Идея режиссера Джо Райта снимать «Анну Каренину» на студии, в декорациях специально выстроенного театра показалась Кире Найтли безумием. Но бюджет не позволял натурные съемки в России. И пришлось Кире выйти на сцену — в буквальном смысле слова, чтобы сыграть роль, о которой мечтают многие актрисы.
В лондонском отеле, в отдельном номере, Кира полулежит в кресле. Ее красивое лицо действительно безупречно. Огромные сияющие глаза, нежная кожа и знаменитый упрямый подбородок.
Актриса извиняется — у нее болит живот, возможно, она где-то подцепила кишечную инфекцию и поэтому не станет здороваться со мной за руку — на всякий случай. И тут же, лукаво ухмыльнувшись, просит голосом «больной девочки» не задавать ей слишком сложных вопросов.
— Кира, когда вы впервые прочитали «Анну Каренину»?
— Лет в восемнадцать. И конечно, меня тогда увлекала исключительно любовная история, страсть, романтика. А перед съемками я перечитала роман. Совсем другое впечатление сложилось. Это мрачная любовная история. Очень мрачная. И любви как таковой в ней не так много. Лишь малая часть. Дружба, умение быть партнером, компаньоном своему возлюбленному, секс, ревность, одиночество, невроз, безумие — до Анны Карениной так полно в литературе не создавался ни один женский образ.
И все-таки, мне почему-то кажется, Толстой ее ненавидел гораздо больше, чем любил. (Виновато улыбается.) Вообще, этот роман как удар по голове. Или под дых. Очень болезненный удар. И наш фильм выставляет Анну в довольно-таки неприглядном свете — не как жертву фатальной страсти.
— Вы не испугались, что вас будут сравнивать с Гретой Гарбо и Вивьен Ли, которые как раз играли именно такую Анну…
— Сначала испугалась. Сказала Джо, что его план — безумный. А потом подумала-подумала и пришла к выводу: либо проект получится невероятно успешным, великим, либо чудовищным. Но попробовать надо. В наше время редко приходится с таким трепетом соглашаться на роль. Я с годами стала лучше понимать тех, кого играю.
Вспоминаю прошлое, когда совсем юная была и конечно же не могла достигнуть того уровня понимания, какой есть у меня сейчас. Пока не проживешь часть жизни, не испытаешь сильных разочарований, не обзаведешься ранами — как актер ты ничего не стоишь. Если хоть раз переживешь сильное эмоциональное потрясение — хотела сказать «эмоциональную травму», но звучит чересчур драматично, — то это меняет человека навсегда. Кто-то верно заметил, что быть актером — постоянно сдирать корки с заживших ран и ковыряться в них без устали. (Смеется.) Может, звучит некрасиво, но, по-моему, так и есть. Поэтому нельзя быть идеальной — ни мне, ни моим героиням. Когда нечего терять — нечего и играть, не с чем работать. (Улыбается.) Конечно (понижает голос до шепота) — это все безумие. И трудно остаться нормальной.
Но актерство само по себе не вполне нормальное занятие.
— Но вам-то удается оставаться нормальной или нет?
— Когда играла Анну Каренину, была на грани, честное слово. Знаете, готовясь к съемкам у Дэвида Кроненберга в «Опасном методе», я много времени общалась с психоаналитиком. И застряли у меня с тех пор в сознании ее слова о самоубийстве. Человек часто убивает себя потому, что он не может выплеснуть наружу бурлящую в нем ярость. Главная трагедия Анны — ярость, которая накапливалась внутри и от которой она не могла никак избавиться. Она — героиня и одновременно антигероиня. Играть ее безумно сложно. В основном все привыкли считать Анну жертвой, посмевшей во имя любви бросить вызов обществу.
Ей сочувствуют, а всех остальных презирают. Но это не так. Однако если в первую очередь показать эгоизм, безумие, патологическую ревность Анны, попытки манипулировать Вронским, бесконечную требовательность, злость, наконец, — вряд ли публика, зрители останутся на ее стороне, ведь правда же?
