Расставание с Нонной было очень тяжелым. Мы прожили вместе семь лет, у нас дочка подрастала, и резать приходилось по живому. Я звонил ей: «Что ты делаешь? Вернись!..» Нонна плакала, говорила: «Почему все так?..» Но склеить разбитую чашку не получилось. Слишком много накопилось обид, слишком много мы пережили за эти годы. Сил начать все сначала просто не хватило...
Вот говорю «не хватило сил» и думаю, как это не вяжется с Нонной. Она всегда была очень сильной, целеустремленной. И очень красивой. Именно такой я увидел ее в Щукинском училище в первый раз.
Помню, пришел туда на показ к друзьям Диме Марьянову и Эдику Радзюкевичу. В какой-то момент на сцене появилась девушка в длинной египетской тоге — она играла царицу Клеопатру. Черное каре, огромные темные глаза, подведенные стрелками... Я смотрел на нее, смотрел и никак не мог оторваться. Спрашиваю у ребят: «Это кто?» — «Это? Нонка Гришаева. А тебе-то что?» — «Понравилась...»
Ребята хмыкнули: «Ну, еще один попался...»
Комментарий я пропустил мимо ушей: никогда не отбивал чужих девушек, мне вообще всегда было тяжело сделать первый шаг.
Я стеснялся, говорил себе: «Как-нибудь потом...» — и смотрел на заинтересовавшую меня особу издалека. Но тут во мне неожиданно пробудилась настойчивость, даже, сказал бы, самоуверенность. Я подошел к Нонне и представился. Она взглянула на меня и как-то очень легко и радостно улыбнулась, без всякого кокетства. С Нонной сразу было очень легко...
Мы быстро сблизились. Гуляли по Москве, я читал ей стихи, стал часто пропадать в «Щуке», а Нонна бегала ко мне в «Гнесинку»...
От ребят я узнал, что, когда мы познакомились, за Нонной ухаживал очень состоятельный поклонник. Он каждый день приезжал к ней в училище на «Мерседесе». А я был всего лишь молодой артист, только-только получивший в Театре им.
Моссовета роль Иуды в нашумевшем мюзикле «Иисус Христос — суперзвезда». Этим исчерпывались все мои достижения на тот момент. Так что тягаться с «Мерседесом» было тяжело, я бы даже сказал — бесполезно. Но несмотря на то что в моих карманах гулял ветер, Нонну это не смутило.
В один прекрасный момент она пришла к себе на съемную квартиру на Савеловской (Нонна — из Одессы и, как многие студенты, долго снимала в Москве углы), упаковала шубы — она же с юга и здесь все время мерзла, сказала «Мерседесу»: «Пока!» и явилась с чемоданом ко мне в Кузьминки. Нонна всегда отличалась решительностью...
Я жил вдвоем с мамой. Она была актрисой, тридцать лет проработавшей в областном Театре драмы. Уйдя из театра, она окончила богословский институт и преподавала богословие в церкви Малое Вознесение на Большой Никитской.
Тем не менее мама оставалась актрисой до мозга костей: экзальтированная, взбалмошная, темпераментная...
Нонну мама с первой же минуты приняла в штыки. «Неужели не понимаешь, что ей нужна только московская прописка? Она же скоро окончит «Щуку», ей нужно устраиваться в театр! А тут ты подвернулся!..» Мама могла с большим сарказмом бросить эти слова прямо Нонне в лицо.
Я оказался между двух огней: Нонну я любил, но любил и маму. Она развелась с отцом, когда я был маленький, вырастила меня одна и любила до самозабвения — в какой-то момент мне стало душно от этого всепоглощающего чувства. Она старалась контролировать каждый мой шаг, и, по мере того как я взрослел, это не могло не выводить из себя.
Но какой огромной любви я лишился и как она мне нужна, понял, только когда мамы не стало...
...Я вырос в Кузьминках, в друзьях у меня ходила вся окрестная шпана, и я был таким же хулиганом, одним из них...
Мои детство и юность — это подворотни, телогрейки, кирзачи... Катание на льдинах в кузьминском парке, когда лед еще тонкий и можно запросто утонуть. Изготовление бомбочек из черной матерчатой изоленты (пластиковая синяя не годилась, потому что расплавлялась и превращалась в соплю), лазанье по стройкам, котлованам, подвалам. Драки во время праздников, под салют... Встречались две толпы парней: «Вы из Люблино?» — «Да». — «Ну а мы из Кузьминок...»
