Все началось с того, что у него отобрали квартиру, а ведь Алексей Кондратьевич Саврасов, преподаватель Московского училища живописи, ваяния и зодчества, надворный советник и кавалер орденов Святой Анны и Станислава третьей степени, прожил в ней со своим семейством почти тринадцать лет!
Казенная квартира была тесноватой, с низкими потолками, кухня располагалась внизу, и Матрене, прислуге на все руки, приходилось сновать с блюдами туда-сюда по лестнице.
Но это был их дом, обустроенный и любимый, посему решение совета училища выглядело оскорбительным. К тому же оно наносило непоправимый удар по семейному бюджету: училище платило Саврасову 600 рублей в год, плохонькая квартира обойдется в 250, а где их взять?
Алексей Кондратьевич не понимал, за что с ним так обошлись: секретарь совета сказал, что у него мало учеников, но ведь это дело наживное. Вот только поправить уже ничего не удастся: сейчас в его классе пять учеников, на следующий год, глядишь, станет пятнадцать — но квартиру-то все равно не вернут.
Жена Саврасова Софья Карловна, в девичестве Герц, паковала вещи и дулась.
Она чувствовала себя глубоко несчастной — здесь все было обустроено ее руками. Куда девать заполонившие все подоконники цветы, оплетший дверные карнизы плющ — она приспособила его вместо занавесок? Софья Карловна командовала завязывающей вещи в узлы Матреной и сердилась, что муж неисправим. Конечно, он талантливый художник — об этом говорят все, недаром его сразу после училища приметила дочь государя, великая княгиня Мария Николаевна. И человек он хороший — добрый, порядочный, обязательный. Но до чего же Алексей упрям! Она к этому привыкла и на свой лад даже счастлива — у них подрастают дочки, Верочка и Женни, есть какое-никакое положение: она жена известного художника. А это немало — особенно если учесть, что Софья на четыре года старше мужа и обвенчалась с ним в таком возрасте, когда злые языки называют засидевшихся в девичестве барышень старыми девами.
Все бы хорошо — если бы не его неумение ладить с людьми: что ему стоило быть поприветливее с секретарем совета Московского художественного общества господином Собоцинским? Теперь семейный бюджет усох почти наполовину, сумеет ли Алексей залатать эту дыру выручкой от своих картин? Конечно же нет. Он ведь не портретист, а кому сейчас нужны пейзажи? Заказчиков можно пересчитать по пальцам, хорошие деньги дает только Третьяков. Случилась катастрофа, и как с ней управиться, Софья Карловна не понимала. А Саврасову мешали думать унижение и злость: жизнь в первый раз незаслуженно и больно щелкнула его по носу, и он не желал с этим мириться. Ведь до сих пор она его баловала...
Мальчик из мещанской семьи, чей отец торговал то глазетом, то шнуром и кистями и никак не мог пробиться в купцы третьей гильдии, с детства любил рисовать. Папаша бумагомарания не одобрял: ему хотелось, чтобы Алешка пошел по торговой части. Но рукоприкладством Кондратий Артемьевич Соврасов (Саврасовым его сын станет позже — отцовская фамилия звучала чересчур простонародно) не грешил, был рассудителен и отходчив. То, что на Никольской, там, где расположились книготорговцы, за рисунки сына давали по полтиннику, произвело на него большое впечатление. Один рисунок — полтинник, а двенадцать картинок приносят шесть рублей! За двадцать пять рублей можно купить коровенку… Хорошенько все обмозговав, отец махнул на сына рукой — пусть рисует, глядишь, какой-нибудь толк из этого и выйдет. И Алексей Саврасов определился в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, а там его дела пошли на лад.
