«Я спросил Данелию: «Георгий Николаевич, вы — мэтр, мне 55 лет, я молодой актер почтенного возраста, посоветуйте, как мне побыстрее войти в профессию? Мне некогда набивать студенческие шишки». — «Вы меня спрашиваете, по какой дороге вам лучше идти, чтобы там кошелек лежал? Смотрите под ноги. Но если серьезно, у вас такая фактура — идите на «Мосфильм» и там просто ходите по коридорам, со временем вас начнут окликать», — рассказывает актер и врач-психотерапевт Александр Рапопорт.
— Александр, вы актер театра и кино и одновременно врач-психотерапевт. Причем утверждаете, что для вас это две грани… одной профессии.
— Конечно. Психотерапевт — это режиссер, который может предложить собеседнику новую роль на сопротивление — поставить для него моноспектакль с его же участием. Подобрать человеку «как бы несчастному» роль человека «как бы счастливого». Он привыкает к новой роли, и начинает действовать система гениального режиссера, актера и педагога Михаила Чехова — человек становится счастливым в реальности. Я просто ставлю задачу и предлагаю инструменты для ее осуществления. Есть такое понятие — «режиссер-застройщик». Евгений Арье, Михаил Ефремов, Михаил Козаков, Владимир Меньшов — они все показывали актерам рисунок роли. Я в мельчайших деталях показываю собеседнику каждый его шаг, необходимый для достижения цели. Если мой подопечный в точности повторяет это, то для неудачи нет шанса — у человека меняется поведение, и, как следствие, он достигает желаемой цели.
— А когда вам в голову пришла идея совместить две разные профессии?
— На четвертом курсе мединститута, в который я поступил по настоянию отца. Дело в том, что я с детства мечтал об актерской профессии. Маленьким читал стихи на стульчике, и папа мне говорил: «Сынок, ты талантливый, но профессия актера очень нестабильная и зависимая. Стань врачом, а потом делай что хочешь…» Моя бабушка была врачом, и отец сам до войны учился на зубного техника и одновременно в театральной школе. Папа говорил, что актером надо быть или знаменитым, или не быть совсем. И я, как послушный сын, поступил в Пермский медицинский институт, где, кстати, оказался в одной комнате общежития с отцом, который в это же время поступил в тот же институт. Я был не сильно этому рад и к четвертому курсу уже совсем было решил бросить учебу и пойти навстречу мечте — меня пригласили в знаменитый оркестр Олега Лундстрема в качестве вокалиста. Через два дня после этого приглашения у нас начался курс психиатрии, и я, увидев и услышав заведующего кафедрой Виктора Степановича Гуськова, похожего на артиста Андрея Попова, понял, насколько схожи профессии актера и психиатра. Я остался доучиваться, хотя стремление к актерству буквально жрало меня изнутри каждое мгновение моей жизни...
Первая картинка, возникающая в моей памяти с тех пор, как я осознал себя, — папа, который лежит в своей постели рядом с моим «спальным» сундучком в 15-метровой комнате. Он говорит: «Человек — это великолепно! Это звучит гордо». Папа репетирует роль Сатина в пьесе «На дне». И его монологи я слышал каждое утро. «Работай, работай, а для чего? Чтобы быть сытым?» «Сделай так, чтобы работа была мне приятна — я, может быть, буду работать... да!» И вот с этим я начал жить: живи так, как тебе хочется, делай то, что тебе приятно, это и будет счастье. Папа пришел с фронта — громкий, фактурный, стремительный. Он работал актером, но, так как денег не хватало, приходилось подрабатывать. Водолазом, токарем, буровым мастером — казалось, он умеет все. Конечно, я хотел быть похожим на отца.
Папа работал в Березниковском драматическом театре, за кулисами которого я провел все свое детство. Среди папиных сослуживцев был дядя Жора Бурков, который отличался тем, что хохмил с очень серьезным лицом. В этом театре вообще царила атмосфера, как сегодня говорят, прикола, стеба — все хохмили друг над другом и над собой. Это были 1950-е годы. Население Березников тогда состояло из двух частей. Первая — ссыльные, освобожденные из лагерей и их родственники, вторая — сотрудники МВД (в народе Березники называли городом без фраеров). Моя мужская жизнь, естественно, складывалась под влиянием этого «романтического» окружения. Во втором классе меня заметил учитель пения, и я впервые вышел на сцену с песней «Город над вольной Невой». Дальше был драмкружок в школе, потом в институте, причем вел его Петр Вельяминов, который позже стал знаменитым актером, сыграв главные роли в сериалах «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов».
