Константин Хабенский: «В моей жизни были моменты, которые переворачивали все»

Константин Хабенский нечасто бывает настолько откровенен. И всё-таки на сей раз он приоткрылся и сумел удивить.

— Константин, 22 октября выходит в прокат фильм «Доктор Лиза», в котором вы сыграли одну из главных ролей. Как в вашей жизни появился этот проект?

— Поучаствовать в этой истории было делом чести. С разных сторон показывается один день жизни Елизаветы Глинки и людей, которые с ней соприкасались. К подбору актеров на проекте отнеслись очень внимательно. Было сразу обозначено, что главную роль сыграет Чулпан. А я свою роль сам выбрал.

— Роль предателя.

— Можно, конечно, и так сказать. У него своя правда. Нельзя осудить человека за то, что он когда-то помогал, а сейчас не может. Я специально и сознательно пошел на эту роль, потому что такие врачи тоже есть, я с ними часто сталкиваюсь, и их тоже надо понять. Система не всегда догоняет жизнь. Другое дело, что люди, которые работают в фондах, стараются сделать систему помощи пациентам более мобильной и гибкой.

— Для вас, как и для Хаматовой, фонд — одно из главных дел в жизни. Вы с ней обменивались опытом во время съемок, между сценами?

— Мы прекрасно знаем, как фонды существуют, нам для этого не надо обмениваться опытом между сценами. По большому счету мы с Чулпан подключаемся, только если очень нужна наша помощь, если вопрос сложный. И у меня в фонде, и у Чулпан, и в других фондах работают команды профессионалов, они занимаются огромным количеством ежедневной работы. Вместе с коллегами мы обсуждаем какие-то глобальные инициативы, например, поправки в законодательство, которые могут улучшить работу благотворительных фондов. А лично с Чулпан чаще пересекаемся в связи с какими-то благотворительными акциями. Она поддерживает меня, я ее. Помимо этого у нас есть совместные акции и с другими благотворительными фондами, например, #рубльвдень, первосентябрьской акцией «Уроки добра» и другими.

— Время сейчас для фондов не самое благоприятное по разным причинам, стало сложнее собирать деньги…

— Проблемы всегда были, есть и будут. Тут вопрос, что за команда у вас и как она решает задачи. Не секрет, что фонд является бизнес-моделью и ставит себе задачу не только собрать деньги, но и расширить программу деятельности. Например, раньше мы занимались только онкологией головного мозга, а теперь еще и спинного мозга. И возраст подопечных мы подняли до 25 лет. Мы продолжаем вести ребят, которым помогали, не бросаем их. В каких-то местах система косная, а фонды стучатся в дверь: система, давайте вместе работать!

— Сложно с системой работать?

— Местами легко, а местами очень сложно, иногда на это уходит не то что не один год, а не одно десятилетие.

— В «Докторе Лизе» четко показано: без личных отношений, в том числе с властью, — никуда. Но это фильм и о том, что жизнь человека может быть или бессмысленной, или со смыслом. И каждый в состоянии в любой момент поменять вектор своей жизни, как сделал это герой Бурковского.

— И в моей жизни были моменты, которые переворачивали все. Когда псевдоценности улетали, становились не интересны, не нужны. С меня как будто отваливалась глина, чернозем, шелуха и все что угодно. И я шел дальше.

— А что сейчас для вас ценно?

— Здоровье моих близких. И человеческое общение. Сейчас огромная нехватка общения.

— Когда Чулпан начинала свою историю с фондом, она говорила, что не раз встречала чудеса — человек не должен был жить, в это не верили врачи, отправляли ребенка умирать домой, а потом он приезжал и говорил: «Привет, все в порядке».

