«В Комитете по физической культуре и спорту мне прямо заявили: «Никакой свадьбы! Ты что, рехнулся, Третьяк?! На носу матчи с канадскими профессионалами, на свадьбе у тебя все будут гулять — а кому играть?!» — рассказывает легендарный хоккейный вратарь, президент Федерации хоккея России Владислав Третьяк.
— Владислав Александрович, вы —один из самых известных спортсменов планеты. В странах, где играют в хоккей, вас вообще носят на руках, многие канадцы в свое время даже хотели видеть вас своим премьер-министром! Вы первый наш хоккеист, включенный в Зал хоккейной славы в Торонто. При этом трудно найти человека более скромного, чем вы. Мегаизвестность вам явно не вскружила голову. Откуда вы такой взялись?
— Ну, стопроцентно положительных людей, наверное, не существует. Каждый из нас не без изъяна. Но все, что во мне есть хорошего, — это, прежде всего, от папы с мамой. При этом сразу скажу, что было время, когда мы с братом серьезно подумывали… убежать из семьи. Из-за отца. Он был военный летчик, начальник связи авиационного полка, и воспитывал нас по-настоящему в жестких условиях. Без преувеличения: держал в ежовых рукавицах. Отец получал достаточно высокую зарплату, но у него, например, невозможно было выпросить десяти копеек на мороженое. «Зачем? — строго говорил отец. — Я вас и так кормлю». Мама, конечно, старалась нас баловать, но ее голос не был в семье решающим.
Даже на даче в Дмитрове, где мы проводили каждое лето, жизнь была суровой. Мы там не отдыхали, а, по сути, отбывали трудовую повинность. Подъем — в семь утра, тут же назначался наряд — прополоть картошку, выкопать яму под малину, привезти бензин. Пока всего этого не выполнишь, нельзя было ни поиграть с друзьями, ни пойти искупаться. Если отец уезжал в командировку, то давал задание на неделю. И вот как-то, когда его не было, я решил дать себе послабление. «Проведу-ка, — думаю, — весь понедельник на речке, потом все наверстаю». Пришел вторник, я поковырялся немножко в земле и опять убежал с ребятами. «Ладно, успеется», — уговаривал я себя. В таком же ритме прошла среда, затем четверг… Словом, когда я спохватился, работы оставалось слишком много. Мне явно не хватало времени прополоть картошку. Что делать? Я взял да и закопал все сорняки, чтобы их не было видно. Внешне все получилось идеально, чисто, красиво. Но, на мою беду, в день возвращения отца прошел дождь, и все многочисленные сорняки вылезли наружу. Отец чуть мне ухо не оторвал и в следующий раз заставил работать в два раза больше. Удивительно ли, что я ненавидел этот наш подмосковный сад-огород!
Понимаете, отец очень хотел, чтобы я, как и он, стал военным летчиком. И зная, что служба в армии не сахар, он смолоду приучал меня к порядку, железной дисциплине. Все детские воспоминания, о которых я вам рассказываю, не вызывают во мне негативных чувств. Я искренне благодарен отцу за то, что он отлично подготовил меня к жизни, воспитал во мне такие качества, как ответственность, терпение, умение преодолевать любые преграды, превозмогать физическую и душевную боль и добиваться своих целей. Без всего этого я бы вряд ли чего-то достиг.
— Но вопреки желанию отца вы стали не военным летчиком, а хоккеистом…
— Хоккеем я стал заниматься в 1963 году, в одиннадцатилетнем возрасте. Отец сначала думал, что это такая физкультура. Он ведь и сам каждый день делал зарядку и следил за здоровьем. Кстати, я никогда его не видел даже немного подвыпившим. И он, и мама — оба любили коньки, фигурное катание, русский хоккей. Зимой в выходные мы всей семьей постоянно ходили кататься на лыжах в соседний парк, на Хорошевке.
Но о том, что хоккей станет моей профессией, отец даже мысли не допускал. Если видел в моем дневнике двойку по физике или математике, говорил: «Еще одна двойка — из хоккея выгоню! Хватит с помелом в воротах стоять! С такими оценками ты не сдашь экзамены, не станешь военным летчиком». Чтобы не злить отца, иногда, чего уж там скрывать, приходилось вырывать из дневника страницы с неудовлетворительными оценками. Он совсем не следил за моими успехами в хоккее — несмотря на то, что любил физкультуру, к спорту относился безразлично, болельщиком не был. Что-то меняться в нем стало после одного почти анекдотичного случая. Отец возвращался с работы с Чкаловского аэродрома в Москву на служебном автобусе вместе со своими коллегами-офицерами. В какой-то момент они заговорили о хоккее, о недавно прошедшем матче ЦСКА со «Спартаком», где за армейцев замечательно сыграл молодой вратарь по фамилии Третьяк: «Слушай, Александр Дмитриевич, представляешь, твой однофамилец в воротах ЦСКА!» Сначала отец не поверил своим ушам, а потом сказал: «Да это мой сын». В автобусе все чуть с ума не сошли. Ну а когда я в пятнадцать лет принес домой первые сорок рублей, заработанные хоккеем, вопросов стало намного меньше.