После окончания медицинского института я вернулся в Березники, работал невропатологом, а потом психиатром, но в свободное время выступал в составе местного ВИА. Следующим серьезным этапом в жизни стал мой переезд в Москву, где я работал сначала врачом в знаменитой психиатрической больнице имени Кащенко, позже — дежурным психиатром по городу. В свободное время снимался в массовках, в том числе того же «Вечного зова». Нас звали «трехрублевики». В этот период у меня с властями предержащими обнаружились расхождения во взглядах на критерии показаний для неотложной принудительной госпитализации в психиатрические больницы. В результате меня «изъяли из обращения» на четыре года. Когда я вышел, мне захотелось начать все с чистого листа, но в Советском Союзе на тот момент, по моим ощущениям, это было невозможно. В итоге, пройдя восемь европейских стран, я со своей семьей оказался сначала в Барселоне, а потом в Нью-Йорке.
— И как в Америке реализовывались ваши творческие амбиции?
— В Нью-Йорке, уже будучи практикующим врачом-психотерапевтом, я приходил в русский ресторан, выпивал 50 граммов, шел к сцене и просил разрешения спеть. Музыкантам такое, как правило, не нравится. Они говорили: «Доктор, подходи после часа ночи». Я сидел за столиком и ждал. Как-то ко мне подсел руководитель одного из музыкальных составов ресторана «Националь» на Брайтоне Виктор Рябков (Рябина) и говорит: «Я вижу, у тебя сердце поет, а мне нужны деньги, давай запишем что-нибудь в профессиональной студии». И я спел «Белый лебедь на пруду». Он сказал: «Ну что, петь ты не умеешь, петь вообще сейчас мало кто умеет, но в ноты попадаешь, тембр приятный, давай попробуем». И познакомил меня с поэтом и композитором Игорем Газархом. Тот начал на базе моих рассказов выдавать песни, как жареные пирожки, — 12 штук. Мы выпустили альбом. Я очень потратился на него, он оказался для меня действительно «платиновым».
Потом был клип. А после режиссер Слава Степнов пригласил меня в свой театр STEPS на небольшую роль в спектакле по пьесе Александра Вампилова «Прошлым летом в Чулимске». Один из режиссеров англоязычной части труппы Дэвид Гидеон, преподававший в знаменитой школе Ли Страсберга, сказал: «Алекс, ты не хочешь посидеть у меня на занятиях?» Я говорю: «Шутишь? Я только об этом и думаю!» Это был шанс! Я, конечно, запустил работу психотерапевта и маниакально ходил на эти занятия. Месяца через три Дэвид подводит меня к руководству школы и говорит: «Это очень известный русский актер, у него нет диплома, но я его знаю, давайте психанем и примем его на двухгодичный курс». Кто-то спросил: «А сколько ему лет?» Дэвид ответил: «Этот вопрос дискриминационный и не имеет права на существование». И я стал ходить, оплачивая каждый семестр по 15 тысяч долларов. Там были удивительные педагоги, но самое сильное впечатление на меня произвели мастер-классы Аль Пачино, Мерил Стрип, Майкла Кейна. Когда я окончил курс, мне было 54 года…
Вообще, Нью-Йорк, кроме актерского образования, подарил мне много интересных встреч с творческими людьми из России. С некоторыми из них я продолжал общаться и в Москве, куда меня сначала пригласил шансонье Слава Медяник в 2000 году. Например, в Нью-Йорке я однажды встретил своего приятеля — легендарного Мишу Гулько — в компании с великим поэтом Михаилом Таничем. Попросил у Гулько телефон Танича. Приехал в Москву и позвонил ему: «Здравствуйте, я Александр Рапопорт, психотерапевт из Нью-Йорка, помните?» Он моментально бросает трубку со словами: «Мне не нужен психотерапевт». Я перезваниваю: «Михаил Исаевич, не вешайте трубку, я хочу взять у вас песню». — «Что значит — взять? Они денег стоят вообще-то». — «Конечно, я имею в виду — купить». — «Ну приезжай». Я поехал к нему на Садовую-Черногрязскую. Захожу — сталинская квартира с высокими потолками, стоит Михаил Танич и его жена Лидия Николаевна Козлова. На мне черное пальто и длинный белый шарф. Она поворачивается к нему и говорит: «О, а вот и Модильяни!» Я, естественно, ничего не понимаю. Мы прошли на кухню. На столе коньячок, закуска, в том числе любимая мною с детства медовая коврижка. Танич спрашивает: «Выпьешь коньячку?.. Понимаешь, я написал стихи и не знаю, кому их отдать — Кобзону, Лещенко, Леонтьеву? А у тебя фактура подходит, ты на Модильяни похож, и я подумал: может, тебе?» — «Конечно. А сколько стоит?» — «Да подожди ты, давай почитай и поживи с ними…» Ну а потом я послал эти стихи в Нью-Йорк Илье Словеснику, поэту и композитору, и он за ночь написал музыку. Дальше — запись на студии. Песню крутили на радио «Шансон». В результате я стал одним из лауреатов премии «Шансон года» в Кремле в апреле 2002 года.