— Иногда сталкиваешься действительно с чудесами… Это все вопрос веры. Я не говорю сейчас о религии. Это личная вера человека, личная воля, личное желание, которое, как бы мы ни смеялись над этим, материализуется. Есть девочка, которая до болезни занималась боксом и после вернулась в бокс. Она со своей болезнью не носилась, она пошла дальше. Многое зависит от отношения к этой страшной штуке. Наше общество поражено канцерофобией (иррациональный страх онкологического заболевания. — Прим. ред.). Даже подростки страдают от нее. Ее вливают в уши средства массовой информации и взрослые, находящиеся рядом. И поэтому важно, чтобы те же ребята из «Доктора Клоуна» и наши коллеги из других эстрадных цехов приходили в больницы, общались с детьми и избавляли от лишних и ненужных мыслей о болезни. Должен быть такой подход: ну подумаешь, ты повалялся в больнице. Что ты с гипсом там повалялся, что с этой болезнью.

— Это придумка вашего фонда — ролики с известными людьми, которые победили рак? Допустим, Познер говорит, что он победил рак, но не победил страх акул, и этот страх не лечится…

— Да, кампания называется #ЭТОНЕЛЕЧИТСЯ, #РАКЛЕЧИТСЯ. Нужны вот эти маленькие шажочки в общество, чтобы люди не отчаивались, не сходили с ума от канцерофобии. Там очень много интересных размышлений, зарисовок по поводу того, что не лечится: страхи из детства, увлечения или привычки, ставшие частью нашего «я», особенности характера, страстные увлечения, например татуировками. Вот это не лечится, а рак лечится.

— Но некоторым детям просто невозможно помочь. Как с этим быть?

— Не скажу, что я прохладно и спокойно воспринимаю подобные вещи. Но жизнь есть жизнь, надо дальше идти и дальше помогать. Нельзя зацикливаться на своих чувствах, иначе остановится вся работа. К счастью, у нас очень много волонтеров, которые нам помогают.

— Сейчас, когда фонду 12 лет, помощников много, но было и по-­другому…

— Конечно, было. Я один начинал и все тащил на себе, когда еще не было команды фонда и я еще не говорил публично о том, чем занимаюсь. Все было официально оформлено, но я просто был один. И, конечно, когда я не мог помочь ребенку, было тяжело невероятно. Я был наедине с этой болью и отчаянием. Но теперь у меня команда.

— А кто генерирует идеи? Вы?

— Когда нужен какой-то мозговой штурм, меня зовут. Идею #ЭТОНЕЛЕЧИТСЯ мы крутили все вместе. А потом я обзванивал звезд, просил поучаствовать.

— Кто ваше плечо, ближний круг, который всегда поможет в любых обстоятельствах?

— Семья… Друзья, очень много людей. Вот не поверите, это может показаться какой-то фантастической картинкой, но все, к кому я обращаюсь для помощи фонду, никогда не отказывают. Бывает отказ только в одном случае: «К сожалению, у меня работа в этот день, она не переносится. Там тоже люди, и они тоже ждут». Это или спектакль, или гастроли, или съемка, которую нельзя отменить. Но иногда актеры отпрашиваются с поклонов на спектакле. «У меня спектакль заканчивается в десять, но я могу отыграть начало второго акта и свинтить, договорюсь с режиссером» — мне такое говорили. С одной стороны, я понимаю, это некое неуважение к зрителю, но с другой стороны, тут вопрос приоритетов… У нас есть спектакль с Юрием Абрамовичем Башметом — «Не покидай свою планету». Мы там регулярно собираем приличные суммы. Во время пандемии, конечно, очень много возможностей ушло. Но мы научились орудовать онлайн. Правда, это не может заменить живое выступление и живой сбор пожертвований.

— У вас в Кремле запланирован благотворительный музыкальный спектакль «Поколение Маугли». Надеюсь, он состоится.

— Да, там будет задействовано 130 детей и 5 взрослых артистов. Это дети частично из Детского музыкального театра юного актера, частично из театрального колледжа имени Леонида Филатова, а частично просто с улицы. Все объединились в одну сборную команду и должны были выступать 1—2 июня, но не получилось из-за пандемии. Во время карантина мы репетировали дистанционно, даже пластическую хореографию. Было сложно, потому что половина — непрофессионалы. Но нам все же удалось удержать и подготовить команду. Надеюсь, мы «выстрелим» в Кремлевском дворце. Сборы пойдут в фонд на помощь ровесникам наших артистов — детям, которые в данный момент находятся в тяжелейшей ситуации.

