Театр был маминым сердцем, и если она чувствовала свою ненужность, жизнь останавливалась. Мама впадала в депрессию, начинала пить. Я с детства умоляла: «Пожалуйста, не надо. У тебя же голова потом болит!» — «Не буду больше, Катенька», — обещала она и тут же об этом забывала…
Говорят, Елизавету Никищихину сгубил алкоголь. Это неправда. Мама ушла, потому что стала не нужна театру, который был ее самой сильной любовью.
«Когда мне не дают роли в театре, чувствую себя пианистом, которому отрубили руки».
Думаю, моя мама без колебаний подписалась бы под этим высказыванием Фаины Георгиевны Раневской. Елизавета Никищихина была «больна театром» и до последнего часа стремилась на сцену, чтобы отдать свой талант и получить взамен благодарность зрителей. Мама умерла в пятьдесят шесть, потому что питающий ее источник иссяк: ролей не стало.
Можно только теряться в догадках, откуда у мамы такая увлеченность сценой. Детство ее этого совсем не предполагало. У мамы была полноценная семья: родители и два брата, Саша и Володя, но вырастила Лизу бабушка.
Отца, инженера-строителя, отправили на шесть лет восстанавливать послевоенную Германию. С собой он взял жену и сыновей, а старшую семилетнюю дочь оставил с бабушкой в Ярославле, видимо, посчитав, что она уже достаточно взрослая. Лиза не держала обиды на родителей. Думаю, семья вообще не была для мамы основой существования, как для многих, поскольку связи с ней чуть не оборвались окончательно еще в девятом классе из-за поступления в студию при Театре имени Станиславского. Родители — до мозга костей советские и правильные — запретили дочери даже думать об актерской профессии. Но Лиза осмелилась настаивать, и под Новый год вспыхнула ссора.
— Одумайся! — кричал мой будущий дед. — Посмотри на себя! У тебя ни внешности, ни таланта. Это не профессия для порядочной девушки.
