— Да, дядь Ген, заеду как-нибудь. Телефон теперь есть — предварительно позвоню.
Нажимая «отбой», твердо знал, что не позвоню никогда. Такая обида душила...
Пару лет назад на хоккейном матче, в перерыве, кто-то сзади коснулся плеча:
— Олег, здорово!
Оборачиваюсь — мужчина средних лет, слегка навеселе, черты лица неуловимо знакомы. Спрашивает:
— Не узнаешь?
— Нет.
— А я тебя сразу узнал.
— Мой хороший, ну понятно, что сразу...
— Ты не так понял. Я твой двоюродный брат — Сашка, сын дяди Гены.
Пожали друг другу руки, выкурили по сигарете, и я сказал Сашке то, что не отважился когда-то сказать его отцу:
— Нам нет смысла налаживать отношения. У тебя своя жизнь, у меня своя.
Не знаю насколько искренне, но брат со мной согласился...
В школу я пошел в шесть лет. А поскольку маме, работавшей полный день экономистом на одном из питерских предприятий, нужно было знать, что сын после уроков не болтается неизвестно где, она отвела меня на прослушивание в Музучилище имени Мусоргского в класс скрипки. Идеального слуха, который необходим для сложного тонкого инструмента, я не продемонстрировал и был препровожден в эстрадный детский ансамбль «Радуга». Там тоже посетовали на проблемы со слухом, но благодаря маминому знакомству с руководителем взяли для заднего микрофончика — лишь бы ничего не портил. Такой вот — один из первых — привет комплексам, которые до сих пор выдавливаю из себя.
Спустя год-полтора после поступления в школу и ансамбль мы с мамой и ее вторым мужем переехали в отдельную квартиру. Как же мне не хотелось расставаться с коммуналкой, где жили друзья и где меня как самого маленького все любили! Коммунальная квартира на улице Пестеля была из разряда классических: с пьяными скандалами и драками, с вернувшимися после отсидки мужиками в синих наколках, с воровством мяса из соседского борща. Все как у Зощенко. Только повзрослев, я понял, каким счастьем для мамы оказалась возможность вырваться оттуда.
Ее второй муж был москвичом, имел в столице прекрасную двухкомнатную квартиру, но решил осесть в Питере. Именно благодаря дяде Вадиму мы перебрались в отдельное жилье. И после развода, случившегося пять или шесть лет спустя, он повел себя как мужик: не стал разменивать квартиру и отправлять нас назад в коммуналку. Спасибо ему за это.
В «Радуге» я долго был на третьих ролях, но в четырнадцать лет у солистов ансамбля начал ломаться голос, у меня же этот процесс отложился на два года. Тут-то все и вспомнили об Олеге, переправив с заднего микрофона к первому. Я солировал на концерте, посвященном XX съезду комсомола, на «Песне года», во всех гастрольных поездках по Союзу и за рубежом. Наш ансамбль включили в состав концертной бригады «Поезда дружбы», который за пару лет до обрушения Берлинской стены проехал по многим городам ГДР. Кроме детских коллективов в концертной бригаде были взрослые участники: «Машина времени», Вайкуле, Леонтьев. Вместе с Валерием Яковлевичем, который выступал тогда не в перьях, а во вполне цивильном костюме, наш коллектив выходил на сцену: вокальная группа подпевала про то, как важно сохранить мир, хореографическая — лихо отплясывала.
Еще с нами ездил ансамбль Игоря Моисеева, и я без памяти влюбился в одну из солисток. Мне — четырнадцать, ей — двадцать пять. Это было как наваждение, как в омут с головой. Девушке нравились мои обожание и преклонение, наличие преданного пажа давало повод для гордости перед другими балетными, а я умирал от счастья, когда получал разрешение нести ее чемоданчик с гримом. После окончания гастролей мы не виделись, но несколько лет подряд я отправлял на московский адрес возлюбленной открытки ко всем праздникам — это было сродни священному ритуалу — и дважды в год звонил: в ее день рождения и Восьмого марта.
Повзрослев, долго был уверен, что больше никогда ни к одной женщине не испытаю подобного, считал, что только подростки могут «западать» до потери разума. Но несколько лет назад на съемках случилось то, что считал невозможным: влюбился как ненормальный в партнершу, едва не лишившись самого дорогого и близкого человека — жены.