— Анатолий Тарасов, в руки которого вы вскоре попали, определенно души в вас не чаял. Вы ведь были не только талантливым, но и трудолюбивым, дисциплинированным молодым хоккеистом…
— О том, что меня хочет посмотреть сам Тарасов, сообщил мой тренер Виталий Георгиевич Ерфилов. Накануне назначенного дня я всю ночь не спал. Ведь мне, юному пацану, предстояло выйти на лед вместе с лучшими хоккеистами мира, которых я видел только по телевизору. Помню, Тарасов окинул меня с ног до головы взглядом и сказал: «Ну что, полуфабрикат, будем работать. Выживешь — станешь великим. Ну а нет — значит, нет…» Нагрузки на тренировках у Тарасова были адские, занимались мы порой на сорокаградусной жаре при пульсе 200 ударов в минуту! При этом нам запрещалось пить воду, поскольку так решили некие спортивные горе-медики. Не все были в состоянии выдержать столь нечеловеческие нагрузки. Но я выстоял. Спросите любого спортсмена, и вам скажут: «Третьяк — самый дисциплинированный спортсмен». За двадцать один год в хоккее я ни разу не нарушил режим, ни разу в жизни не опоздал ни на одну тренировку. Вот такой был сумасшедший!
— Подождите. Один раз вы все-таки подвели своих тренеров. Случилось это 22 августа 1972 года, за несколько дней до начала исторической серии матчей с канадцами. Вы пропустили тогда восемь или девять шайб! Присутствовавшие на игре канадские специалисты записали в своих блокнотах: «Самое слабое звено в сборной СССР — это ее вратарь Третьяк, полный ноль»! Что же произошло в тот злополучный день?
— Скажу честно, я тогда вообще не хотел выходить на лед. Ведь на следующий день, 23 августа, у меня была назначена свадьба, забронирован роскошный стол на всю команду в ресторане гостиницы «Украина» — и вдруг над всем этим нависла угроза. Свадьба могла сорваться. Стоя в воротах, разве мог я в тот день думать о хоккее? Нервничал жутко. Проблема состояла в том, что в Комитете по физической культуре и спорту мне заявили: «Ты что, рехнулся, Третьяк?! На носу матчи с канадскими профессионалами. На свадьбе у тебя все будут гулять, а кому потом играть?!» Несмотря на угрозы со стороны высоких инстанций, наша свадьба с Татьяной состоялась. Никто из ребят во время застолья, конечно, не напился, мы только пригубили шампанское. Знаете, иногда я думаю, может, и хорошо, что все сложилось таким образом. Пропустив в той игре столько шайб, я ввел канадцев в заблуждение!
— О ваших матчах мы еще поговорим. Сейчас же расскажите мне о Татьяне, которая настолько поразила ваше сердце, что вы позабыли обо всем на свете!
— Да, я влюбился в Татьяну с первого взгляда. Произошло это в Москве на знаменитой площади трех вокзалов.
— Что вы говорите? Уже интересно!
— Сейчас все расскажу. У моей мамы была боевая подруга, в годы войны они сражались вместе на Дальнем Востоке. Подруга со своим мужем, тоже, кстати, военным летчиком, жила в подмосковном Монино. В один прекрасный день она говорит моей маме: «У тебя парень, а у меня в Монино есть отличная девочка, дочь наших хороших друзей, — красивая, стройная блондинка. Давай их познакомим?» Узнав об этом, я скептически подумал: «Мало ли о чем там взрослые толкуют и договариваются». Недостатка в женском внимании у меня никогда не было, когда же я стал играть в хоккей за ЦСКА и за сборную СССР, получал в день по пятьдесят писем от девушек. Кто-то хотел познакомиться, назначал свидание, кто-то просил прислать фото с автографом… Читал я практически каждое письмо, но отвечал не всем. Как бы то ни было, встретиться с Татьяной, просто взглянуть на нее меня все-таки уговорили. Но тащиться за семьдесят километров в Монино мне никак не хотелось, было откровенно лень. Поэтому я предложил встретиться на Комсомольской площади, куда на Ярославский вокзал как раз приходит электричка из Монино. План был такой: если Татьяна мне понравится — хорошо, если нет — объясню ей, что у меня тренировка, и быстро уеду.
