Умер рано, в пятьдесят девять лет, от тяжелой болезни, боролся с ней до последнего дня, сохраняя оптимизм, волю к жизни.
В театре меня прозвали «первый ребенок «Современника», через два месяца родилась Настя Ефремова (ее мама Ирина Мазурук, дочь знаменитого военного летчика, была подругой Тани, поэтому Олег снял для нее в Переделкино дом по соседству со Штейнами). Потом появились Антон Табаков, Денис Евстигнеев и Миша Ефремов.
Когда я родился, Дорочке — папа любил называть свою маму ласкательным именем — пришлось уйти с работы. Она была педагогом-дефектологом, очень добрым, но требовательным человеком.
Учила детей-даунов читать и считать и добивалась замечательных результатов, хотя многие из больных до этих занятий не могли даже говорить. Переехав к нам, Дорочка занялась моим воспитанием, непреклонно настаивала на соблюдении стерильности. Родители со смехом вспоминали историю о том, как бабушка выхватила у меня из рук немытое яблоко, бросилась на кухню обдать кипятком, а когда вернулась, я лежал на полу и вместе с собакой Дожкой грыз сырую кость.
После окончания медицинского института мама стала врачом «скорой помощи». Столько крови, увечий, страданий... Но несмотря на интеллигентскую хрупкость, Таня была абсолютно бесстрашной. Папу, кстати, тоже в трусости нельзя было упрекнуть. Помню одну из семейных историй. Она очень характерна для обоих.
Папа снимался в Батуми. Начался шторм, и вдруг он увидел, что в море тонет мальчик. Бросился на помощь, за ним — оператор, вдвоем вытащили парня на берег. Местные жители подхватили несчастного и давай бить головой о камни, чтобы из него вода вылилась, — дикость полная. Мама, совсем еще молодая, двадцать шесть лет, бросилась на них с кулаками: «Прекратите!» Ее стали отталкивать. Она от злости джигитов таким трехэтажным матом покрыла, что мужики расступились и позволили маме оказать мальчику первую помощь...
Что-то я сильно забежал вперед. Вернусь к «Современнику». После «Вечно живых» студийцы поставили вторую пьесу Виктора Розова — «В поисках радости». По воскресеньям по-прежнему играли во МХАТе, а в остальные дни в ЦДКЖ, в Театре-студии киноактера, в других местах, где смогли договориться.
Наконец Ефремову удалось встретиться с Алексеем Аджубеем, зятем Хрущева, главным редактором «Комсомолки», он когда-то учился с Олегом на одном курсе. Благодаря Аджубею произошло немыслимое: на спектакль молодых и практически никому не известных артистов пришла сама Екатерина Алексеевна Фурцева — секретарь ЦК КПСС, член президиума!
И вскоре после ее визита вышел приказ по Министерству культуры СССР «Об организации театра-студии «Современник» при МХАТе имени М. Горького». Но члены партбюро МХАТа написали в министерство бумагу, в которой назвали новый коллектив «идейно несформировавшимся», и запретили современниковцам выходить на их сцену. Три года играли в гостинице «Советская».
В 1960 году, после выхода спектакля «Голый король», в котором главные роли исполняли Кваша и Евстигнеев, на театр обрушился шквал критики за антисоветские настроения. Как сложится судьба «Современника» дальше, было непонятно. И тут Фурцева вызывает к себе Ефремова. Ждали, что она сдерет с него семь шкур. Папа не хотел пускать Олега одного, он и еще трое актеров поехали сопровождающими. Вместе вошли в кабинет, Фурцева посадила их напротив себя и действительно отругала за «антисоветчину», а под конец произнесла уже спокойным голосом: «Вам выделили помещение на площади Маяковского. Наконец-то обретете свой дом». Почему она приняла такое решение — неизвестно. Отец считал, что Фурцевой, которую незадолго до этого назначили министром культуры, «стало интересно общение с людьми искусства». Он очень доброжелательно отзывался о Екатерине Алексеевне, говорил, что она была красива, обаятельна и талантлива.
Старое, предназначенное на снос помещение театра актеры в шутку называли «сносное здание».
Тем не менее из этого разваливающегося «храма культуры» «Современник» переехал в бывший кинотеатр «Колизей» на Чистопрудном бульваре только через четырнадцать лет — в 1974 году.
Перед выпуском каждого нового спектакля отец безумно нервничал. Ходил сам не свой. Обращался к жене за поддержкой:
— Ежик, завтра парткомиссия. Вдруг спектакль не примут? Месяцы работы — коту под хвост.
Мама волновалась не меньше. Ее беспокоили папино здоровье, настроение, работа, поездки, спектакли, но внешне она оставалась абсолютно невозмутимой и всегда отвечала:
— Ты и в прошлый раз места себе не находил, а ведь обошлось.
Но для того чтобы «обходилось», нужно было изворачиваться.
