С 18 по 25 сентября прошел 32-й открытый фестиваль российского кино «Кинотавр». В первый день конкурсной программы, 19 сентября, зрителям показали «Оторви и выбрось» – новый фильм режиссера «Папа, сдохни» Кирилла Соколова. Дебютную картину в жанре черной комедии, получившую рекордно высокий рейтинг критиков в США, сравнивали с работами Тарантино. Новый же фильм, тоже в жанре криминальной комедии (а также фильма-погони) отсылает к фильмам Гая Ричи, Серджио Леоне и Такеши Китано. В центре сюжета – молодая мать, недавно вышедшая из тюрьмы, которая пытается сбежать с дочкой от деспотичной бабушки, намеренной вернуть внучку. В главных ролях – Анна Михалкова, Виктория Короткова, Александр Яценко и 10-летняя Софья Кругова (дебют на экране).
Мы поговорили с Кириллом Соколовым (за эту возможность спасибо компании Metrafilms), чей фильм зрители «Кинотавра» встретили продолжительными овациями и криками «Браво» на титрах, и расспросили его о новом фильме с Данилой Козловским, коррупцию в силовых структурах и проблемах с блюстителями русского языка.
— Для начала: что за любовь к глаголам в повелительном наклонении в названиях фильмов? «Сдохни», «оторви», «выбрось».
— (Смеется). Названия – это мой бич. Я уже хочу наконец-то снять с себя ответственность, теперь я не придумываю их. Следующий сценарий, который я пишу, так и называется: «Неназванный фильм». Или «Проект фильма». Все. У нас ведь фильм сначала назывался «Без оглядки», потом стал называться «Оторви и выбрось», и потом мы подумали, что сейчас найдем прокатчика, и поменяем окончательно на что-то нормальное, чтобы зритель точно знал, на какой фильм он пойдет. Но в итоге так получилось, что поиски прокатчика затянулись, и стало понятно, что так фильм и будет называться – «Оторви и выбрось». Не знаю, наверное, это попытка на самом деле впихнуть жанр и понимание того, что тебя ждет, а это, как оказывается, не просто. За «Папа, сдохни» нам прилетало от кучи оголтелых, оскорбленных всяких чуваков, которые говорили, что это чуть ли не призыв к экстремизму. А здесь начали, я не знаю, адепты правильного русского языка нас преследовать, придрались, что, мол, неграмотно: «оторви и выбрось». Есть «оторви да брось» (выражение, которым называют отчаянного, своевольного человека – прим. ред.). Но этот вариант показался мне слишком… славянским, что ли. Поэтому переделали на такой более современный вариант. Так тоже говорят. И тут началось: «Ой, ребята, вам бы редактора, вы такие безграмотные!». Весело, короче.
— Ты делаешь уже второй фильм подряд про дисфункциональную семью. Тебя волнует эта тема или так складывается само собой?
— (Снова смеется). Для себя внутренне я сформулировал: у меня будет еще один фильм на семейную тему. Не следующий, но точно. И он завершит эту семейную трилогию. Во-первых, семья – это такая крутая метафора. Через образ семьи ты можешь показать, в общем что угодно: жизнь страны, например. Все проблемы, которые тебе кажутся глобальными, ты можешь разложить между участниками одной семьи. Во-вторых, у каждого из нас есть семья, и каждый из нас очень легко понимает и подключается к тем проблемам, о которых ты говоришь. А в-третьих, конкретно этот фильм был вдохновлен историей Вики, моей жены (Виктория Короткова – исполнительница роли Оли в «Оторви и выбрось» – прим. ред.). Поэтому тут как бы само собой все выстроилось.
— А расскажи, что за история?
В детстве родителям пришлось ее похитить у собственной бабушки (опять смеется). Ее на лето отдали, как бы, на «передержку», а бабушка потом посчитала, что будет лучше ее оставить у себя, что так она воспитает ее нормальным человеком, а если родители заберут, то ой-ей... Ну, в общем, все похоже. И там была целая операция: отец отвлекал внимание, мама быстро забирала из комнаты вещи и уводила Вику. Они потом полгода не общались. Но позже помирились. Я не помешан, мол, «хочу снимать семейное кино!». Но все-таки мне кажется, что, хоть они с «Папой, сдохни», во многом пересекаются и похожи, у них принципиально разное ядро. Если «Папа, сдохни» это кино про изначально плохих людей, которые не могут договориться, то здесь история про хороших людей. Я ощущаю этот фильм, как гораздо более трогательный. Как нежное кино (страшно представить, что тогда для Кирилла жесткость, если ЭТО для него нежное кино – прим. ред.).