— Вы это здорово придумали: дети включаются в историю благотворительности, помощь другим становится для них естественной. А то, что с детства вошло в привычку, остается на всю жизнь. Круг замыкается.

— Это вышло случайно. Отдельно были студийцы в разных городах, а потом возникла идея приобщить их к благотворительности. И важно, чтобы это был не прямой контакт с детьми, которые лечатся. Потому что даже не все взрослые готовы идти на прямой контакт. Но когда мы выступали в Кремле с прошлой версией спектакля, ребята, для которых собирались деньги, зашли за кулисы и сказали юным актерам спасибо. И вот это было на разрыв аорты! После этого армия благо­творительности в разных городах стала делать какие-то свои спектакли. Это не обязательно связано с моим фондом, есть и другие фонды, которым тоже нужна помощь… А чтобы закончить историю с «Поколением Маугли» в Кремле — получается, что и зрители, в том числе дети, являются соучастниками благо­творительного движения. Потому что они пришли, потому что куплен билет. И значит, они тоже помогли. И у них чуть-чуть самооценка поднимается, и некоторые из них идут потом дальше по дороге благотворительности. Я горд и доволен. (На момент публикации интервью спектакль перенесен на 23 мая 2021 года, в связи с рекомендациями властей Москвы. — Прим. ред.)

— Скажите, а на весеннем карантине вы чем занимались, кроме того, что репетировали дистанционно? Что вы делали для себя?

— Карантин дал то, чего в моей жизни никогда не было и, возможно, никогда больше не будет, — паузу в несколько месяцев. Я научился готовить уху на костре. Купил токарный станок и наточил все ножи. Я люблю чинить, ремонтировать что-то, крутить, вертеть, ошибаться, ломать, восстанавливать.

— Что вы можете сделать?

— Ну, дом построить я не могу, не хватает навыков. Локальными вещами занимаюсь. Подключить стиральную машину — пожалуйста, подключу. Повесить турник на стенку, починить электропроводку — пожалуйста! Это все то, чему нас учили еще на уроках труда и что, я считаю, мужчина должен уметь делать…

На карантине я провел очень много времени в семье. До этого график был таков, что дети видели меня в основном по скайпу или в какой-то видео­конференции. Когда я уходил, они спали, приходил — спали. А тут они, можно сказать, увидели меня при свете дня. Я считаю, что это большое достижение.

— В какие игры научились играть с детьми?

— Ну, у них сейчас возраст такой, что мы больше фантазировали. И это было прекрасно… Знаю, кто-то хвастается, что успел выучить на само­изоляции иностранный язык. Я хвастаюсь, что не успел забыть свой родной, потому что и такое возможно было. Впрочем, к достижениям еще можно отнести возникновение мужского хора творцов имени Гагарина.

— В вашем хоре: Верник, Миронов, Пореченков, Трухин, Кравченко, Бе­лый, Дужников, Стоянов, Бурковский и Хабенский. А чья была идея?

— Клич кинул я. Этот симпатичный союз театральных мужчин возник к годовщине дня, когда Гагарин полетел в космос. Идея была в том, чтобы финансово помочь коллегам-актерам. Мы просто скидывались из своих карманов и премировали Гагаринской премией, как мы ее назвали. Но надо было, чтобы получилась еще и какая-то творческая акция. И вот Игорь Верник написал поэму небольшую, мы ее раскидали, на коленке быстренько с листа прочитали, как-то смонтировали и отправили нашим дорогим коллегам премию и видео. А потом родилось еще одно соображение: «Давайте не только актерам помогать, но и вахтерам, и лифтерам, и билетерам, и осветителям, и мамочкам молодым нашим». Так Гагаринская премия стала распространяться на работников самых разных служб нашего театра…

— Как зритель хочу сказать: бе­зумная расточительность — иметь в труппе Хабенского, у которого всего один спектакль в репертуаре.

