«Иван Васильевич меняет профессию»: «рыба, выброшенная из воды», карикатура и фарс

Не будет преувеличением признать, что «Иван Васильевич меняет профессию» (1973) Леонида Гайдая – одна из самых популярных и любимых народом советских кинокомедий. В основе ее сценария, представляющего вольную адаптацию пьесы Михаила Булгакова «Иван Васильевич» (1936), лежит классический драматургический трюк под условным названием «рыба, выброшенная из воды». Суть его сводится к тому, что один или сразу несколько героев – обычно помимо своей воли – оказываются в совершенно непривычной для себя среде и максимально некомфортных обстоятельствах, в результате чего они вынуждены выбираться из передряги сквозь увлекательную череду препятствий (нередко притворяясь теми, кем вовсе не являются). На этом старом как мир приеме, восходящем к литературе и театру, построены многие известные фильмы и целые франшизы – как с перемещением во времени в сюжете (трилогии «Назад в будущее» (1985, 1989, 1990) и «Пришельцы» (1993, 1998, 2016) и т.п.), так и без него («Джентльмены удачи» (1971), «Холоп» (2019) и т.п.).

В гайдаевской ленте у обоих спонтанно образовавшихся дуэтов союзников поневоле одна общая цель: воссоздать статус-кво, во что бы то ни стало откатиться к исходной точке, а именно – вернуть Милославского с Буншей в XX век, а Грозного – в XVI. При этом сама история опирается на ряд откровенно фантастических (путешествия через время и пространство) и попросту неправдоподобных (окружение Грозного, несмотря на подозрительные странности в поведении Бунши, всерьез принимает последнего за царя) допущений, которые прямо афишируются во вступительных титрах и по негласному договору прощаются авторам великодушной публикой. Между тем, визуальное решение картины с реалистическим черно-белым обрамлением сюжета, предваряющим и замыкающим невероятную цветную основу истории, намекает на то, что все чудеса, происходящие на экране, не более чем фантасмагорический сон Шурика. Последним обстоятельством, кстати, можно объяснить тот факт, что «эффект бабочки» в комедии не учитывается вовсе. Иван Грозный, оказавшись в 1972 году, узнает шокирующую правду о Борисе Годунове, а Милославский и Бунша оставляют множество следов своего вынужденного пребывания в XVI веке, но это никак не влияет на будущее (точнее – настоящее фильма). Более того, авторов, похоже, только забавляет наблюдать за тем, как Грозный нехотя облачается в спортивный костюм общества «Динамо», а Милославский лихо отплясывает перед царским окружением с пачкой «Мальборо» в руке.

Активно эксплуатируя приемы, апробированные в предыдущих работах, Гайдай заметно расширяет в «Иване Васильевиче…» свой сценарно-режиссерский арсенал. К бесконечным операторским зумированиям, фирменным погоням с измененной скоростью изображения, узнаваемой чаплинской буффонаде, архаичным гэгам-фокусам, продолжительным вокальным номерам и искрометным диалогам, растасканным на цитаты, режиссер добавляет то музыкальный монтаж статичных кадров в стиле кубриковского «Заводного апельсина» (1971), то сцены-двойники, усиливающие фантасмагорическую идею сюжета и ее комический эффект. К примеру, таксофон рядом с домом Шурика фигурирует в кадре несколько раз, и каждый, кто с него звонит, уверенно строит вполне определенные планы на ближайшее будущее, но в конечном счете получает совсем не то, на что рассчитывал, поднимая злосчастную трубку.

Кроме того, Гайдай с радостью играет в интертекстуальные отсылки к работам коллег и собственным картинам. Когда Милославский впервые решается приструнить назойливого Буншу, на память сразу же приходит тюремная сцена из вышедших двумя годами ранее «Джентльменов удачи» (1971), а в квартире Шурика, где гостит Иван Грозный, помимо Высоцкого звучит никулинская «Песня про зайцев» из «Бриллиантовой руки» (1969).

Наконец, еще одна особенность фильма, заслуживающая внимания, – многочисленные реплики в сторону. Персонажи то и дело ломают «четвертую стену», напрямую обращаясь к зрителю через камеру, словно ее присутствие вовсе не является для них секретом. Один из таких апартов в исполнении Жоржа Милославского напоминает вставную социальную рекламу, как будто исподволь оплаченную заинтересованной стороной. И даже если бы Государственные трудовые сберегательные кассы СССР на самом деле каким-то образом профинансировали появление указанной сцены, гайдаевскому «Ивану Васильевичу…» наверняка сошло бы с рук даже это. Уж слишком дорога и священна легендарная советская комедия сразу для нескольких поколений отечественных зрителей.