Для Любови Орловой даже недолгая разлука с мужем была невыносима

«Две поклонницы ради Орловой снимали во Внукове дачу и часто караулили ее у ворот. Утверждали, что являются Любочкиными дочерьми. Они и правда чем-то походили на нее по типажу, к тому же стриглись и красились «под Орлову». Одна из них была очень одаренная, потому что идеально имитировала Любин голос, пела все ее песни из фильмов. Иногда, уже после смерти Любови Петровны, она звонила мне по телефону, и это было жутко. У нее явно имелось психическое расстройство, и Любовь Петровна помогала ей чем могла, устраивала в больницы», — рассказывает внучатая племянница актрисы театровед и драматург Нонна Голикова.

Недавно я разбирала старые бумаги и обнаружила письма Любови Орловой, родной сестры моей бабушки Нонны Петровны, которые считала утраченными. У нас в семье все поколения называли Любовь Петровну не иначе как Любочка. Так же звали Орлову и близкие друзья. Меня же старшие в семье звали Машенькой — для удобства, ведь Нонны у нас было три: так звали и мою маму, и бабушку.

Мама родилась в 1918 году и до начала 30-х росла на глазах и под попечением Любочки, пока та жила вместе со своими родителями Евгенией Николаевной и Петром Федоровичем, которые моей маме приходились бабушкой и дедушкой. А именно бабушкам и дедушкам обычно подкидывают маленьких детей. Вот и мою маму так подкидывали — мой дед был крупной фигурой в строительстве и часто ездил в командировки, а бабушка его сопровождала.

Люба, Евгения Николаевна и Петр Федорович жили тогда недалеко от По­кровских Ворот у Андрея Гас­па­ровича Берзина — первого супруга Лю­бочки. Берзин был заместителем начальника административно-финансового управления Наркомата земледелия. Потрясающий человек — вся семья вспоминала о нем чуть ли не молитвенно. Представляете, женившись на Орловой, он взял «в приданое» всю ее семью: родителей и племянницу. До такой степени любил свою жену!

В 1930 году Андрея Гаспаровича арестовали по делу Трудовой крестьянской партии вместе с видными экономистами Николаем Кондратьевым и Александром Чаяновым (позже Кондратьев и Чаянов были расстреляны). Берзина сослали в Казахстан, откуда он вернулся только после окончания войны… Когда за мужем пришли, Любочка была на репетиции в театре, им даже не дали возможности проститься. Уходя из дома, Орлова привычно поцеловала мужа, и больше никогда они не виделись. И вот еще штрих к портрету Андрея Гаспаровича: первое, что он сделал после ареста — подал на развод, чтобы обезопасить и освободить от морального груза обожаемую Любочку.

— Да, времена, конечно, были…

— Каждый день начинался с того, что сестры — Люба и моя бабушка — звонили друг другу и спрашивали: «Ты цела?» Их предками были представители виднейших дворянских фамилий: Орловы, Сухотины, Толстые. И всех их родственников, кроме родителей, расстреляли.

Андрея Берзина выпустили после войны, с раком последней стадии. Видимо, не хотели тратить лишнюю пулю на обреченного. Из лагеря на родину в Латвию он ехал через Москву. И заглянул навестить мою маму, но к Любе не пошел — она была замужем за Григорием Александровым. Я тогда была дома, и у меня в памяти как стоп-кадр отпечатался образ этого человека. Совершенно седой, но не сломленный, красивый, стройный — ему было около пятидесяти. Он стоял в дверях перед нами в военной форме без знаков отличия, почему-то я запомнила портупею…

На приеме по случаю успешной премьеры «Веселых ребят» в 1934 году Сталин спросил Орлову: «Что я могу сделать для вас?» Любовь Петровна была его любимой актрисой. Кстати, бытует один отвратительный и совершенно лживый миф о связи Орловой и Сталина. А она за всю свою жизнь видела его пару раз по 15 минут, и то когда он ее чем-то награждал. Так вот она ему ответила: «Я бы хотела узнать о судьбе моего первого мужа». И ей устроили прием на Лубянке, на котором сказали: «Все, что мы можем для вас сделать, это соединить вас с вашим мужем». Вот такое иезуитство.

— Своих детей Любовь Петровна не имела. И как говорят, это был их с Александровым осознанный выбор. С его сыном от предыдущего брака у Орловой отношения не сложились. А как она общалась с племянницами, с вашей мамой, с вами? Держала дистанцию?

