В середине XIX столетия дом номер 27 по Новой Басманной улице среди других дворянских особняков ничем особенным не выделялся: до пожара 1812 года он принадлежал известному ученому адмиралу Мордвинову — единственному из членов суда над декабристами, кто не подал голос за смертный приговор. В 1824 году тут поселилась генеральша Денисьева, дама немолодая, но все еще видная.
Новая Басманная и после пожара оставалась улицей аристократической — здесь жила московская знать: неподалеку стоял дворец князей Куракиных. По сравнению с ними госпожа Денисьева выглядела белой вороной — все знали, что она из московских мещан.
Денисьевой генеральшу звали по второму мужу, ее девичья фамилия была Соболевская, и она тридцать пять лет была невенчанной женой графа Алексея Кирилловича Разумовского, бывшего министра просвещения и сына последнего украинского гетмана. В придачу к пятерым законным детям от давно оставленной жены Марья Михайловна родила ему десятерых внебрачных — они носили дворянскую фамилию Перовские. (Чтобы дети не оставались байстрюками, стряпчие придумали целую историю: у графской пассии, якобы, имелся муж из знатного польского рода...) Огромного состояния Разумовских хватило на всех: дети по завещанию отца получили тысячи крепостных душ, да и сама Марья Михайловна, вступив в брак с генералом Денисьевым, сделалась особой весьма обеспеченной.
В доме на Новой Басманной бывали ее взрослые дети — сыновья Алексей, Лев и Василий, а также дочь Анна с внуком Алешей.
Маленькому Алеше родня прочила блестящую карьеру. Императорская семья искала товарищей по играм великому князю Александру, наследнику престола, и воспитатель цесаревича, близкий друг Василия Перовского поэт Жуковский, отрекомендовал Николаю I юного Алешу Толстого.
Его мать, Анна Перовская, рассталась с мужем через шесть недель после рождения сына — граф Константин Петрович Толстой оказался недалеким и скучным человеком, к тому же сильно пьющим. Мальчика воспитывал дядя, Алексей Алексеевич Перовский. Он был краснощек и ясноглаз, слушался старших, и никому не приходило в голову, что в семье подрастает будущий поэт.
Они с цесаревичем вместе росли, мужали в играх, учились стрелять, ходили на охоту...
Десятилетний Алеша Толстой был силен, как медвежонок: он скручивал в трубочку металлические тарелки, разгибал подковы, пальцами загонял в деревянную стену гвозди. Порой, взвалив будущего императора на плечо, бегал с ним по коридорам Зимнего дворца. Однажды Толстого вызвал побороться с ним сам император, и Николай I, мужчина рослый и сильный, с трудом отбивался от юного графа, удивленно приговаривая:
— Ох и силен да ловок этот мальчишка!
Через много лет граф Алексей Толстой сопровождал цесаревича на маскарад в петербургском Большом (Каменном) театре.
К тому времени у наследника престола уже была прелестная жена, их любовь еще не остыла, но мимолетные интрижки с дамами в масках его по-прежнему увлекали. В спутники Александр выбрал весельчака Толстого: цесаревич считал графа своим лучшим другом.
Женщины любили графа, при этом он — это в тридцать четыре года! — был не женат, и о причинах затянувшейся холостяцкой жизни Толстого в свете говорили всякое. Многие обвиняли его мать: дескать, она всю свою жизнь тряслась над сыном, словно наседка, и до сих пор держит его при себе.
...Отделанный после пожара Большой театр ярко освещен газовыми светильниками. У подъезда стоят экипажи, внутри толчея — черные фраки, мундиры, бальные платья, щедро открывающие плечи дам, и море масок: венецианские, с птичьим клювом и кошачьими мордочками, грифоны, тигрицы…
