13 марта 1920 года путешествие подошло к концу, трехнедельный ужас закончился, и знаменитый художник Иван Яковлевич Билибин, лучший русский график и звезда «Мира искусств», прославившийся иллюстрациями к сказкам и оформлением спектаклей, запил...
Пароход «Саратов» встал у причала в Александрии, на берег спустили багаж — несколько тысяч беспорядочно сваленных в трюме тюков. Их разобрали пассажиры, в которых трудно было признать людей из приличного общества: профессора и предприниматели, офицеры и петербургские дамы долго спали в трюме или на палубе, оголодали, обносились и скверно пахли.
После карантина их ждал лагерь беженцев в Тель-эль-Кебире, будущее было туманным. Но Билибин об этом не думал: Иван Яковлевич был влюблен, а ему предпочли другого. Приехав в лагерь, он обменял золотые запонки на четыре бутылки кислого красного вина…Тебе сорок четыре года, барышне, которую ты любишь, всего двадцать пять, и она относится к тебе как к старшему брату. Ты женат — девять лет назад первая жена ушла от тебя, забрав двоих детей, и ты так и не смог добиться развода. В твоей жизни было две большие любви, и обе бросили тебя, не выдержав запоев. Ты часто увлекался женщинами — и это ни к чему путному не привело. И вот на пороге старости ты встречаешь человека, без которого не можешь жить, и бежишь за ним на край света, бросив любимое захолустье, в котором мирно пересидел всю Гражданскую войну.
А ты ей не нужен, и это как стена: хочешь — молоти в нее кулаками, хочешь — бейся лбом…
Четыре бутылки красного он выпил за час, следующие две обошлись ему в золотую, с сапфиром, булавку для галстука. Прикончив и их, художник Билибин добился того, чего хотел. Голова закружилась, полотняные стены палатки в лагере Тель-эль-Кебир раздвинулись, из его жизни исчезли пароход «Саратов» и не нужный ему Египет, в котором надо было жить. Он снова вернулся домой, в Петербург, в дом номер 11 на Мытнинской набережной. Но теперь он знал, что жизнь не удалась — ее необходимо изменить.
Вот его мастерская, длинная узкая комната с дедовским письменным столом и множеством книжных шкафов.
Вот и жена, русская англичанка Мария Чемберс. Их семья обедает, он пытается заговорить с сыном, но Саша отвечает ему, уткнувшись в тарелку. Он хочет сказать что-нибудь доброе жене, но у нее до того кислое лицо, что сам собой срывается вопрос: «Сколько уксуса ты сегодня выпила?» Мария аккуратно кладет на стол ложку, встает и уходит, дети хмурятся. Все это было — и ему ничего не удалось изменить.
А это его вторая, гражданская жена, Рене О’Коннель, бывшая ученица. Господи, до чего же она красива! Со времени их расставания прошло три года, и он все еще ее любит… У них гости, на столе — бутылки и закуска. Рене в русском наряде с кокошником, том самом, в котором позировала ему для Стрельчихи, когда он делал иллюстрации к сказке «Поди туда — не знаю куда...» Все веселы, он балагурит, поет частушки, рассказывает о том, как его дед, «потомственный почетный алкоголик», ночью подшофе распугивал мешавших ему спать соловьев: «Киш, проклятые!»
Гости хохочут, Рене недобро на него поглядывает. Он знает, в чем тут дело: веселый хмель у него быстро сменяется печальным, а потом и злым. Гости уйдут, а ей придется возиться с ним и завтра: он не остановится до тех пор, пока не выпьет все, до чего сможет добраться. Их ждет грандиозный семейный скандал, потом он станет просить у нее прощения… Надо остановиться, но он не может, ему так весело и хорошо!
Иван Яковлевич Билибин спал на армейской брезентовой койке во временном лагере: англичане построили его для пленных турок, а потом поселили в нем русских эмигрантов. Палатки были обнесены колючей проволокой, вокруг раскинулась пустыня.