Усталость накапливалась постепенно, пока однажды мартовским вечером я не поняла: не хочется ничего. Ни идти на очередное шоу, ни встречаться с друзьями... Поймала себя на мысли: если скажут, что завтра не проснусь, — отвечу «Мне все равно...»
Подумала так — и испугалась: видимо, сработал инстинкт самосохранения. Тут же набрала номер приятельницы, которая пару лет назад, находясь в тяжелой депрессии, была вынуждена обратиться к врачам и несколько недель провела в клинике.
Выслушав меня, подруга сказала: «Сама точно не выберешься. Если, глотая антидепрессанты, продолжишь работать в прежнем бешеном ритме, все закончится катастрофой. Вот тебе адрес и телефоны клиники, завтра же поезжай и не вздумай сопротивляться, когда предложат госпитализацию».
Я и не сопротивлялась — на это не было сил. Единственное, на что их хватило, — убедить докторов, рекомендующих на время лечения прекратить любые контакты с внешним миром, оставить мне сотовый: «Без связи с домом никакое лечение впрок не пойдет. Я же паникерша: мне будет казаться, что с мамой, сыном случилась какая-то беда, а они не могут мне сообщить. Обещаю включать мобильный раз в день, на несколько минут — чтобы просмотреть сообщения».
Первые две недели спала.
Просыпалась только чтобы поесть, помыться и прочитать пришедшие на телефон эсэмэски-отчеты о том, что «дома все хорошо». Следующие две недели были посвящены массажам, спа-процедурам и беседам с психотерапевтом, из которых я поняла очень важные для себя вещи. Например: нужно научиться говорить «стоп», когда чувствуешь первые признаки загнанности. Не бояться обидеть друзей-продюсеров отказом, если нет сил ехать на студию и принимать участие в очередном шоу. Уметь ответить «не могу» на предложение провести корпоративную вечеринку у постоянных клиентов. «Иначе в один отнюдь не прекрасный день вы просто сгорите», — внушал психотерапевт.
Размеренный ритм жизни в клинике начал затягивать — я со страхом думала о том, что в конце концов придется выписываться.
В голове вертелось: «А если все вернется и я снова окажусь в состоянии, когда ничего не хочется, даже жить?»
Наверное, именно в те дни и родилась у Сережки Лазарева идея — подарить мне собаку. Я давно мечтала о щенке, но откладывала покупку, пугая себя грядущими заботами и ответственностью: «Кудрявцева, ты постоянно на съемках и в разъездах — кто за ним ухаживать будет?» Друзья, у которых уже были домашние питомцы, уверяли: «Ерунда, справишься. Конечно, хлопот прибавится, но что эти заботы по сравнению с радостью, которую будешь получать! Даже не представляешь, какое это счастье — знать, что дома всегда ждет обожающее тебя существо. Жаник вырос, у него свои интересы. Так, как прежде, сын в тебе уже не нуждается.
А щенок будет полностью зависеть от тебя — ты и только ты будешь для него «центром Вселенной».
Сережа при таких разговорах присутствовал, вот и решил, что собака станет лучшим средством от моей депрессии.
Девятнадцатого мая, в мой день рождения, ранним утром раздался звонок. В трубке — голос Лазарева:
— Кудрявцева, привет! Спустись на минутку вниз.
— Ты с ума сошел! Какое «вниз»? Я только что проснулась. Поднимайся сам.
— Не могу. Давай скорее.
Как была, в халате и тапочках, выхожу из подъезда.
