешали, что мальчики позже начинают говорить. Но месяц за месяцем просто ждать становилось все труднее. Я смотрела на детей своих подруг, которые в этом возрасте уже выдавали сложные фразы, говорили предложениями, и мое волнение росло. И вот мы с Мишей сели и серьезно поговорили об этом, решили искать врачей...
Очень скоро невролог поставил сыну диагноз: «задержка речевого развития». И выписал таблетки — очень сильные, возбуждающие кору головного мозга, — для того чтобы скорее образовывались новые нейронные связи. Принимая этот препарат, дети становятся гиперактивными. Как сказал доктор: «Вы будете его с люстры снимать, но не пугайтесь, так и должно быть». А чтобы как-то нейтрализовать этот эффект, нашему сыну еще и успокоительное прописали. Помню, прочитав все аннотации, я сказала мужу: «Миш, это неправильно. Я не хочу маленькому ребенку это все давать, у меня рука не поднимется. Давай как-то иначе решать проблему».
— Вы не винили себя за то, что эта проблема вообще возникла?
— Конечно, родитель в первую очередь начинает винить себя. Мы с Мишей ходили к психологу, чтобы нам подсказали, как правильно отнестись к этой ситуации и найти контакт с ребенком. И именно на семейной терапии мы поняли, что сидеть и винить себя за то, что это произошло, — тупик, этим мы не помогаем ни себе, ни нашему ребенку. Родители вовсе не виноваты, если у ребенка есть какие-то отклонения в развитии. Да и врач нам позже сказал, что у Макса была врожденная предрасположенность...
— И что же вы предприняли?
— Накануне Нового, 2014 года я поставила перед собой четкую задачу: вылечить ребенка и восстановить полное равновесие в семье. Это надо знать, я очень целеустремленный человек, если решила дойти до конца, то приложу массу усилий, но добьюсь результата. Я считала: если мы будем заниматься решением проблем, они скоро уйдут. Потому что я в принципе не верю словам «это не лечится» или «это нужно принять». Все можно вылечить или хотя бы облегчить страдания ребенка любовью, даже самые сложные заболевания. Я же являюсь попечителем благотворительного фонда «Галчонок» и вижу, как дети расцветают от любви, от внимания, от заботы. А если помочь все-таки нельзя, то можно по крайней мере поднять настроение, показать, что ребенок не один, что ты с ним рядом...
Словом, я тогда приняла решение сделать паузу в карьере, и Миша меня абсолютно поддержал. Мало того, я предложила мужу уехать из Москвы в другой город, где нас не знают, чтобы мы были втроем и снова почувствовали себя семьей. Я не знаю, какой человек мог бы на это согласиться, тем более у Миши в тот период было много работы. Но он сказал: «Давай попробуем». Мы какое-то время думали, куда нам лучше поехать «обнуляться». А поскольку у меня давно была мечта выучить английский язык, Миша предложил: «Давай поедем в Нью-Йорк». Так мы и сделали. Нашу московскую квартиру сдали в аренду, две машины продали, собрали четыре чемодана вещей и улетели… Мы не взяли ни няню, ни мою маму, никого, поехали только втроем. Так что Миша уже в Америке, сидя за компьютером, монтировал «Тест на беременность», а в Москву отправлял готовые серии. Если не считать этой его удаленной работы, мы оборвали практически все связи с прошлым. Сейчас, когда прошло два года, я понимаю, что это было безумием. Но с другой стороны, это был удивительно правильный ход, ведь в итоге мы со всем справились…
— Что, и проблему со здоровьем Максима удалось решить?
— Практически да. Оказавшись в Нью-Йорке, мы первым делом показали сына местным специалистам. Диагноз они подтвердили. Но когда узнали, какими лекарствами предлагали лечить ребенка российские врачи, были в шоке. Вместо того чтобы пичкать малыша сильнодействующими препаратами, нас направили к психологу, к логопеду, к специалисту по мелкой моторике. Нам расписали план действий на два года, который мы должны были соблюдать, чтобы получить результат. Правда, я попыталась еще оттянуть момент начала лечения: выяснилось, что надо съездить в Россию, отработать на гастролях с «Ледниковым периодом». Я сказала врачу: «Давайте придумаем, когда мы начнем, потому что у меня есть обязательства по работе… Мы можем начать терапию через месяц?»