— Как-то не складывалось больше. Плюс моя избирательность, потому что от чего-то я отказывался. Хотелось выбрать материал, который был бы мне очень интересен. И я его выбрал. В январе мы приступим к репетициям спектакля «Враки, или Завещание барона Мюнхгаузена». Эта история не имеет отношения к пьесе Григория Горина, она по рассказам Распе и по реальной биографии барона. Режиссер и автор этой фантазии — Виктор Крамер. И я соавтор. В театре по-другому не бывает. Так же было у нас с Виктором Крамером на спектакле «Не покидай свою планету» по Сент-Экзюпери — мы это вместе сочиняли, хотя большую часть делал он.

— Это правда, что, когда вам предлагают какую-то роль, вы мысленно обращаетесь к Олегу Ивановичу Янковскому и думаете, согласился бы он или нет? Он ведь сам практически безошибочно выбирал материал.

— Нет. Но в непростых творческих ситуациях я иногда пытаюсь представить, как бы он поступил.

— В какой момент артист становится легендой?

— Не знаю.

— Янковский — легенда?

— Знаете, я не отношусь к Олегу Ивановичу как к легенде. Он — человек, с которым мне довелось немножко пообщаться. Человек, которым я восторгаюсь как актером. Человек, который являлся отцом моего друга и дедом моего партнера по фильмам. Но легенда? Нет… Я не интересуюсь легендами и сам не хочу быть легендой. Очень не хочу слышать бронзовый топот своих ног.

— Но хотите вы или нет, а для многих вы — кумир. Вас осаждают просьбами об автографе или совместной фотографии…

— Сейчас я вам объясню. Такое время безумное, что из десяти человек, которые подходят с просьбой сфотографироваться, только один, дай Бог, скажет: «Мне нравится, что вы делаете. Как дела у вас? Всего вам самого хорошего». Один! Остальные просто подбегают фотографироваться. Я уверен и продолжаю настаивать на том, что фотография требует обоюдного согласия. Это момент, скажем так, какого-то этапа знакомства, когда вы пообщались с человеком, может быть, год, а может быть, день, или час, или десять минут, но вам хватило времени, чтобы возник­ло взаимное желание на память сфотографироваться. В общем, я считаю, что это как-то неправильно. Все понимаю прекрасно, но не делаю снисхождения никому.

— Может быть, просто кто-то очень волнуется и не может спросить, как дела? Может быть, он не способен из-за эмоций в такие моменты вести беседу?

— Бывают и такие, я вижу, да. Ну даже если ты волнуешься, ты же не забываешь об элементарных правилах приличия и о тоне, которым говоришь. И плюс был неприятный опыт много лет назад. Один из последних звоночков, когда я решил, что лучше без нужды не фотографироваться: неизвестные люди мои совместные с ними фотографии использовали в личных целях. И мне потом звонили и с меня спрашивали за тех людей, которых я не знаю. Там были какие-то серьезные финансовые махинации. Я не буду говорить, что все так делают. Но вот такой еще пример: раз, два, три раза сфотографировали и говорят: «Ой, у нас не получилось, ой, подождите, ой, а давайте еще кадр…» А моя жизнь и мое время уходят. Если суммировать такие моменты, получится много. И поэтому я решил не тратить свое время на «раз, два, три, ой, не получилось». Фотографируюсь с людьми, которых знаю и которые мне нравятся.

— Популярность вы получили благодаря кино. Вот и сейчас много снимаетесь. Кроме «Доктора Лизы» недавно на «Кинотавре» был представлен фильм «Трое», а «За час до рассвета» вы еще доснимаете…

— Да, накопилось много всего. Еще «Суворов», это мультфильм. Я озвучиваю его уже три года. Создатели меняют концепцию, диалоги, историю, сейчас уже третья версия. Но надеюсь, все, что ни делается, — все к лучшему и выйдет хороший такой, боевой, патриотический в хорошем смысле анимационный фильм.

