Около раскладушки валялись пустые бутылки, рядом с Билибиным сидел его приятель, журналист Александр Яблоновский. На полу (стола в палатке не было) — пакетик с молотым черным кофе, рядом — вывезенная Яблоновским из Новороссийска чекушка водки — он собирался опохмелять друга. Билибин сопел и причмокивал, Яблоновский готовил завтрак, взбивал в бульонной чашке четыре купленных у араба яйца. Лагерь был ужасен, но по сравнению с пароходом «Саратов» он казался землей обетованной: тут был врач, их кормили, можно было получить пропуск и съездить в Каир. Билибин приподнялся и открыл глаза. Яблоновский поставил на пол бульонную чашку и потянулся за загодя приготовленной рюмкой. Все на свете когда-нибудь кончается, в том числе и запои. Как Иван Яковлевич станет разговаривать со своей Дульсинеей, увидевшей его черненьким?
На пароходе «Саратов» Билибин не отходил от Людмилы Чириковой, опекал и ее сестру Валентину.
О том, чем они ему обязаны, знали многие — когда сестры Чириковы свалились в тифу, Билибин заботился о них, доставал еду и лекарства. Их отец, писатель Евгений Чириков, сосед Билибина по кооперативному крымскому землевладению Батилиман, устроил дочерей в больницу и отправился на Перекоп — выручать мобилизованного в белую армию сына-гимназиста, вместе с ним уехала мать девушек. Вернуться в Новороссийск они не смогли: белые проигрывали Гражданскую войну, поезда перестали ходить. Билибин навещал оставшихся без поддержки сестер по два раза в день, а после выписки взял их на свое попечение.
К Новороссийску приближался фронт, продуктов в городе не было. Художник за бесценок продавал свои этюды и покупал для девушек кур, молоко и вино, доставал мандарины, приводил врачей. Пойдя на поправку, сестры капризничали, им хотелось и того, и другого, и Билибин играл роль доброго волшебника. Белый фронт трещал, а Евгений Чириков работал в ОСВАГе, информационно-осведомительном агентстве белой армии, — ему надо было бежать из России. Чириковы-старшие эвакуировались из Крыма, девушки засобирались вслед за родителями, за Людмилой потянулся и Билибин… Александр Яблоновский считал это величайшей глупостью.
Бежали те, кому большевики были страшны, а чего мог опасаться Билибин? К чему было уезжать? С сентября 1917 года он жил в своем стоящем на берегу моря домике в Батилимане, на земле, в складчину купленной петербургскими интеллигентами, художниками и литераторами.
Когда хотел, рисовал, а то гулял вместе с рыбаками, сидел с ними у костра, пел и пил — и никто его за это не пилил. Что может быть лучше такой жизни?
Людмила Чирикова выросла на его глазах — дочь соседа, она приезжала в Батилиман совсем маленькой девочкой. Шли годы, Билибин остался один, девочка превратилась в барышню — и однажды ему показалось, что без нее он не сможет жить. В результате Иван Яковлевич оказался среди рвущихся на борт «Саратова» обезумевших людей, а потом и на плывущем неведомо куда Ноевом ковчеге. На пароходе вскоре начался тиф, капитан поднял особый, желтый флаг — и их не приняли ни в Константинополе, ни на Кипре.
К пароходу подходили лодки, дамы бросали в них золотые кольца, в ответ летели кулечки с шоколадом и апельсинами. Вода стала отвратительной на вкус, все были чересчур тепло одеты — тут-то Людмилу Чирикову и стали видеть с молодым офицером, а Иван Яковлевич загрустил. К тому же ему казалось, что старая знакомая Чириковых, опекавшая сестер петербургская дама, говорит о нем гадости…
…Билибин выпил поднесенную ему Яблоновским рюмку, помотал головой и спросил, где это он находится. Яблоновский, похлопав друга по плечу, ответил — в гостях у египетского фараона Хеопса. Брезентовые стены раскалились от полуденного зноя, в соседней палатке пели донские казаки.
Кормили в палаточном лагере скверно, съездить в Каир можно было только с разрешения коменданта и лишь в том случае, если у желающих были деньги на обратный билет: обитатели Тель-эль-Кебира считались «гостями короля Георга» и были ограничены в правах.
Однажды его посетили английские дамы-благотворительницы, ужаснулись тому, что увидели, и прислали в Тель-эль-Кебир несколько ящиков модных женских шляп из итальянской соломки. Пассажиры «Саратова» быстро впадали в меланхолию и опускались, но вышедший наконец из запоя Билибин не собирался следовать их примеру. Он брал пропуска и ездил в Каир, где познакомился с людьми из доживающего свой век российского императорского консульства, после чего снял номер в отеле «Континенталь». Никого не представляющие теперь дипломаты оказались хорошими людьми и помогали соотечественникам как могли. Консул обещал познакомить его с заказчиками.