— Когда Орлову спрашивали, почему у нее нет детей, она отвечала: «А у меня есть ребенок — Гриша, и я о нем и забочусь». Что же касается нас — она не держала дистанцию ни со мной, ни с моей мамой. Любочка была очень семейным человеком, обожала своих родителей. Хотя характер у ее матери, моей прабабушки, был очень властный и капризный. Когда, овдовев, та осталась одна, обе ее дочери — Люба и Нонна — по очереди заботились о ней. Зимой она жила с Любочкой в московской квартире, а летом с Нонной на даче. Любовь Петровна, обзаведясь дачей во Внукове, выхлопотала неподалеку участок и для сестры.

Чтобы было понятно, какие отношения царили в семье, достаточно прочесть найденное мною письмо Орловой из санатория, адресованное племяннице:

«Моя дорогая Нонночка!

Сегодня говорила с мамой, и она сказала, что ты в больнице. Решила тебя развлечь, мою бедняжечку, описать тебе мое путешествие с приключениями. Наш поезд опоздал на двое суток. Стояли мы на станции Сосыка под Тихорецкой в 10 километрах. Был буран снежный такой силы, что никакие снегоочистители не могли очистить нам путь. Когда я пошла дать Грише телеграммку, меня сшибло ветром, я упала и разбила коленку. Хотя было больно, но смешно. Никогда не думала, что ветер бывает такой силы. Вызвали батальон солдат, которые лопатами чистили снег. Их сносило ветром, у них вырывало из рук лопаты. Но они расчистили пути, и впечатление было такое, что едем через тоннель со снеговыми стенами высотой 4 метра. Телеграфные столбы были засыпаны до проводов. Деревья — в некоторых местах виднелись только макушки. В это время обычно начинается посевная, и старожилы говорят, что такое случалось лишь 45 лет тому назад. Вагон наш качало ветром. Было даже жутко.

Живу я в двух комнатах. Сегодня второй день всего, а я считаю дни, когда уеду. Уже успела принять три ванны. Очень мне тоскливо, но терпимо. Обстановка нормальная — радио орет с утра. Есть ничего не могу, но что же делать. Сегодня сунули меня в ванну-люкс, но было холодно, и боюсь, не простудилась ли. Такие здесь несчастные и больные женщины, мужчины — на костылях ковыляют, глаза, полные муки. И очень жалкие собаки бродят. Одну видела с выбитым глазом, другую с поврежденной ногой. Собак здесь не любят и калечат их беспощадно. А собаки милые, я с ними разговариваю, и они меня понимают, подходят и виляют хвостами. Сейчас по радио Утесов поет (зачеркнуто) сипит со своей Эдит... Какое счастье, что нет моих пластинок! Здесь тепло, солнце, но все уныло.

Дорогая моя! Очень тебе сочувствую, но рада, что наконец ты решилась. Буду думать о тебе и посылать свое благословение, желаю тебе бодрости духа. Все минует, все пройдет, все забудется! Будешь здоровой, сошьем хорошенькое платьице, пальто, еще что-нибудь, блузку, например.

Обнимаю тебя, целую, мою хорошую, уважаемую Женщину. Твоя Любочка. Цхалтубо, I-III-54».

Удивительно, что это письмо столько лет лежало у меня дома, но я почему-то никогда не читала его раньше. И столько воспоминаний нахлынуло... Почувствуйте, с какой интонацией Любовь Петровна общается с племянницей, которой в 1954 году уже было 36 лет! Что не удивительно, она навсегда осталась для нее девочкой — ведь мама выросла у нее на руках. В конце письма Любочка пишет, что сошьет племяннице пальтишко, платьице, блузку... Тогда ведь приличные вещи действительно приходилось шить на заказ. Моя мама с Любовью Петровной носили разные размеры — мама была крупной, полной, а вот я с Любой в размерах совпадала. И иногда, когда я приходила, она открывала шкаф, и мы начинали перебирать вещи. «Так, ну это я еще поношу, — говорила Любочка, — а это тебе. Это мне, это тебе…» Это были блаженные минуты.

— Кстати, Любовь Петровна не упрекала вашу маму за полноту? Ведь сама она всю жизнь держала диету.

— Да, держала. Но это было связано не только с самодисциплиной. Люба соблюдала строгую диету еще и потому — и в письме она об этом пишет, — что у нее была больная поджелудочная. От этого она и умерла. Что касается упреков — Любочка вообще никогда никого ни за что не упрекала. Она ругала только меня, когда я приходила к ней без прически. На третьем курсе я постриглась. А поскольку волосы у меня очень тонкие, мягкие, прическу долго не держат. «С такой головой ко мне не являйся! Чтоб ко мне только из парикмахерской», — ругалась Люба.

— А сама она дома делала укладку?

