Наблюдая за тем, как рабочие ловко орудуют рубанками, завивая золотистые стружки, Майкл вознамерился «тряхнуть стариной» и выпросил у них ненадолго инструмент. Дело в том, что, будучи ребенком, еще до «Лоуренса Аравийского» и Питера О’Тула, он бредил профессией плотника: строгал доски и заколачивал гвозди, возводил нелепейшие постройки на заднем дворе их небольшого домика в Уэст-Ориндже. Например, лихо сварганил три корявые конуры для пса Годи (одну для сна, вторую для приема пищи и третью, утепленную, от непогоды), перекошенный гараж для отцовского «бьюика» и кухонные полки для бабушки, с которых вечно все падало.
Майкл взял рубанок, провел им по доске. Стружка вышла грубая и мятая, и в конце концов рубанок увяз в дереве, оставив после себя уродливую борозду…
Именно в эту минуту за спиной Майкла, как назло, вырос Мартин Скорсезе.
— Интересное дело, молодой человек, — произнес он слащавым голоском. — Я брал актера, а вы у нас, оказывается, плотник!
Увидев, что доска испорчена, Скорсезе пришел в бешенство. Он принялся орать, топать ногами и визжать, как уличная торговка, припоминая, во сколько его супруге-продюсеру обходятся все эти чертовы декорации, не говоря уже об оплате труда рабочих, декораторов и гонорарах бездарных актеров, которые, вместо того чтобы репетировать свои роли, шатаются по площадке и портят реквизит. Майкл стоял красный как помидор. Его мрачные предчувствия воплощались в реальность — сейчас Мартин точно роль отберет, а потом пошлет его куда подальше.
Впрочем, неожиданно мэтр заткнулся, готовый сам превратиться в дерево, поправил душивший его галстук, потребовал не опаздывать на репетицию и, мигом сменив тон, заговорщицки заметил:
— У тебя сегодня сложная сцена. Ты обнаруживаешь труп любимой девушки, которую не успел увезти из борделя и спасти, прикинь? Ты уж настройся все нормально сыграть. Девушку ты любишь, а эти козлы ей лицо порезали. Ты парень тонкий, должен понимать. Мне нужна ярость, но такая... спокойная. В общем, не подводи старика.
Как только мэтр скрылся, все присутствовавшие начали хихикать. Кто-то даже присвистнул. Один из ассистентов ткнул Майкла в бок: — Да ты ходишь в его любимчиках!
А что орет — не бери в голову. Он просто настраивается. Сам заводится, тебя заводит. Ну, чтобы ты поэмоциональнее роль прочувствовал. Ты еще не видел, как он пляшет! Хотя до танцев его лучше не доводить. В общем, не бойся, Марти, по сути, славный парень.
В правдивости услышанного Майкл вскоре убедился на собственном опыте. Например, когда должна была сниматься напряженная сцена кровавой разборки между враждующими кланами, у Майкла никак не получалось быстро вынуть из-под пальто короткое ружье — то ремень зацепится за пуговицы, то ствол застрянет в рукаве. После нескольких дублей нерасторопность Питта привела Скорсезе в бешенство. Начал он с угрожающего шепота:
— Знаешь, в чем моя проблема? Не знаешь?
А я знаю. Я всегда влипаю в работу с молодняком, с корявыми, неловкими, ничего не умеющими щенками. Всему-то их научи, все им покажи, объясни. Ни хрена сами не умеют…
Затем, в два прыжка оказавшись рядом с Майклом, Скорсезе вырвал у него ружье и с потрясающей ловкостью спрятал его под пальто, а потом театральным жестом, легко и быстро выхватил ствол и заголосил громче прежнего, расстреливая невидимых противников:
— Та-та-та-та, вот вам, уроды, получайте и за порезанную девчонку, и за квартал…
И тут Майкл поймал себя на мысли, что для режиссера, всегда снимавшего криминальное кино, мир головорезов и убийц привычен и очень привлекателен.
Выпустив воображаемую обойму в своих противников, Скорсезе пустился в пляс — что было, как и предупреждали Питта, наихудшим вариантом развития его истерики.
Скорсезе вертелся на одном месте, возносил руки к небесам, призывая Деву Марию в свидетельницы его тяжких страданий. Он, серьезный творец, вынужден работать с любителями и лентяями! И когда сей муке придет конец — неизвестно...
«Та-та-та-та...» В эти мговения маленький и злой Скорсезе выглядел на редкость комично. Впрочем, Майклу смеяться не хотелось. Он понимал, что ему выпала честь не только играть в серьезном кино, но и опробовать на прочность свое мастерство, пластику и убедительность. Нет, он совершенно не обижался на придирчивого Мартина… Мало того, каждое утро щипал себя за лицо, повторяя: «Все именно так, как происходит.