— Возможно, вы и правы. Анна действительно далеко не безупречна и в результате именно по ее вине — а вовсе не общества, как принято считать, — столько судеб оказываются поломанными…
— Конечно, у нее есть и оправдания. Анна бросила мужа, лишилась сына — то есть совершила действительно невероятный для того времени поступок. Вложила в него все присущее ей мужество, весь свой характер. Он обескровил ее, сил больше не осталось.
Анна оказалась в «клетке», без друзей, без моральной поддержки. Поэтому она не способна взять себя в руки, стать разумной. Но если бы ее страсть к Вронскому не была похожа на наркотическую зависимость, а в ней бы было больше именно любви как таковой, дружбы, возможно, все сложилось бы иначе. Она бы не разрушила эти отношения, и не убила себя, и не порушила столько судеб. Но в этом тоже ее трагедия: любовь для нее наркотик, и ничего больше. Анна не чувствует себя эмоционально связанной с этим человеком, на более глубинном уровне… Это очень распространенное явление — и вам известно не хуже меня, что больнее всего мы раним именно тех, кого больше всего любим. Вы же не станете, к примеру, орать на своего босса, как могли бы кричать на мужа? (Улыбается.) В этом смысле Анна заставляет вас задуматься о вашей жизни и поведении.
Она ломает собственный код представлений о морали и живет с чувством стыда, а это очень тяжело. Она любит себя и ненавидит одновременно. Но разве мы не представляем себя на ее месте: могла бы я совершить такой отчаянный поступок, позволил ли бы мне мой характер?
— И все-таки, мне кажется, вы ее осуждаете больше, чем оправдываете…
— Да нет! Как я могу! Я же сама ужасно двуличная особа, обожаю манипулировать людьми. Надеюсь, все-таки не эти свойства определяют мою личность, но тем не менее… И упрямая я чудовищно. Хотя упрямство мне во многих жизненных ситуациях очень помогло. Так что я — типичная Анна Каренина. Шучу, конечно. (Мило улыбается своей «фирменной» улыбкой.)
— Вы как считаете, есть смысл приносить жертвы даже ради самой большой страсти?
— Да бросьте вы!
Я, конечно, романтик и все такое, но я не верю, что страсть может длиться долго. Ну два года, а потом все — на смену приходят совсем иные чувства и эмоции, вот если их нет — плохо. Бывает, что люди живут вместе счастливо всю жизнь и умирают в один день, и это прекрасно, но разве мы сейчас об этом говорим? Мы принимаем решения на эмоциональном уровне, когда речь идет о вспышке именно страсти, поэтому рассуждать об этом с рациональной позиции, по-моему, глупо.
— Играя Анну, вы, опытная актриса, столько уже понимающая в человеческих отношениях, с жизненным опытом, собственными ранами и разочарованиями, оставляли ее на сцене — в буквальном смысле?
— Ох нет.
Все попытки избавиться от характера Анны хотя бы дома заканчивались полным провалом. Я до сих пор чувствую себя виноватой перед человеком, с которым живу, — ему пришлось нелегко. (Кира говорит о своем женихе, музыканте английской группы, Джеймсе Райтоне. Они объявили о помолвке в мае этого года. — Прим. ред.) Жуткие перепады настроений — они были не мои, а ее, Анны. Иначе, видимо, нельзя. Честно говоря, только не сердитесь, я рада, что она уже мертва. (Улыбается.)
— Не жалеете, что стали актрисой?
— Да я и не помню, когда не хотела ею стать.
В шесть лет у меня уже был агент, я заставила родителей взять его мне. А просить об этом начала в три года. Когда мое желание осуществилось, мама с папой поставили мне условие — я начну учиться в школе и преодолею свою дислексию. Мне очень помогла Эмма Томпсон — они с моей мамой дружат. Но на съемочных площадках чувствовала себя неуютно — все время казалось, что на детей не обращают должного внимания и всерьез как актеров все равно не воспринимают. Я страстно мечтала поскорее вырасти. И зря. Потому что, когда в 16 лет бросила школу, чтобы полностью посвятить себя актерской профессии, стала читать рецензии, часто безжалостные, сходила из-за этого с ума. Ведь привыкла, что меня, как ребенка, все только хвалят. (Смеется.) Это был настоящий шок. Помню, например, как меня просто линчевали за роль Лары в телефильме «Доктор Живаго».