— С шансоном понятно. А как вы попали в кино?
— Именно после «Шансона года» меня пригласили на фестиваль «Кинотавр». Там я встретил Георгия Данелию (с ним я познакомился несколько лет назад на Неделе российского кино в Нью-Йорке) и его жену Галю. Я спросил его: «Георгий Николаевич, вы — мэтр, мне 55 лет, я молодой актер почтенного возраста, посоветуйте, как мне побыстрее войти в профессию? Мне некогда набивать студенческие шишки». — «Вы меня спрашиваете, по какой дороге вам лучше идти, чтобы там кошелек лежал? Смотрите под ноги. Но если серьезно, у вас такая фактура — идите на «Мосфильм» и там просто ходите по коридорам, со временем вас начнут окликать». В принципе, так и случилось. В первый раз попасть на съемку мне помогла Галина подруга — кастинг-директор Люся Великая. Она на Галин вопрос: «Скажи, это лицо можно не снимать в кино?» — посмотрев на меня, выдала судьбоносную фразу: «Завтра можешь?» Я говорю: «Люсь, я мог бы и вчера, и позавчера…» На следующий день я снимался в роли чекиста Кузнецова, на руки которого падал Ленин после покушения.
Роль Фанни Каплан играла Наташа Фомина из актерского агентства «МАКС», и в перерыве я к ней подошел: «Наташа, как встать на учет в ваше агентство?» Она: «Ты с ума сошел? У нас там только звезды. Но можешь просто прийти на «Мосфильм». Пришел, стою с ней в коридоре, разговариваю. Мимо пронеслась какая-то тетя и сердито глянула на меня. Как потом оказалось, это была Лариса Исаева, директор агентства. Спрашивает Наташу: «Это кто?» — «Артист из Америки». — «Давай его поставим на учет». Я вышел из «МАКСА», поехал на лифте, хотя всегда хожу пешком. Навстречу — женщина, поздоровалась со мной. Прихожу в гостиницу. Звонок: «Александр Григорьевич, здравствуйте, вы сейчас из лифта выходили, а я вам навстречу попалась. Я подумала, наверное, из «МАКСА», и там узнала ваш телефон. Мы вам предлагаем роль шефа ЦРУ в фильме «Зеркальные войны. Отражение первое». В этом фильме, кроме звезд российского кино снимались Арманд Ассанте, играющий моего заместителя, Рутгер Хауэр и Малколм Макдауэлл. Но знаменитым я проснулся после выхода сериала «Зона», где сыграл вора в законе. Меня стали узнавать, я получал письма со всех уголков мира, что продолжается до сих пор.
— А как вы стали актером театра «Современник»?
— Я играл в антрепризе, в спектакле по пьесе «Опасный поворот». У нас был тур с неплохими гонорарами по пяти городам. Я прилетел в Пермь. Звонок, продюсер говорит: «Пермь слетела». Через десять минут: «Екатеринбург тоже слетел». В общем, слетело все. Надо возвращаться в Москву. Еду в аэропорт с сумками, злой. Звонок, беру трубку: «Ну что, пи-пи-пи, еще слетело?» — «Александр, это Валентина Фотеева, зав. труппой театра «Современник». Вы в Москве?» Я говорю: «Прилечу через четыре часа, а что случилось?» — «Мы сейчас сидим с Галиной Борисовной Волчек, Евгением Михайловичем Арье, Сергеем Юшкевичем. У нас тут проблема с одной ролью, не можем подобрать актера. Сережа предложил вас. Приезжайте». Прилетаю в Москву, город весь в пробках, в мыле на метро мчусь в театр. Взлетаю на пятый этаж в репетиционный зал. Арье поднимает глаза: «Так, типаж мне подходит… Вы нас не подведете?» На мой непонимающий взгляд — с иронией: «Вы же там где-то снимаетесь?» — «Я перестану сниматься, дышать перестану», — отвечаю. Так 12 лет назад начался мой «Современник»...