Как же укоризненно она на меня посмотрела! Сказала: «Мамочка, если вы хотите, чтобы ваш ребенок выскочил из этой ситуации, да еще и за немыслимо короткий срок в год-два, нельзя терять ни дня. Мало того, вы должны приезжать с ним на все занятия, участвовать в них и еще дома часа по три-четыре все отрабатывать. И даже не думайте от сына куда-то уезжать, ему необходимо чувствовать себя спокойно, защищенно, жить в правильном режиме, с хорошим диетическим питанием». То есть мне четко дали понять, что если я хочу вылечить ребенка, то должна всю себя посвятить ему. И не месяц, не полгода, а столько, сколько потребуется. Помню, после этого разговора я целый день ходила в какой-то прострации. Мне-то казалось, что я еду в Нью-Йорк отдыхать и приходить в себя, а оказалось, что я поехала работать. К тому же я не думала, что это будет так надолго, и надеялась вернуться в Москву через несколько месяцев.
В общем, я позвонила своему агенту и сказала: «Ты знаешь, у меня непростая ситуация с ребенком, я сейчас не приеду… Отменяй все». Она схватилась за голову, потому что кроме этих гастролей в марте у меня кастинги должны были начаться, пробы на полный метр, репетиции в спектакле. Но я объяснила, что ребенок важнее и я не хочу совершить ошибку, о которой буду жалеть всю жизнь. Моя мама, когда я ей объяснила ситуацию, полностью меня поддержала. И очень распереживалась, я ведь ей только постфактум все рассказала, по телефону, когда мы уже уехали. Она, бедная, так перепугалась, сразу в монастырь какой-то поехала молиться. Потом все звонила, спрашивала, как дела, не нужна ли помощь. Но я отвечала: «Сейчас нам надо быть только втроем».
— Получается, с Максимом на английском психологи и логопеды занимались? Но разве это не создавало для него дополнительных проблем?
— У нас были специалисты, которые разговаривали на двух языках, они наши соотечественники, просто получили медицинское образование в США и остались там практиковать. Еще врач рекомендовала говорить с сыном то по-русски, то по-английски. Оказывается, это очень полезно, когда два языка идут одновременно — так задействуется больше областей мозга, он развивается более активно, что на речь хорошо влияет. И вот мы с Мишей стали возить сына на процедуры и занятия и дома с ним занимались, накупили Максу красок, пластилина, поставили ему мольберт... Все эти заботы нас с мужем очень сблизили. Еще мы, как молодожены, обустраивали наше новое жилище, ездили по магазинам за ложками и вилками, выбирали полотенца, коврик в ванную.
В незнакомой стране все ведь по-другому, даже покупка масла в супермаркете превращается в непростую задачу, потому что на полке стоит десять видов, и все незнакомые. Для меня это было настоящим стрессом. А по вечерам, когда, искупав Максюху, укладывали его спать, мы с Мишей садились вдвоем на диванчик и смотрели телевизор. Муж говорит, что был приятно удивлен, с какой стороны я ему открылась. Он ведь знает, как я отношусь к работе, к своей карьере. Я работаю с четырех лет, и в 26 лет уйти из мира кино, чтобы погрузиться в семью, — конечно, это непростой шаг. К тому же было страшновато, потому что мы ведь взяли с собой в Америку все наши сбережения, и вот они стали таять на глазах, а тут еще курс доллара вырос больше чем в два раза... Но мы решили, что, сколько бы это ни стоило, мы пойдем до конца.
— А вы не сомневались, не думали, что жертва может оказаться напрасной?
— Я знала, что все будет хорошо, мы со всем справимся, после терапии будет обязательно хороший результат. А через два месяца сын произнес свое первое слово: «Дай». Причем на следующий день он сказал уже: «Пчела села на цветок». У нас просто челюсти отвалились! Я в деталях помню, как это произошло: сын сидел у меня на коленях, перед нами на столе был букет в вазе, Макс показал на него пальцем и сказал буквально эти самые слова: «Пчела села на цветок».
— Лянка, ну а сейчас-то вы вернулись в Москву? Терапия закончена?
— Курс еще не закончен, хотя осталось совсем немного. Еще в феврале Максу сняли все диагнозы: он прошел большое тестирование, и официальное заключение подтвердило, что теперь все в полном порядке, ребенок готов к школе, он прекрасно ладит со сверстниками и имеет свои таланты — у него фантастическая визуальная память и еще способности к музыке. Теперь остается только закрепить результаты. Но врачи разрешили нам сделать перерыв. И вот мы приехали в Россию, потому что Мише нужно снимать большой проект, мне сниматься в продолжении сериала «Тест на беременность», а расставаться мы не хотели. Как только кончатся съемки, мы вернемся обратно в Америку и закончим лечение.
— Ну а что будет с вашей карьерой?