— В «Папа, сдохни» несложно увидеть отсылки к Тарантино. Ты, наверное, уже пятьсот раз это слышал, так что извини. В «Оторви и выбрось» к ним, кажется, добавились Гай Ричи и Серджио Леоне.
— Я не пересматриваю специально фильмы. Просто я киногик и посмотрел за свою жизнь огромное количество фильмов. Видимо, просто у меня такое референсное мышление. То есть, я даже на уровне написания сценария, когда пишу какую-то сцену, представляю себе подобные сцены из других фильмов. Конкретный пример: сцена с гаишником в машине, где героини упрашивают его, чтобы он помог им и увез их подальше. Я выписываю эту сцену, и знаю, что они должны попытаться его уговорить, он должен помяться сначала, мы должны понять, что он перешел на их сторону, но он не может, он боится. И вдруг я понимаю: «О, боже, это же “Пятый элемент”!». Это происходит автоматически, не потому, что я хочу скопировать чей-то фильм, а потому что наоборот – я что-то пишу, и понимаю: это же как вот там! Я просто начинаю это переосмыслять как-то по-новому. очень много. В «Оторви и выбрось» есть «Дикие сердцем» (фильм Дэвида Линча с Николасом Кейджем – прим. ред.), например. Это же тоже про токсичную мамашку.
— Вот ты говоришь, что у тебя просто референсное мышление. Ты можешь честно сказать, что нигде не пихал какие-то намеренные отсылки? Не было хотя бы соблазна?
— В «Папа, сдохни» я точно это делал. Но там другая история, она, все-таки, как альманах строилась, поэтому там можно было гораздо более разнообразный киноязык использовать, такой, как калейдоскоп. Здесь история более цельная, более линейная, и я не так активно педалировал и выпячивал использование референсов, просто старался весь фильм выдерживать один примерно киноязык. Знаешь, чтобы оно не вываливалось. Вот смотришь этот же типа «Пятый элемент» и видишь, что он не вывалился, не вылез. Вроде бы настроение то же, но другое. В этом фильме самое, наверное, активное использование референсов, это сцена дуэли ближе к финалу, если без спойлеров: она такая яркая, чисто вестерновская.
— Мне показалось, что навеяно сценой из «Бесславных ублюдков», когда они в баре играют в карты, а потом резко, за секунды, все друг друга перешмаляли.
— Ну, Тарантино ведь тоже очень любит вестерны. Когда мы обсуждали это с пиротехником, я ему включил сцену из какого-то фильма Такеши Китано. Потому что каждый второй фильм Такеши Китано обязательно заканчивается сценой, когда две группы гангстеров стоят друг против друга и оголтело друг в друга стреляют. И это очень яркий образ того, чего бы мне здесь хотелось увидеть, ожесточение. То есть, не один выстрел, а много, и это реально другая степень эмоций.
— Каждый кадр у тебя несет какую-то сюжетную функцию. Как ты это все «компонуешь», если ты понимаешь о чем я?
— Да, понимаю. У меня всегда все нарисовано. Полная раскадровка на все сто процентов. Это очень сильно помогает, потому что ты выбираешь объекты под раскадровку, технику под раскадровку, даже все трюки делаешь под раскадровку. Ты очень точно понимаешь, что будешь делать и в какой последовательности. Плюс – так как я сам пишу и сам монтирую все это дело, то у меня и сценарий, если почитать, немного отличается от классических сценариев. Он очень монтажный. То есть ты читаешь и прям видишь склейки. Детали, на которых ты акцентируешь внимание. Я не пишу такие вещи, как «камера поехала туда-то и сюда-то», но сам текст строится так, что все отражено визуально. Ты можешь просто писать такие вещи, как «мы видим глаза». То есть, акцентируешь внимание. Ты абзацы дробишь там, где делаешь склейку. Например: «она пошла», бум. Перешел на следующую строку. «Пригнулась», бум. И ты понимаешь, что это два кадра.
— Расскажи про жену, Викторию Короткову. Она мало где снималась, но была у тебя ранее в короткометражках.