На вокзал я подъехал на только что купленной после победы на Олимпиаде в Саппоро первой модели «Жигулей», припарковался и стал ждать. Было это непросто: в тот год в июле стояла невыносимая жара. Ко всему прочему, ко мне без конца подходили разные люди, поздравляли, пожимали руку. И вот время идет, а Татьяны все нет. Я уже и не знал, куда деться. Нашел двухкопеечную монету, пошел звонить ей домой из телефона-автомата, мобильников, понятно, тогда и в помине не было. Подошла мама, сказала, что Татьяна опоздала на электричку, но скоро подъедет. Окружающие уже интересуются, кого это я тут так долго жду. Отвечаю: «Девушку». Таксисты смеются, мол, зачем, к тебе любая сама прибежит. В результате Татьяна опоздала на сорок минут!
— Легко представляю, как это тяжко для дисциплинированного человека, знающего цену каждой секунде. Но после встречи с Татьяной раздражение у вас как рукой сняло?
— Никогда не забуду того ощущения, когда Таня чуть дотронулась до моего плеча, я обернулся и — оп! Передо мной стояла прекрасная высокая блондинка с голубыми глазами. Потом, когда мы сели в машину, я, в очередной раз взглянув на Татьяну, твердо сказал себе: «Ну все, эта девушка точно будет моей женой!» Конечно, я хотел шикануть. Деньги с тех пор, как я стал играть на высшем уровне, у меня всегда водились. Только за победу на Олимпиаде всем хоккеистам сборной выдали прямо в Японии по триста долларов, на которые мы накупили всякой аппаратуры, а в Москве члены команды получили еще по три тысячи рублей. Думаю, отвезу-ка я Татьяну в «Яр» — один из лучших столичных ресторанов, что расположен на Ленинградском проспекте в гостинице «Советская». Подходим, а нас не пускают. Швейцар, к сожалению, меня не узнал. Будь я с другой девушкой, можно было бы ему сказать, что я Третьяк. Но с Татьяной так вести себя мне не хотелось. Мы возвратились в машину и, проехав чуть дальше, пошли в столовую возле метро «Сокол».
— Вы Татьяне тоже сразу понравились?
— После первой встречи, которая произошла пятого июля, наши отношения развивались стремительно. Инициатором, естественно, был я, потому что реально потерял покой. Дело в том, что через пять дней вся наша хоккейная команда ЦСКА улетала на несколько недель на тренировочную базу в Германию. Я понимал, что все должно решиться до моего отъезда на сборы, иначе я Татьяну потеряю. Мне было известно, что за ней давно ухаживают два офицера-летчика. И вот в каждый из оставшихся до отъезда дней после тренировки я мчался в Монино, только чтобы просто ее увидеть, пообщаться с ней. Ни о чем серьезном я говорить пока не смел. Окончательное решение принял девятого июля. Отец, сам привыкший все быстро решать, меня поддержал, и мы вместе с ним отправились в Монино свататься. По дороге заехали в ювелирный магазин, я купил обручальные кольца, не зная толком, какой размер нужен Татьяне, но не ошибся — те кольца мы до сих пор носим.
Узнав причину нашего приезда, ее родители стали накрывать на стол. Отцы, оба военные, без труда нашли общий язык. Татьяны в тот момент дома не было, я пошел ее встречать, держа в руках купленные кольца. Увидев ее, сказал: «Слушай, я влюбился в тебя, выходи за меня замуж!» Татьяну удивила моя поспешность, она не ответила ни да, ни нет. Предложила продолжать встречаться, чтобы лучше узнать друг друга. Ее реакция ошеломила меня. Первое, что мне хотелось сделать, так это выбросить кольца и уйти, но я сдержался. Когда пришли к ней домой, я уже остыл, успокоился. Тут мой отец весело спрашивает: «А чего мы сюда приехали?» Я говорю: «Да вот, хочу, чтобы Татьяна стала моей женой». Ее родители мое желание поддержали, и нас обручили. Хотя Татьяна, по-моему, была растеряна и не очень хорошо понимала, что происходит. Мне кольцо надела ее мама, а Татьяне — мой отец.