— Да, я помню ее в бигуди и в косынке. Я же не придавала этому никакого значения.

— Часто пишут, что она даже дома всегда была во всеоружии — без макияжа и каблуков из спальни не выходила.

— Чушь. Никогда никакого макияжа она дома не делала, если только не ожидала гостей. Давала коже возможность отдохнуть. Так и с каблуками — дома она ходила в уютных тапочках или валеночках, похожих на современные угги.

— У многих актрис в то время были свои рецепты кремов…

— Да, у нее тоже был свой рецепт, по которому ее косметолог на протяжении многих лет делала для нее крем. Но я не догадалась поинтересоваться этим рецептом. Сейчас даже у мужчин на зеркале полно разных банок со средствами ухода. А у Любочки в ванной стояла единственная банка с кремом.

— А духи?

— Ну, духи стояли в спальне на туалетном столике. «Ша нуар», их теперь не делают.

— Наверное, она привозила их из поездок, с запасом?

— Конечно, привозила. Но запас ей не нужен был, она в любой момент могла слетать в Париж. Вот это — не миф.

— Вам что-нибудь из Парижа привозила? Может, тоже духи?

— Нет. Духи мне никогда никто из домашних не дарил. Раньше не было принято такое. «Красной Москвой» сбрызнулась и пошла!

А вот бабушке моей, которая болела астмой, Люба со всего мира лекарства свозила, но ничего не помогало. А потом нашелся какой-то доктор-старичок, академик. «Голубушка, — сказал он, — вам надо жить за городом, завести корову и самой ее доить, чистить хлев и дышать этим воздухом». Держать корову в то время было нельзя — это же частная собственность! Но для Орловой, конечно, сделали исключение. Люба подарила сестре корову. А кормить ее как? Запрещалось же даже косить траву, потому что это государственная собственность, поля все колхозные. Выручил мой отец. Он доставал сено в хозяйстве Главного штаба сухопутных войск СССР, где служил начальником отдела. И через полгода бабушка забыла про астму. Корова дожила у нас до преклонных лет. Я ребенком выводила ее в стадо.

— Вернемся к письму. Итак, Лю­бовь Петровна поехала отдыхать в санаторий…

— Да, на этот раз она поехала в санаторий на воды в Цхалтубо. В пятидесятые это был популярный курорт в Грузии. Но отдыхать она не любила. Она обожала дачу, а из санаториев предпочитала правительственный в Барвихе — ей вполне хватало подмосковной природы. Любочка вообще не любила куда-то ездить без Григория Васильевича. Хотя ей и приходилось гастролировать с концертами довольно много, но любое, даже кратковременное расставание с мужем было для нее невыносимо. Недаром в этом письме она пишет, что всего лишь второй день на отдыхе, а ей уже тоскливо и хочется домой. И еще, даже в такую непогоду она пошла на станцию, чтобы «дать телеграммку Грише». Когда они разлучались, письма и телеграммы летели без остановки. Я нашла одну записку Любочки, адресованную Григорию Васильевичу, в которой выражена самая суть их отношений:

«Дорогой мой Гришенька!

Спасибо за письмо — оно чудесное! Желаю Вам большого успеха в съемках. Не уставайте — отдыхайте, берегите себя! Целую. Люблю. Обожаю. Целую! Спокойной ночи!

Ваша Любочка. 25-VIII-65.

Если будет холодно — зеленая куртка у меня в шкафу, берет — в Москве в картонке».

— Да, удивительная записка! Датируется 1965 годом — они в браке больше 30 лет, а общаются будто молодожены!

— Да, это звонкая оплеуха всем, кто распускает нелепые слухи о том, что их супружество было ширмой, показухой. Все это полнейшая чушь! Такой преданной любви и гармонии, как в их браке, я больше не встречала за всю свою жизнь.

— Любовь Петровну многие считают железной леди. Тем удивительнее, что она пишет в письме о больных людях, о бездомных собаках…

— Ничего удивительного! Она была сердечным человеком, просто не была сентиментальной. Собак она обожала. После войны ей подарили щенка немецкой овчарки из питомника Геринга. Назвали ее Кармен. Невероятной красоты собака, с изысканной проседью — как чернобурка, огромная и бесконечно добрая. Когда у Кармен начиналась течка, на нее надевали голубые панталоны на резинках с дыркой для хвоста. Смотрелось это очень нелепо: Кармен в своих панталонах бегала вдоль забора, а на морде было выражение дикого смущения.

