— …Не грусти, мы встретимся в Америке. Обо мне позаботятся, все будет хорошо…К его руке прикасаются тонкие, словно восковые пальцы, он прижимается губами к холодному лбу.— Тебе надо спешить, иди. Я буду слать тебе телеграммы в дорогу. Все будет хорошо…
Она повторяет последнюю фразу несколько раз, как заклинание, и он, оглянувшись в дверях, уходит.
Выкрашенные белой краской стены, железная кровать, большое окно, за ним видны старые деревья.
Это туберкулезная больница, лучшая из всех, что есть в Москве 1941 года. На кровати лежит молодая женщина: тонкое лицо с густыми темными бровями, усталые серые глаза. Она машет ему рукой, и он, закрывая дверь, чувствует себя предателем. Через два часа уйдет его поезд, в дороге ему придется провести 8 суток. Известный немецкий драматург Бертольт Брехт уезжает в Америку, его подруга и помощница Маргарет Штеффин остается в Москве.
Брехт спускается по крытой потертой красной дорожкой мраморной лестнице — судя по всему, больница размещается в старом барском особняке. Он садится в машину и говорит переводчику:
— Поехали на вокзал… И тут раздается мерный железный грохот, можно подумать, что их «Бьюик» попал под работающий комбайн…
Брехт испуганно оборачивается и... просыпается: под головой плоская подушка, стучат колеса вагона. Он в купе поезда дальнего следования, на соседней полке спит жена, внизу посапывают дети, Барбара и Штефан. Как странно: ему в мельчайших подробностях приснилось то, что произошло день назад — больница, прощание с Маргарет, ее последние слова... Она была права: тревожиться не следует. Ей и раньше приходилось лежать в больнице, в Америке они встретятся.
Брехт спускается с верхней полки, надевает очки, нащупывает тапочки и выходит в тамбур — ему хочется курить. В коридоре поезда горят ночные лампочки, за окном — темнота, проносятся поля, темные избы. В тамбуре прохладно, там уже кто-то стоит, дымит «Беломором».
Брехт на ломаном русском просит прикурить, эту фразу он выучил еще во время своей первой поездки в СССР, в 1935 году:
— Огонька, товарищ…
Попутчик чиркает спичкой, и Брехт с наслаждением затягивается. В Москве во время одного из визитов в больницу Маргарет взяла с него слово, что он бросит курить. Ему удалось продержаться две недели — это его рекорд, а в поезде он закурил снова. Тяжело ехать в неизвестность, оставив в чужом городе любимую женщину, мучительно несколько лет подряд разрываться между ней и женой. Но что же ему делать? Он любит обеих, они обе ему нужны. Брехт затягивается еще раз и понимает, что невежлив: с ним разговаривают, а он молчит. Но переводчик спит в соседнем купе, а по- русски он знает всего несколько слов.
Cобеседник так же силен в немецком:
— Дас ист Коминтерн?
— Нет, товарищ. Писатель. Еду в Америку…
Попутчик крепко жмет ему руку, что-то говорит, видимо желая удачи, и уходит спать.
А Брехт остается в тамбуре, затягивается папиросой еще раз и напрочь о ней забывает, держа в руках и неподвижно уставившись в дверь туалета.
Не надо было уезжать. У них в запасе было еще несколько дней, все могло измениться… Если с Маргарет что-нибудь случится, он никогда себе этого не простит.
Утром они просыпаются от звучащей в динамике радиоточки бодрой советской песни, умываются, завтракают в вагоне-ресторане, а на остановке Брехту приносят телеграмму: «Все в порядке тчк поправляюсь и люблю тчк маргарет».
Он улыбается, снимает и протирает очки, снова их надевает, еще раз перечитывает телеграмму и прячет ее в нагрудный карман пиджака. Жена поднимает брови, он небрежно бросает:
— От Маргарет. Ей лучше…
Елена Вайгель, актриса, вышедшая за Брехта замуж одиннадцать лет назад и удержавшая его вопреки предсказаниям его друзей и многочисленным романам мужа, смеется и хлопает в ладоши. Она была очень хороша в характерных ролях, критики пророчили, что со временем из нее выйдет звезда уровня Греты Гарбо и Марлен Дитрих, и эта сцена удается ей как нельзя лучше.
— Дорогой, я счастлива!
Скоро мы опять будем вместе…
Голос у Вайгель звонкий, смеется она так, как будто звенит колокольчик. Дети, Штефан и Барбара, переглядываются, они знают маму лучше, чем отец. Им ясно, что она злится, значит, конфет к чаю не будет. Елена Вайгель не желает Маргарет зла, но то, что творится в их семье, может свести с ума святую. Со Штеффин Бертольт познакомился за год до того, как они стали мужем и женой, к этому времени их считали любовниками. Порвать с Маргарет он не захотел — как можно, это разобьет ей сердце! — с ней он проводит больше времени, чем с семьей. Они вместе дни напролет сидят за письменным столом и пишут пьесы, стучат на машинке, говорят на своем птичьем, понятном только им двоим писательском языке — сюжет, композиция, арка характера…