Вспоминаю июль 1980 года — я тогда пошел на похороны Высоцкого, показал в оцеплении свои корочки дежурного психиатра, и меня поставили почему-то в делегацию театра «Современник». Вот что это? Ведь с юности, когда я думал о театре, всегда почему-то представлял именно «Современник»… Кстати, приз «Золотой гриф» на «Шансоне года» мне вручал Никита Высоцкий, с отцом которого я был знаком с 17 лет… Там, наверху, что-то действительно происходит…
Галина Борисовна с первых дней репетиций много и подолгу со мной разговаривала, очень тепло ко мне относилась, повторяла: «Считай, что здесь, в театре, ты дома». Валентин Иосифович Гафт, еще не видя меня на сцене, подарил мне свою книгу и подписал: «Александру! С удовольствием подписываю эту муть! Вы — замечательный артист, это видно сразу». Через год я сыграл еще одну роль в «Осенней сонате» режиссера Екатерины Половцевой, потом была «Дама» (режиссер Анджей Бубень) и позже «Дюма», поставленный Михаилом Ефремовым.
— Значит, случайностей нет, все закономерно?
— Я же традиционный врач, я говорю так: мы наблюдаем за другими планетами, можно предположить, что за нами тоже наблюдают. Факт удачи важен, но если ты не ходишь в те места, где удачу раздают, то удача тебе на голову не свалится. Я же все время бурил эту скважину — и в Березниках, и в Нью-Йорке, и в Москве. Помните известную фразу: «Скромность украшает человека»? Приехав в Нью-Йорк, я увидел плакат с другими словами: «Скромность — путь к неизвестности». Я осознаю, что мой подход не всем близок. Был случай. Я позвонил режиссеру и сказал ему: «Я знаю, что ты ставишь спектакль, ничего там для меня не найдется?» Он мне ответил: «Знаешь, может быть, там есть персонаж, все зависит от того, кто будет партнером. Но спасибо, что ты мне напомнил о себе». Я знал, какого артиста он хотел взять на главную роль. У нас с этим человеком были непростые отношения. Я позвонил ему: «Ты не возражаешь, если я буду играть в этом спектакле?» На что он мне ответил: «Ты что, позвонил режиссеру? Так не делают, надо ждать, когда повесят распределение ролей». Я говорю: «Это тебе можно ждать, а про меня могут не вспомнить». Надо напоминать о себе. Я периодически звоню и продюсерам, и режиссерам, и кастинг-директорам и много ролей получил благодаря этому. И что тут страшного?
— Вопрос к вам как к психотерапевту: актеры — что это за люди по психотипу?
— В ответе я воспользуюсь одной из профессиональных классификаций: истероид, шизоид, астеник, гипертим, эпилептоид. У подавляющего большинства актеров преобладают черты истероидного психотипа.
— Расшифруйте.
— Это человек, вокруг которого должен крутиться мир. Ему нужна аудитория, без нее он не существует. Один из мотивов прихода в эту профессию — быть одобренным, любимым, узнаваемым и тому подобное. И если какой-нибудь актер мне говорит: «Как я не люблю, когда кто-то подходит, фотографируется, берет автографы», я отвечаю: «Не надо ля-ля своим ребятам». Конечно, если бы я стал актером в молодости, не знаю, как сложилось бы. Но сейчас могу сказать твердо: мне приятно, когда узнают, берут автографы, фотографируются. И хотя той остроты, которая была поначалу, конечно, нет, но все равно приятно. Я отношусь к себе легче, чем большое количество актеров, видимо, по причине прихода в профессию в позднем возрасте. Это огромная проблема людей вообще и артистов в частности: нельзя относиться к себе чрезмерно серьезно, надо самоиронию включать. И к жизни надо относиться легче, как к игре. Возвращаясь к классификации: есть несколько актеров, их можно по пальцам перечесть, у которых превалировали признаки шизоидного психотипа. Например, Солоницын, Кайдановский, Самойлова. Шизоид пребывает в своем мире и не парится по поводу того впечатления, которое производит.