Со временем у Кармен появилась дочь по кличке Кора. Она тоже была очень изящная, но не такая царственная. Люба гуляла с Кармен и Корой и на эти прогулки нередко брала меня. Но если Кармен вела себя совершенно безупречно, торжественно вышагивая рядом с Любовью Петровной, то Кора была хулиганкой, постоянно куда-то отбегала и пару раз ловила и душила чужих кур. Конечно, Люба компенсировала хозяевам эти утраты.

— Как Орлова на такие прогулки одевалась? Ее можно было узнать?

— Она, как правило, была в брючках, хотя в то время брюки никто не носил. Вообще, вне сцены Люба одевалась крайне скромно и строго. А узнали бы ее, наверное, даже если бы она вымазала себя сажей. Степень ее славы, популярности и народного обожания просто не описать — они были безграничными. Ее фанаты следовали за ней повсюду, слетались и во Внуково — они были везде и в огромном количестве. Но Люба старалась избегать встреч с ними. У нее была вторая калитка, через которую мы выходили на прогулки. А когда в машине она подъезжала к даче, ложилась на пол, будто ее там нет.

Помню, две поклонницы ради Орловой снимали во Внукове дачу и часто караулили ее у ворот. Утверждали, что являются Любочкиными дочерьми. Они и правда чем-то походили на нее по типажу, к тому же стриглись и красились «под Орлову». Одна из них была очень одаренная, потому что идеально имитировала Любин голос, пела все ее песни из фильмов. Иногда, уже после смерти Любови Петровны, она звонила мне по телефону и начинала говорить ее голосом. Это было жутко. У нее явно имелось психическое расстройство, ей часто требовалось лечение, и Любовь Петровна помогала ей чем могла, устраивала в больницы. Хотя и не хотела этого общения.

Вот еще несколько примеров того, как «холодная» Орлова относилась к людям. Одно время Любовь Петровна избиралась депутатом Верховного Совета. У нее был приемный день — четверг, когда граждане приходили со своими проблемами. И она решением этих проблем реально занималась. Кстати, на одной из прогулок я сказала: «Люба, как здорово быть такой знаменитой, иметь такую славу!» На что она мне ответила: «Знаешь, самое лучшее в этом — что благодаря своему имени я могу помогать людям».

Даже когда Орлова уже не была депутатом, она продолжала решать чьи-то проблемы. А ей писала вся страна! По четвергам Любочка разбирала эти письма — столько, сколько успевала прочесть. И выполняла просьбы! Причем она никогда не рассказывала об этой своей деятельности — это уже Григорий Васильевич потом мне рассказывал... Одна история меня совершенно сразила — сегодня она известная, но я напомню. Орловой написала женщина из какого-то маленького города, недалекого от Москвы. В свое время она проводила на фронт мужа и двоих сыновей. И в день, когда те уходили, они посадили тополя. Все трое погибли на войне, и все, что осталось у этой женщины как память о них, — три дерева. Когда городским властям понадобилось расширять улицу, их решили срубить. И женщина написала не в Кремль или в Верховный Совет, а попросила о помощи именно Орлову. Люба, будучи уже немолодой, поехала в этот город, пошла в администрацию и отбила тополя. И каких только просьб не было — недоразумения с квартирой, с путевкой, не могут попасть в больницу — она все решала.

Любовь Петровна была смелым и справедливым человеком, как и моя бабушка — ее сестра. Они общалась с теми, у кого в семье были арестанты, — в то время как другие такое общение прекращали. Например, когда вернулась из заключения актриса Любовь Иванова — жена, точнее, уже вдова расстрелянного Бориса Бабицкого, бывшего директора «Мосфильма» — и пришла на киностудию, от нее все шарахались. А Любовь Петровна бросилась ее обнимать. Ивановой негде было жить, и Орлова приютила ее в своей московской квартире.

Реабилитированные политзаключенные стали возвращаться на волю в 1956 го­ду. И я помню, что все лето две бабушкины подруги, выпущенные из лагерей (одна после 13, другая после 8 лет ссылки), жили у нас на даче. А вся их вина состояла лишь в том, что они были женами «врагов народа». Они рассказывали нам об ужасах, которые пережили в лагерях, но свои истории всегда заканчивали фразой: «Но зато какое было общество!» Ведь в лагеря ссылали в том числе цвет русской интеллигенции.