— Через несколько дней после свадьбы вы улетели в составе сборной СССР в Монреаль на матчи, вошедшие в историю, как Суперсерия 1972 года. Из нежных объятий жены попали, скажем так, в железные объятия канадских профессионалов…
— Да уж! С таким хоккеем мы никогда до тех пор не встречались. Кости во время матчей трещали так, что слышно было, кажется, на трибунах. Били нас действительно сильно. Один из канадцев, Бобби Кларк, позже признался, что по указанию тренера специально нанес травму Валерию Харламову, чтобы выбить его из игры. Но мы не дрогнули, дали достойный отпор. Уважать себя заставили уже после первой встречи, обыграв их со счетом семь — три! Канада была в шоке, ведь хоккей там не просто вид спорта, а национальное достояние. Они все были уверены, что из восьми матчей серии советская сборная проиграет все, лишь один, возможно, сведет вничью. Насколько те игры были важны для канадцев, судить можно по тому приему, что был нам оказан в Монреале.
Визы нам проставили прямо в салоне самолета. Из аэропорта в гостиницу мы ехали, словно правительственная делегация, в сопровождении полицейских с красными мигалками. В Москве, кстати, не все были согласны с проведением этой Суперсерии. Вопрос решался в Кремле. Категорически против высказался главный идеолог страны Михаил Суслов. Он боялся, что проигрыш нанесет серьезный ущерб престижу Советского Союза на международной арене. Если бы не Леонид Брежнев, большой любитель хоккея и болельщик ЦСКА, те матчи, скорее всего, не состоялись бы. Он дал добро, попросив только об одном: совсем уж бесславно не проиграть. В результате канадцы выиграли четыре встречи, мы — три, и одна завершилась вничью. Хотя формально победили они, в обеих странах, да и во всем мире, считается, что в той Суперсерии выиграл хоккей. Две великие хоккейные школы обогатили игру, дав ей мощный импульс для развития. Неудивительно, что спустя почти пятьдесят лет о Суперсерии помнят. Скажу так: даже если хоккей перестанет существовать, мир никогда не забудет Суперсерию 1972 года.
— Насколько известно, в Москву на ответные встречи к канадским хоккеистам приехали их жены. А к вам жены в Канаду прилетали?
— Какие жены, о чем вы говорите! Нам за границу нельзя было выехать без устного разрешения члена Политбюро! Меня вместе с Татьяной, например, неоднократно приглашали отдохнуть в Швецию. Но в Кремле говорили: «Ты езжай, но только без жены». Я же не хотел никуда ехать без Татьяны. И только в 1978 году, после того, как мне за особо выдающиеся заслуги вручили высшую награду СССР — орден Ленина, нам с женой позволили вместе съездить в Швецию. Путешествие получилось великолепным. Мы много чего увидели, много где побывали. Ведь до тех пор, бывая за границей, я видел другие города главным образом из окна автобуса, возившего нас из гостиницы на ледовые арены и обратно. Плюс, конечно, магазины, по которым мы с ребятами всегда бегали после окончания соревнований, в последний день пребывания в той или иной стране. Всю команду на автобусе выбрасывали на центральной площади, и мы разбегались по торговым центрам — главным образом недорогим. Покупали все и женам, и детям, и родственникам, ведь тогда у нас в стране нормальной одежды купить было невозможно.
— Кстати, насчет детей. Как получилось, что сын Владислава Третьяка не стал хоккеистом?
— Дима пробовал, но у него не получилось. Впрочем, сын близок к хоккею, ведь он стоматолог, а хоккеисты все беззубые. (Улыбается.) Да и Татьяна была против того, чтобы в семье появился еще один профессиональный хоккеист. Когда же у Димы родился Максим, я взмолился: «Хоть внука мне отдайте!» Хоккеем Максим увлекся в детстве, но он хотел стать нападающим. Я возмутился: «Как так, у тебя дед вратарь, ну-ка и ты давай вставай в ворота!» Но целый год он ни в какую не соглашался, пока я не показал ему видеодиск, который купил в Штатах. Там нарезка драк во время матчей. Внук как увидел все эти ледовые потасовки, так и ахнул. Я ему объяснил: «Бьют в основном нападающих, поэтому практически у каждого из них выбиты зубы. Вратарь же стоит в маске. Вот почему у меня все зубы свои!» Педагогическая лекция повлияла. Максим принял правильное решение и стал вратарем. Играет сейчас в нашей Континентальной лиге в команде «Сочи».
— Жалеете о чем-нибудь?
— Нет. Хотя, быть может, немножко сожалею, что не получилось поиграть в НХЛ. Ведь карьеру я закончил в 1984 году, когда о выступлении наших хоккеистов за океаном и подумать было невозможно.
— Зачем вам НХЛ? К тому же, поверьте, все уверены, что вы там играли!
— Это точно. (От души смеется.)