— Еще начались съемки «Чемпиона мира», где вы шахматиста Корчного играете… А ваш персонаж в «Огне» — пожарный, и у него роскошные усы. Я сразу вспоминаю фото моего прадеда, который был пожарным в Минске еще в начале прошлого века, и у него тоже были усы.

— Усы раньше были у всех пожарных. Перед тем как войти в горящее помещение, они смачивали усы и дышали через них. Это такой своеобразный фильтр. «Огонь» — отличный материал. Когда я прочитал сценарий, понял — это плотный, крепкий, хорошо сбитый боевик. И подумал: а почему бы и нет? Давненько я после «Дозоров» не снимался в блокбастерах. И пошел на встречу с режиссером Алексеем Нужным. Мы пообщались, потом начали фантазировать, и нафантазировался у нас некий герой, который не является Героем блокбастеров. Он обычный покупатель из сетевого магазина. То есть получился какой-то очень живой персонаж. Помню, я сказал: «Понимаешь, Алексей, вот эти крепкие ребята, которых ты хочешь сделать героями этого фильма, скорее, и поджигают леса. Пилят их, продают и сжигают, заметая следы. А всякие одержимые мужики бегают по лесу, летают на вертолетах и пытаются лес потушить и спасти. И эту работу они выполняют за три рубля. Поэтому давай пофантазируем в этом направлении». В итоге у нас получилась, мне кажется, простая человеческая история на фоне фантастических съемок и невероятного количества живого огня в кадре. Мы там даже чуть-чуть подгорели. Фильм еще потом будет дорисовываться на ­компьютере.

— Это правда, что один из главных консультантов погиб в предпоследний день?

— Да. Молодой парень погиб на тушении пожара. Не на съемочной площадке. У него остались жена и маленький ребенок...

— Как-то помогли им? Может быть, сбрасывались?

— За всех ответить не могу. Я немного помог.

— Давно хотела вас спросить: а зачем вам режиссура? Чтобы решиться на съемки «Собибора» в качестве режиссерского дебюта, надо смелость и наглость иметь. Такой материал поднять с первого раза!

— Я не скажу, что одержим режиссурой. Но просто не так много хороших режиссеров, с которыми я бы мог расти. И приходится очень много придумывать самому… Я уже выдержал паузу и, думаю, продолжу свой эксперимент с режиссурой.

— И наверняка это будет что-нибудь совершенно другое, типа романтической комедии?

— В правильном направлении копаете.

— Я не копаю, а предполагаю… А еще режиссура для любого актера — прекрасный способ избавиться от страха быть невостребованным. Хотя в вашем случае об этом беспокоиться не стоит…

— Почему же? Страх, что перестанут звонить и приглашать, есть. И это нормальный страх. Это у всех. Именно поэтому, не останавливаясь, из фильма в фильм актеры прыгают… К счастью, такое рваное расписание, которое нам подкинула жизнь в последнее время, научило меня успокаиваться. Я выдохнул: ну не звонят, ну и ладно. Но тем не менее я как-то еще умудрился пару проектов на перспективу выудить из этих наших вынужденных каникул.

— Сейчас пока карантина нет. Существует опасность, что вы снова станете белкой в колесе своих безумных графиков, когда с детьми общаться можно только онлайн?

— Теперь я потихонечку пришел к тому, что лучше все разложить по полочкам. Пусть будет время и для работы, и для фантазий, и для игр с детьми. Другое дело, что сейчас график до Нового года такой, что я даже боюсь в него лишний раз заглядывать. Там не то что дни расписаны — часы! Я посмотрел один раз и охнул — оказывается, у меня будет только один выходной в октябре.

— Как выжить в таком графике?

— Нормально. Нужно работать, и все. И вообще, мне нравится правило, которым со мной поделился Филипп Янковский, когда снимал «Статского советника». Он сказал: «Я понял одну очень правильную вещь в нашей профессии». — «Что ты, Филипп Олегович, понял?» — «Главное — вовремя приходить на работу, а дальше уже как пойдет».