— В стране шел террор, а Гри­го­рий Васильевич, вернувшийся из Голливуда, осваивал новый жанр — снимал музыкальные комедии: «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга». В первом снимался легендарный Леонид Утесов, которого Орлова упоминает в своем письме, заменив слово «поет» на «­сипит»…

— Да, она его недолюбливала. Но для этого были причины. Изначально ведь единственным главным героем «Веселых ребят» должен был быть Костя Потехин — персонаж Утесова. На создание этой музыкальной комедии режиссера Александрова и композитора Дунаевского вдохновил именно Леонид Утесов и его популярный оркестр. Но в процессе съемок на передний план все заметнее стала выходить героиня Любови Орловой Анюта. Утесов очень ревниво к этому относился и всячески выражал свое недовольство. Когда снималась сцена с пьяным быком, по сюжету на него должен был запрыгнуть персонаж Утесова. Во время съемки Александров ему сказал: «Ну, Ледик, давай!», а Утесов на­отрез отказался. Любовь Петровна, готовая на все ради любимого Гриши, сама вызвалась сыграть в этой стене! И выполнила трюк, оседлав животное задом наперед. Но в итоге оказалась в институте Склифосовского, упав с быка.

Кончилось тем, что после фантастического успеха картины триумфаторами стали Александров и Орлова — одному дали орден Красной Звезды, другой — звание заслуженной артистки. А Утесову… фотоаппарат. Конечно, смириться с этим амбициозный артист не мог. Кстати, к «Веселым ребятам» Любовь Петровна возвращается в еще одном письме, найденном мной, — оно адресовано моему старшему брату:

«Внуково. 29 июня 1954.

Дорогой Васенька! Поздравляем тебя с окончанием школы! Перед тобой большой, интересный путь жизни, по которому, мы знаем, ты будешь смело шагать. У нас в «Веселых ребятах» есть песня с такими словами:

«Шагай вперед, комсомольское племя!
Шути и пой, чтоб улыбки цвели.
Мы покоряем пространство и время.
Мы молодые хозяева земли».

Вот мы тебе всего этого и желаем. Целуем, любим, уважаем. Твои Любовь Орлова, Григорий Александров».

И посмотрите, опять Любовь Петровна пишет про уважение — теперь обращаясь к 17-летнему подростку. Это, конечно, сегодня непостижимо — такой уровень отношений, когда даже самым близким людям пишут «с уважением». Между прочим, Григорий Васильевич, даже когда я была ребенком, всегда говорил со мной на «вы».

Любочка очень любила моего брата — он был красавцем и умницей. Помню, как она учила его танцевать вальс в их огромной дачной гостиной — раз-два-три, раз-два-три… Но общалась она больше все равно со мной. Вася всегда был занят: сперва учебой, потом семьей, работой — он преподавал в энергетическом институте. И вез­де был первым — золотая медаль, диссертация…

— Часто ли вы бывали у Любови Петровны?

— Во Внукове мы жили через дом. Я бегала без конца к ним. Приходила без звонка, у меня был свой ключ. В школьные и студенческие каникулы зимой я у них жила неделями и воспринимала это как должное, естественное.

— У вас там имелась своя комнатка?

— Я ночевала либо в «телевизионной комнате» (у них была отдельная телевизионная, с телевизором, диваном, креслом), либо в гостиной на диване у камина, либо в Любиной комнате, если сама она куда-то уезжала.

— А в школе знали, что вы племянница Любови Орловой?

— Мне велели скрывать. Потому что, если бы в те годы узнали, что я родственница Орловой, меня бы на части разорвали. Меня очень часто из Внукова привозили в школу на Любином «Мерседесе». По-моему, это был единственный «Мерседес» в Москве. Но высаживали, конечно, за углом, чтобы не привлекать внимания других учеников.

— Нонна Юрьевна, два письма из трех, что вы нам любезно предоставили для публикации, датируются 1954 годом. За последующие два десятилетия своей жизни Любовь Орлова снялась лишь в двух фильмах — своего мужа. А ведь она могла сыграть, например, у Эльдара Рязанова в его

«Карнавальной ночи», вышедшей в 1956 году. Он мечтал предложить Орловой роль библиотекарши, чтобы продлить ее партнерство с Игорем Ильинским, с которым она снималась в «Волге-Волге». Почему Любовь Петровна отказывалась работать с другими режиссерами и годами ждала сценария от Григория Александрова?

— Однажды мы с ней об этом заговорили, и я спросила: «Люба, а почему ты почти не снималась у других режиссеров? С твоей славой, с твоим талантом ты, в общем-то, мало снималась...» И она ответила: «Знаешь, я пару раз попробовала работать с другими и убедилась, что не хочу это повторять никогда. Что такое сниматься в фильме другого режиссера? Это значит почти два года быть без Гриши! — И она изобразила руками чаши ­весов. — Как ты думаешь, что для меня важнее?» Она без Гриши жить не могла...

Кого разводят Джиган и Самойлова: друг друга или нас?

Читать материал