— У меня много планов. И эти два года я не только занималась с сыном, если честно. Я выучила язык, поработала над своим телом. Бег, йога, бассейн сначала просто помогали мне снимать напряжение. Но в результате я еще и стала хорошо выглядеть, очень похудела. А то ведь в состоянии стресса всегда немножко поправляешься. Кроме того, в Америке я села на вегетарианскую диету, потому что поняла: от мяса мне тяжело. Теперь мои друзья, которые у меня там появились, говорят: «Слушай, а почему бы тебе не пойти работать? Ты подтянулась, хорошо себя чувствуешь, ребенок, слава богу, сейчас выровнялся, ходит в сад. Так чего ты время теряешь?» Они натолкнули меня на мысль, потому что сама я об этом даже не думала. Ведь для того, чтобы работать в Америке, нужно иметь американское образование.
Ты не можешь приехать откуда-то и сказать: «Вы знаете, я уже отучился лет пятнадцать назад, давайте я просто поработаю тут у вас актрисой». К сожалению, сколько бы тебе ни было лет, нужно заново получить какой-то документ, аттестат. Но я подумала: это же уникальная возможность — будучи в Нью-Йорке, пройти курс в какой-нибудь хорошей актерской школе. А там есть и киношколы, и театральные. Причем не все из них рассчитаны на четыре года, есть и на несколько месяцев. Словом, я, наверное, пойду учиться, когда мы вернемся в Нью-Йорк. Но и в России у меня уже есть очень интересное предложение: роль в красивом, пластическом спектакле о женщинах, которые эмигрировали в Париж во время революции, произвели фурор своей элегантностью и повлияли на французскую моду. Запустить проект планируется осенью.
— Лянка, известно, что между вами и вашим отцом, Георге Грыу, сложилась непростая ситуация. Вы долго ничего не комментировали. Может, спустя время вы уже можете говорить о ваших отношениях?
— Да, мы общаемся. Я ведь никогда его ни в чем не винила, хотя папа от нас ушел, когда мне и года не было. Мама про него ничего не рассказывала, тема была не запретная, но мы ее не затрагивали. Только однажды я что-то спросила у мамы об этом, и она ответила: «Ну да, мы были вместе, поженились, потом разошлись». Признаюсь, когда мне исполнилось 15 лет, я очень хотела разыскать своего отца. Но как-то не смогла найти на него выходы. И вот, когда мне было 24 года, он сам объявился, но как-то странно. (Несколько лет назад Георге Грыу стал героем передачи «Пусть говорят». Тогда выяснилось, что, будучи очень известным в Молдавии актером, Георге Грыу бедствует.
С экрана он обратился за помощью к дочери. — Прим. ред.) Отец потом извинился передо мной, сказал, что был не прав. Просто тогда он был в таком состоянии, что не мог правильно оценивать ситуацию. Авторы программы его «накрутили» и преподнесли всю историю некрасиво. А сейчас отец вернулся к деятельности, пишет книги и стихи, работает в театре, дает там мастер-классы. Недавно обвенчался — нынешняя жена у него уже четвертая, кажется. Ну, папа красивый мужчина был, очень талантливый, харизматичный, так что ничего удивительного. В общем, теперь у нас с ним уже все хорошо. Мы, правда, еще не встречались, но общаемся в социальной сети, поздравляем друг друга с праздниками. Может быть, увидимся в сентябре, когда я поеду в Кишинев на свадьбу к своей единокровной сестре. Это старшая дочь отца, от первой жены (моя мама была второй женой). Она нашла меня в соцсети, когда я еще в школе училась. Просто написала: «Привет! Я твоя сестра».
Признаюсь, я вообще не знала о существовании родственников. Мы как-то жили с мамой вдвоем, у нас был свой мир. Но я рада, что у меня есть сестра. Ревновать, копить обиду или судить кого-то в этой ситуации было бы глупо. Я взрослый человек, сама жена и мать, и прекрасно понимаю, что, если семейная жизнь не складывается, в этом нельзя никого винить. Ужасно, когда люди живут вместе и не любят друг друга, — тогда лучше им расстаться и дать друг другу шанс найти кого-то нового, как это сделали мои родители. Другое дело, что, если любишь человека, нельзя его терять, нельзя позволять какой-то частной ситуации разрушить ваш союз. Вот я, даже когда мы с мужем переживали тяжелые времена и не могли найти общий язык, всегда понимала, что люблю его и что он изумительный человек. И я не ошиблась, мы вместе спасли нашу семью. Так что я теперь со спокойным сердцем могу вернуться к тому, что я так люблю, без чего не представляю себе своей жизни — к профессии актрисы.
Благодарим «АндерСон на Соколе» за помощь в организации съемки
