— Да, понятна, и это очень интересно! А вот что вы конкретно делали? Можете для непросвещенных людей рассказать, как проходила военная служба в Театре Советской армии?
— Об этом можно книжки писать... Лучше всех это как-то описал Саша Вислов в своем эссе про команду, кому интересно, можно найти в интернете. Начнем с того, что отбор происходил непросто. Таких «кастингов» сейчас не делают. Кого-то отсматривал главный режиссер, в нашем случае это Юрий Иванович Еремин, за кого-то просило руководство московских театров. Конкурс на место был нереальный, и команда считалась таким «золотым сечением». Она была маленькая, 27 человек всего. Из них, наверное, человек пятнадцать артистов, остальные — критики, музыканты, художники, поскольку в театре все были нужны. Художники работали в декорационном цехе, критики — секретарями, посыльными в ответственные организации, мебельщиками, реквизиторами... И артисты, которые не только играли в спектаклях репертуара театра, но и делали все, что надлежало выполнять служащему в рядах Советской армии, а также убирали, чистили, драили, таскали, загружали, разгружали, были дворниками — в общем, чего мы только не делали...
— А как ваш день складывался? Вы ночевали дома?
— Это, наверное, по сегодняшним меркам была не единственная привилегия, которую мы тогда имели. Догадываюсь, что в наше очень непростое время многие могут сказать: «Ничего себе! Санаторий, а не армия...» Да, вы правы. Но это был 1985 год, красивое и отчасти беззаботное время: Международный фестиваль молодежи и студентов и мы, молодые, красивые, амбициозные и в чем-то нагловатые. Да, ночевали мы дома, в половине девятого должны были быть в команде. Без пятнадцати девять — завтрак, в девять — построение. Без пяти девять все уже были в сборе, «деды» сидели в курилке... Приходил командир, старший прапорщик, который, несмотря на низкое звание по армейской иерархии, был знаком, как мне кажется, со всем высоким начальством в Министерстве обороны и Главном политическом управлении. Это наш незабвенный Анатолий Андреевич Двойников. Проходя сквозь эту дымовую завесу, голосом, который только ленивый не копировал, говорил: «Команда, строиться!..» Двадцать пять лбов выстраивались в этой большой комнате на пятом этаже женской половины театра, и командир всегда начинал говорить, еще не выходя из своего кабинета: «Ну, значит, так...» Потом мы получали за то, что не так сделали вчера, потом мы получали за то, что могли не так сделать сегодня, потом могли появиться ножницы и кому-то показательно отстрижен клок волос за вольную прическу... «Я сказал всем постричься, почему нестриженые?..» Все это команда воспринимала с искорками в глазах и плохо скрываемыми улыбками, потому что командира любили, как отца родного!
В 9.20 команда уходила на работы — репетиции, декорации, перенос, погрузку, разгрузку, — ну, на все то, что театру было нужно, вся команда разлеталась, кроме «дедов».
— Но вы в их число не входили?
— Нет, мы делали все. Только через полгода стали уже «черпаками», когда пришли Дима Певцов с Лазаревым (сейчас это говорю и сам теряюсь: один — депутат Госдумы, второй — главный режиссер), и мы уже сидели точно так же в курилке и «разговаривали за жизнь и о творчестве». Все же, несмотря на службу, по своим театрам были и продолжали в них играть, это тоже учитывалось, можно было и разрешалось, поэтому профессия не терялась.
— Вот почему вы так хорошо знаете, как все устроено в театре, и понимаете каждую профессию...
— Делали все. Выписывался прямо график работ на целый день, по часам с минутами. Это оттуда я знаю, что такое снять половик со сцены или натянуть... Как поставить декорации на сцене, перевязать все кулисы, падуги, штанкеты опустить, поднять. Мы это все делали сами, сначала под присмотром монтировщиков, а потом уже только под командой старшего машиниста сцены. Разобрать, собрать оркестровую яму — это, по-моему, 40 или 35 балок металлических надо было поставить в пазы, настелить деревянными щитами. После репетиции все разобрать. Потом монтировка декораций к спектаклю. Те, кто был занят, играли, когда были большие спектакли, вся команда работала в массовке, несмотря на профессию. И критики, и художники, и мебельщики — все работали артистами. Иногда это было очень забавно... После спектакля — разбор декораций. И только часов в двенадцать можно было ехать домой.