Например, одевается, как ему удобно, а не как модно, ведет себя, как ему комфортно. Окружающими он воспринимается как человек немножко «с приветом». Но нельзя путать диагноз и психотип. Психотип — это некая личностная особенность. Смоктуновский, который всю жизнь играл шизоидов, был истероидом в жизни. А Татьяна Самойлова — шизоид и в жизни, и во всех своих ролях. В последние годы мы с ней периодически встречались в компаниях. Она была приветливая, хотя очень часто актер в быту зажат и только на сцене раскрывается. На сцене он такой, какой и есть на самом деле. А в жизни он в «коконе» — в том образе, который ему кажется правильным. На самом деле это зажим. И это бывает даже с великими, звездными артистами. Для того чтобы это понять, надо быть и актером, и психотерапевтом в одном лице. Я, общаясь с актерами, режиссерами, всегда замечаю, кто в образе, а кто такой, какой есть. К примеру, Володя Ильин, с которым я снимался, до встречи представлялся мне человеком немножко закрытым, а на самом деле оказался очень дружелюбным, открытым и юморным. Стеклов Володя тоже такой, какой есть, он не в образе.
— В силу конкуренции актерам свойственна зависть к коллегам. Вы сталкивались с этим?
— Есть ли у меня чувство белой зависти? Это даже не зависть, а сожаление, что не я это сделал. Стимул, чтобы искать, черпать, наблюдать. Майкл Кейн, у которого я учился, говорил: «Знаешь, чем отличается хороший актер от плохого? Количеством штампов. Хороший актер — он разный, потому что обладает большим набором приспособлений, техник и, главное, умением включать их по щелчку». Что я и проповедую своим собеседникам в психотерапевтической работе — включать разные масочки-красочки. Можно же по-разному заплакать, огорчиться, посмеяться, уйти в себя. Тот же Майкл Кейн повторял: «Если вам понравилось что-то у Де Ниро или Аль Пачино, своруйте (только он употреблял более смачное слово) это, потому что, я вас уверяю, они тоже это у кого-то своровали. Но только воруйте у лучших».
Что касается меня, я часто спрашиваю партнеров: как это надо сделать? Немногие мне что-то показывают — Сережа Юшкевич, Марина Неелова, Алена Бабенко, а кто-то говорит: «Перестань дурака валять, ты сам все знаешь». Маша Аронова как-то спросила меня: «Ты умеешь смеяться и плакать «технически»?» Я говорю: «Умею». А она: «Ни хрена ты не умеешь!» И показала мне, как надо «технически» смеяться и плакать. Учиться у коллег всегда приятно. Я помню, много лет назад, когда начался скандал с Анастасией Волочковой, я во время интервью с великой Майей Плисецкой спросил о ее взгляде на эту ситуацию. Майя Михайловна ответила: «Красивая баба, пусть делает что хочет». На ее месте кто-то другой мог бы позавидовать и молодости, и красоте…
— Вернемся к «Современнику». Как специалист по внутрисемейным отношениям, что вы скажете о знаменитом любовном треугольнике Даль — Дорошина — Ефремов?
— Профессиональная этика не позволяет обсуждать эти отношения, тем более что я не знаю никаких подробностей, деталей. Но приведу другой пример из классики: Каренин — Анна — Вронский. В нравственном отношении, с моей точки зрения, самая спорная фигура там — Анна. Зададимся вопросом: что было бы, если бы Каренин развелся с ней? Понятно, что тогда она вышла бы за Вронского. Но стал бы этот брак счастливым? По моему глубокому убеждению, он был обречен и продлился бы недолго. И еще ни в коем случае нельзя вступать в отношения не со «своим» человеком — категорически. А как угадывать «своего» человека, я учу на своих тренингах. Огромное количество людей, вступающих в отношения, не думают о будущем, не думают о партнере, а думают о себе и своем сиюсекундном мотиве. Таким мотивом может быть желание поднять самооценку, получить материальную выгоду, бросить вызов себе и социуму.
— Интересно. А если рассмотреть треугольник, где две женщины и один мужчина?
— Возьмем сюжет фильма «Осенний марафон». Здесь треугольник Нина — Бузыкин — Алла. Мог бы Андрей Бузыкин развестись со своей женой Ниной? Думаю, нет. Мне представляется, что этот треугольник обречен на вечное существование. Бузыкин — Басилашвили не развелся бы с женой, потому что сам процесс объявления жене, что он уходит, для него трагичен, тягостен. Последствия этого шага для него более ужасны, чем существующие отношения втроем, он бы на это не пошел. С точки зрения героини Натальи Гундаревой, факт брака важнее, чем установление какой-то правды. Вроде есть терпимые отношения в семье — они муж и жена. Несмотря на то что она постоянно говорит, что так жить не может, и даже уходит, эта женщина не готова остаться одна. То есть морально-нравственные критерии приносятся в жертву социальной значимости брака. А персонаж Марины Нееловой — Алла — с самого начала же понимала, что мужчина женат и их отношения никуда не приведут. Но она, тем не менее, соглашается на эту роль и дает себе возможность быть обманутой в надежде, что это когда-то прекратится.