— Она была во всех моих работах. Самое удивительное и смешное, как мы с ней познакомились. Она снималась у Алексея Германа-младшего в фильме «Под электрическими облаками», играла глухую девчонку. Она там снялась еще до нашего знакомства. Через нее мы познакомились с Артемом Васильевым (продюсер «Оторви и выбрось», генеральный продюсер компании Metrafilms – прим. ред.), через него запустился этот фильм. То есть так получилось, что это не то что я жену свою протащил в кино (вновь смеется), а наоборот. Она свела меня с продюсером. Мы с ней очень давно вместе. Она очень думающая актриса, очень умная. Она читает все мои сценарии. Мы с ней вместе все это бесконечно обсуждаем. Она – мой очень большой партнер. А в контексте этой картины она вдохновитель. Она очень сильная актриса, крутая, может быть после этого фильма будет более востребованной.
— А где нашли девочку, Софью Кругову (исполнительница роли Маши, дочери главной героини – прим. ред.)? Она совершенно волшебная. Кастинг?
Год кастинга. Год! Это были тысячи девочек. Сколько было детских слез пролито, ты не представляешь себе. Это мучительно, это и тебе тяжело: дети ведь расстраиваются. Это было бесконечно изматывающе, и спасибо Ксюше Макаровой, нашему кастинг-директору. У нас чес был по всем театральным студиям, по всей России, и в итоге она ее в инстаграме* нашла. Просто потому, что Сонька – моделька маленькая, и она там в какой-то цирковой студии работала. Мы пригласили на ее пробы. Она ровно такая же, как в фильме, абсолютно живая, страстная, очень энергичная и смешная. И еще я очень боялся, потому что жанр, все-таки, специфический, и я до этого никогда не работал с детьми. Но с Соней это оказалось очень просто. Она талантище бесконечный, взрослая состоявшаяся актриса. Говоришь ей задачи, она просто все делает. Не надо обманывать, какие-то манипуляции устраивать, сама все понимает прекрасно. Плюс энергия космоса, когда взрослые актеры уже начинали уставать, а она выдавала какие-то чудеса. Это большая удача и радость, что мы ее нашли, потому что без нее этого фильма бы не было, потому что на ребенке, на этой девочке было много чего завязано. И она, как бы, имя всего фильма.
— Про Анну Михалкову. Кажется, таких злодейских ролей у нее в карьере еще не было. Она изначально подразумевалась на эту роль?
— (И снова смеется). Нет, нет, нет. Изначально я пришел к ней с предложением роли надзирательницы (ее в итоге сыграла Ольга Лапшина – прим. ред.). На мой взгляд, она больше соответствовала. В итоге она сказала: «Кирилл, я в восторге от сценария, но хочу бабушку сыграть». А мне это даже в голову не приходило! Я говорю: Ань, ну я как-то не уверен. А она в ответ – давай просто попробуем. Мы сделали парную пробу с Яценко, и у них сразу такой союз классный случился! Они ведь еще дружат, у них большая история совместная. Поразительно, кстати: у них огромное количество фильмов, где они вместе, но они никогда не работали в тандеме. Они не пересекаются практически в кадре. И здесь, вдруг, когда сошлись, это просто восторг был. Я понял, что да, она – бабушка, но поставил ей условие. Говорю: Ань, мы тогда тебя превращаем в чудовище просто. Делаем зубы желтые, синяки, волосы, все как-то заземляем, потому что, ну, она выглядит прекрасно. И в итоге она согласилась, и вышло офигенно. Я был счастлив от работы с ней, потому что, конечно, это большая статусная звезда. Которая при этом легкая в работе, открытая, готовая к лишениям и производственным мукам. Ей только большое уважение высказать.
— Получается, что там все женщины в семье – ранние роженицы, что добавляет еще один пласт фильму, заостряет конфликт.
— Так и есть. Когда математически все сложилось, я подумал, что это, наверное, даже отлично. Очень не хотелось делать «Похороните меня за плинтусом» (фильм Сергея Снежкина про бабушку-тирана и внука – прим. ред.). Не хотелось превращать в такую тяжеловесную семейную историю. И на пробах было большое количество классных актрис, но когда приходили такие, знаешь, более… тяжелые, что ли, люди. Это было другое. Плюс накладывался характер персонажа и все это действительно становилось очень тяжеловесным и мрачным. Таким «правдишним». А мне очень хотелось жанр сохранить, оставить легкость и иронию. Аня, которая сама по себе человек очень легкий, может позволить над собой посмеяться.