Потом были «Пираты Карибского моря», после которых меня тоже ругали, и номинация на «Оскар» за фильм «Гордость и предубеждение». Я была тогда на съемках очередной серии «Пиратов…», измученная от сырости и жары, от постоянного пребывания в воде. Даже не знала, сумею ли выбраться на церемонию. Все-таки сумела. Пошла с братом Калебом, толком не понимая, что мы с ним там делаем. На церемонии мы сидели рядом с Джеком Николсоном, и он такой милый, беспрерывно нас веселил — это было потрясающе.
— А потом вы на год ушли из кино. Так достала слава, папарацци — словом, нервы не выдержали…
— Да. Я снималась и снималась, как заведенная. И в 23 года поняла, что надо остановиться. И то, что вокруг дома меня вечно ждали толпы папарацци, ужасно давило на психику.
Не говоря уже о бесконечных спекуляциях в прессе на тему моего здоровья и внешности. «Она слишком худая, чтобы быть сексуальной». Как же мне это надоело! Вот я и бросила работу, чтобы по крайней мере остались хорошие воспоминания. (Улыбается.) Путешествовала, не красилась, вела себя как студентка, какой мне не довелось стать. Много читала, старалась хоть как-то компенсировать отсутствие образования. Научилась вкусно готовить. (Улыбается.) Вернулась в кино уже на своих условиях: сниматься, только если роль кажется мне по-настоящему стоящей, больше никогда не разбрасываться.
— Вы скоро выходите замуж — поздравляем! Готовы стать женой?
— Спасибо, очень мило с вашей стороны.
(Кира заливается краской.) Ну не знаю. Я еще не привыкла к старому как мир, доброму понятию «мы». Не уверена, что готова стать классической домохозяйкой — сидеть дома с детьми. Может, поэтому и выбрала в мужья музыканта? Хотя сама никогда не была повернута на музыке. Ну а у музыкантов жизнь такая специфическая, суматошная, это мне пока очень подходит. Но вот, допустим, я искренне не представляю себе, как мы будем отмечать ближайшее Рождество. Я имею в виду уже в качестве супругов. Моя семья всегда состояла из четырех человек — я, мама (она всегда со мной ездила на все съемки, постоянно была рядом), отец и брат. А теперь все иначе, эта простота нарушена. Я еще ничего не решила. Даже о фасоне платья не думала. Может быть, вообще решу выходить замуж в джинсах и майке — как я раньше все время одевалась.
— А что вы больше всего цените в мужчине?
— Любовь, основанную на понимании. (Улыбается.)
— Весь мир — театр, и люди в нем — актеры. Именно эта расхожая истина лежит в основе фильма «Анна Каренина». Как вы думаете, роли, которые мы играем, они предначертаны нам судьбой?
— Но мы ведь действительно играем роли, как того требует общество, социум. Мы не можем быть сами собой — вернее, это происходит крайне редко. Вот сейчас, например, я играю роль актрисы, а вы — журналиста, берущего у меня интервью. Вы придете домой и будете играть жену, а я — невесту. И так далее. Иногда нам приходится подавлять в себе самих себя, чтобы хорошо сыграть ту или иную роль.
Иначе мы в нее не впишемся. Как Анна играла до поры роль верной жены, счастливой матери, но в какой-то момент перестала ей соответствовать. То есть нельзя сказать, что у нас нет выбора — какую именно роль играть. Мы все хотим быть частью идеальных, безупречных, божественных отношений, но они такими не бывают. Это фантазия, которую навязывают нам, в том числе фильмы. Есть много иных составляющих любовных отношений — ревность, сумасшествие, неврозы. Ровно то, с чем столкнулась Анна Каренина. Остается только надеяться, что не закончишь так же трагически, как она.