На самом деле она обманывает сама себя — это, может, и прекратилось бы в ситуации с мужчиной, который является человеком поступка. Но такой человек еще в момент зарождения треугольника не дал бы отношениям развиться. Или, если бы он влюбился в женщину, пришел бы и сказал жене: «Я влюбился, я ухожу». Бузыкин этого не сделал, и непонятно, что может заставить его сделать это позже. Чтобы такая ситуация разрешилась, она должна перестать быть терпимой для кого-то из троих. Для этого тоже есть поведенческие алгоритмы. Например, жена и любовница, объединившись, договариваются и ставят мужика, в общем безвольного, в ситуацию выбора — или сюда, или туда, болтаться посередине больше не будешь. Правда, безвольный мужчина, оказавшись в состоянии фрустрации, может поступить и так: знаете что, девочки, я вижу, что вы хорошо общаетесь, вот и продолжайте, а я пойду дальше. И в этот момент, теоретически, одна из женщин может включить мудрость, правильную тактику, возможно посоветовавшись с психотерапевтом, и перехватить мужчину.
Есть такая шутка: жены мужчин, у которых возникают внебрачные связи, считают, что муж любит ее, а ходит «налево» из-за свободного времени и избытка тестостерона. Любовница считает, что он любит ее, а к жене возвращается из-за поглаженного белья, котлет, стабильности, спокойствия и прочего комфорта. А на самом деле мужчина любит себя и делает то, что комфортно ему. И как только чувство комфорта проходит, ищет новый его источник.
— Актрисы красивые, успешные, конкурентоспособные часто остаются несчастными в личной жизни. Как вы это объясняете?
— Дело вот в чем. Существуют определенные социальные роли — мужская и женская. Но главная печальная тенденция сегодняшнего времени — поведенческая маскулинизация женщин и феминизация мужчин. Приходит ко мне такая женщина «со стержнем» и говорит: «Как же хочется, чтобы кто-то положил мне руку на плечи и сказал: «Я позабочусь обо всем». Я отвечаю: «Ты же не даешь этому произойти, потому что у тебя в голосе, в подаче, в пластике, в намерении — Екатерина Вторая». Очень многие женщины, становясь актрисами, в личном плане настолько погружаются в ощущение профессии, что, уходя с работы, забывают «уйти с работы». В таких случаях я им говорю: «Ты с броневичка-то слезай». А «слезание с броневичка» дома для актрис труднее всего.
В актерской профессии твой профессиональный рост, твои амбиции предполагают первенство. Ты привыкаешь быть лидером, паровозом, генералом... И вот надо прийти домой и превратиться из примы в обычную женщину, то есть, по сути, из «головы» в «шею», а неохота — только что зал рукоплескал… Когда я работаю с такими, говорю: «Ты же актриса — умеешь входить в другие состояния. Побудь дома удивляющейся, радующейся, чего-то не умеющей, не знающей». Частый ответ: «А чего спрашивать? Что я, дура, что ли?» — «Ну, тогда иди и живи одна. Или живи с человеком, который будет под тобой».
— Неужели не бывает исключений? Есть же прочные актерские браки?
— Счастливые исключения, конечно, случаются, но это зависит уже от мужчины. Хорошо, если удается найти мужа, который осознает, что значит быть женатым на актрисе, и принимает положение вещей. Но таких подавляющее меньшинство. Могу привести в пример Марию Аронову. Маша рассказывала, что ее муж Евгений взял на себя весь быт. Он не тяготится этим, даже наоборот, и при этом остается главой семьи. То есть не она его принудила, а он сам с большим удовольствием и азартом взял на себя этот труд. Поэтому у них такой счастливый союз.
— Итак, вы были успешным психотерапевтом, затем артистом. Что вы еще хотите сделать в жизни?
— По-хорошему — написать книгу и по ней снять фильм. Я считаю, что моя достаточно уникальная история могла бы послужить стимулом для многих сомневающихся в себе людей. Мой друг Андрей Максимов — писатель, журналист, драматург, режиссер и телеведущий — сказал мне как-то: «Саша, ты будешь преступником, если не напишешь книгу». И я с ним согласен. Для этого нужно всего-навсего начать работать над новой ролью — рассказчика...