— Во втором фильме подряд у тебя появляется злой коррумпированный коп (его играет Александр Яценко – прим. ред.). Но в этот раз он не злодей, как Виталий Хаев в «Папа, сдохни», а какое-то ходячее недоразумение. Не хочется ли тебе в следующем фильме сделать хорошего, доброго мента? Порвать шаблон.
— (Смеется, ага). Да, я уже понял, что у меня какая-то отличительная любовь к нашим правоохранительным органам. Слушай, ну это же правда. Все сталкивались с нашей полицией. И там правда есть, наверное, хорошие люди, но основная масса, к сожалению, не вызывает доверия. С другой стороны, персонаж интересен тем, что мы по-человечески его тоже можем понять. Он не воплощение зла или еще чего-то такого, а просто слабый и безвольный чувак. И поэтому, когда он попадает в такую систему, он начинает подстраиваться под нее. Поэтому вот так. Наверное, надо завязывать с ментами (смеется!).
— Можешь рассказать что-то о своем новом проекте, «Один в океане», который ты снимаешь с Данилой Козловским. Будет ли там твоя фирменная кровожадность?
— Это точно будет более миролюбивое кино. Большой приключенческий фильм, про Станислава Курилова (писатель, автор одноименной биографической книги – прим. ред.). Это реальная история: 1974 год, океанолог, которому не давали права выехать, а он был достаточно такой прогрессивный чувак, у него сорвалось несколько совместных экспедиций с Жаком Ив-Кусто, который на тот момент вообще был небожитель. От отчаяния он купил билет на туристический лайнер, который от Владивостока доходил до экватора, разворачивался и плыл обратно. И он рядом с Филиппинами выпрыгнул в океан, чтобы за ночь доплыть до островов. Но его смыло течение и он провел в открытом океане трое суток. И это такой survival action, где чувак реально сражается с природой, и плывет, всякие приключения. Я только недавно закончил, буквально до «Кинотавра», финальный драфт сценария, и должна быть крутейшая история, не похожая ни на что из того, что я делал до этого. Настоящее офигенское приключение, в центре которого – характер с совершенно космической волей. Если эту книгу прочитаешь, она захватит тебя и влюбит в себя. Я очень рад, потому что Артем Васильев эту идею предложил, они с Романом Борисевичем и Костей Бусловым на троих купили права на нее, я влюбился и проникся историей.
— На каком этапе сейчас производство фильма?
— Вопрос сейчас стоит в поисках финансирования, потому что это очень большое кино, с большим бюджетом, сложное производстве. Но я надеюсь, что все случится. Если вдруг с этой историей будет все долго, мы с братом сейчас заканчиваем маленький сценарий светлой комедии. Тоже другая история, чистая по жанру, пока что без подробностей. Надеюсь. что к декабрю мы его уже закончим, и дальше либо одно будет, либо что-нибудь другое. Там очень маленький фильм в производстве, поэтому на него будет несложно и денег найти, и снять его будет несложно.
— То есть, ты не тяготеешь к какому-то жанру, тебе интересно пробовать разное.
— Да, конечно. И даже внутри этого кино, «Оторви и выбрось». В этом его проблема – его сложно продавать, потому что сложно позиционировать его. Не понимаешь, в какую оболочку запихнуть его для зрителя. Назовешь комедией – придут люди и скажут: а где, мол, смеяться, я проплакал пол фильма, или неужели смешно, когда кровища льется? Назовешь это боевик – скажут, какой тут боевик, назовешь драмой – что за драма, почему так несерьезно? Это просто такое кино, которое как раз я очень сильно люблю как зритель. Ты ему удивляешься. Не знаешь, чего от него ожидать, испытываешь эмоциональные американские горки. Сначала плачешь, потом смеешься, потом тебе стыдно, что ты только что смеялся, и именно вот эта непредсказуемость – она для меня очень ценна и волшебна. Что про Курилова, что наша маленькая комедия – это будет как раз попытка сделать более чистые по жанру вещи, чтобы все-таки попробовать выйти на широкую аудиторию. Я понимаю, что «Оторви и выбрось» тоже кино не для широкой аудитории. Но, конечно, очень, очень хочется, чтобы оно дошло до нее. Я сам, как зритель, очень хочу такое кино смотреть. Это то кино, которое запоминается, о котором люди говорят.
