Ольга Науменко: «Рязанов посмотрел на меня и сказал: «Советские девушки так не ходят!»

«О том, какие артистки пробовались на роль Гали в «Иронию судьбы...», я узнала много лет спустя, из телепередачи, в которой показали фотопробы Наташи Гвоздиковой. Но утвердил Рязанов все равно меня. Правда, на съемках замучил своими требованиями, часто мне непонятными, порой и кричал. А я не понимала такого отношения и надолго на Рязанова обиделась», — рассказывает актриса Ольга Науменко.

— Ольга Николаевна, вы начали работать в кино более полувека назад и до сих пор в строю! Среди ваших новых работ — фильм «Он + она», который в конце февраля выходит на экраны...

— И я очень рада этому, потому что снималась лента чуть ли не пять лет назад. Ну, так бывает — фильм долго ждет выхода в свет. Когда читаю сценарий, мне обычно все равно, утвердят или нет. Очень спокойна по этому поводу, отношусь к съемкам как к работе, за которую платят деньги и которую надо выполнить так, чтобы не было стыдно. А тут прочла сценарий, и второй раз в жизни очень захотелось сыграть, такой там трогательный, живой материал...

— Кого играете?

— В фильме пять новелл с разными историями любви. В одной из них я играю актрису. Когда Александра Франк — режиссер, сценарист и продюсер картины — предложила для переговоров встретиться в кафе, я решила одеться не как обычно, в джинсы и куртку, — так могло бы показаться, что я слишком молода для роли. Выбрала длинное кружевное платье, шляпу, чтобы выглядеть как Артистка. И впервые в жизни попросила режиссера: «Утвердите меня!»

Моя героиня живет в доме престарелых, и в нее влюблены два его обитателя (их играют Евгений Стеблов и Геннадий Сайфулин). Такая история поздней, трепетной любви на фоне золотой осени. Мужчины очень трогательно за героиней ухаживают и делают ей бесценный подарок — организуют последнее выступление. Снимали нашу новеллу в Доме ветеранов сцены имени Яблочковой. И в эпизоде последнего выступления моей героини в зале сидят настоящие обитатели Дома — артисты. Вот такая у нас была классная массовка!

И еще хочу вспомнить недавний фильм-сказку «Баба Яга спасает мир», в котором я сыграла бабушку главного героя. Во-первых, у режиссера Карена Захарова я и до этого снималась, и всегда это было приятно. Во-вторых, благодаря съемкам в детской картине я получила новое поколение поклонников! Куда ни приду, все мне про «Бабу Ягу...» говорят: и старшее поколение, и дети, которых родители привели в кинотеатры на «Бабу Ягу...». Оказывается, сниматься в детских картинах очень выгодно. (Смеется.)

— Вы упомянули, что второй раз в жизни по-настоящему захотели сниматься. А когда был первый?

— «Ирония судьбы, или С легким паром!». Во-первых, Эльдар Рязанов — режиссер, которого знали все, каждый актер мечтал поработать с ним. Во-вторых, меня покорил сценарий. Помню, сижу на читке вот здесь, где мы с вами сейчас беседуем, — в Театре имени Гоголя. Наш главный режиссер Борис Гаврилович Голубовский разбирает новую пьесу, какое-то серьезное, драматическое произведение. А я периодически хихикаю, потому что, положив текст на колени, тайком читаю сценарий «Иронии...». Не могу оторваться, захожусь от смеха! Голубовский ничего не понимает: «Ольга, что с вами?» А я: «Нет-нет, все нормально».

— Рязанов вас сразу пробовал именно на роль Гали, невесты Жени Лукашина?

— А на кого еще? Я-то молоденькая, остальные артисты все были старше... Эльдар Александрович утвердил мою кандидатуру за минуту. Ему меня представила Наташа Коренева (мама актрисы Лены Кореневой), которая работала в «Иронии...» ассистентом режиссера, занималась приглашением артистов. Завела меня к нему в кабинет: «Вот, Эльдар Александрович, Олечка Науменко на роль Гали...» Он внимательно на меня посмотрел и сказал: «Идите, делайте фото — я ее утверждаю». Мы пошли в фотостудию, точнее, я полетела туда как на крыльях! Тогда, кстати, очень серьезно относились к фотопробам. За них даже платили — четверть актерской ставки...

Рязанов меня утвердил, но вскоре звонит Наташа: «Олечка, все-таки будут пробы». Режиссеры очень любили снимать театральных артистов. Но «киношных» — выпускников ВГИКа — тоже надо было как-то занимать, хотя бы на роли второго плана. Вот и устраивали кастинги, как теперь говорят. О том, какие артистки пробовались на роль Гали, я узнала много лет спустя, из телепередачи, в которой показали фотопробы Наташи Гвоздиковой. Но утвердил Рязанов все равно меня. Правда, потом на съемках замучил своими требованиями, часто мне непонятными, порой и кричал. А я не понимала такого к себе отношения и надолго на Рязанова обиделась.

— Кореневу в таком случае можно назвать вашей крестной мамой в кино…

— А я так Наташу и называю. По­знакомились мы еще до «Иронии...». Она пригласила меня в фильм «Самый последний день» — первую (и последнюю) режиссерскую работу в кино Ульянова. Михаил Александрович меня утвердил: проба была эмоциональная, со слезами. И вдруг Коренева мне сообщает: «Олечка, взяли другую актрису». Я разрыдалась! Может быть, Наташа рассказала об этом Ульянову, потому что вскоре она позвонила опять: «Ульянов хочет с тобой встретиться...» Он назначил встречу у Щукинского училища и там объяснил свое решение: «Эта героиня должна быть «как все» — девочка из толпы, а вы очень индивидуальная...» Представляете, народный артист нашел время, чтобы успокоить меня, студентку театрального училища! И все равно я была очень расстроена, что не буду сниматься у Ульянова. Шла вся зареванная по коридору «Мосфильма», встретила все ту же Кореневу — и вскоре она предложила мне попробоваться в «Иронию судьбы...».

— Кстати, а сколько вы заработали за этот всенародно любимый фильм?

— Если говорить про гонорар, то немного: у меня было три съемочных дня, а ставка 8 рублей 50 копеек. Ведь в отличие от композиторов и поэтов артисты потом ничего не получают за показы своих картин. Более того, я даже снималась в своей одежде! А ведь сначала художник по костюмам (наверное, она меня очень полюбила) подобрала для Гали шикарные наряды: дубленку, отороченную рыжим мехом, пальто из бархата, модные брючки и батник. Она решила, что моя героиня будет избалованной, шикарно одетой девушкой. И это усилит контраст со скромной учительницей из Ленинграда. Но Эльдар Рязанов посмотрел на меня и сказал: «Наши советские девушки так не ходят!» Так что те роскошные костюмы мне дали только поносить — взамен моей собственной одежды, которую зритель видит на экране и которую приходилось оставлять на студии, пока шла работа над фильмом. Зато какое-то время я щеголяла по Москве очень нарядная.

Кстати, в детективе по роману братьев Вайнеров, который до сих пор часто показывают по телевизору, — «Лекарство против страха» — я тоже снималась в своем платье. Играла там жену очень предприимчивого ученого, ставшего преступником (эту роль сыграл Вячеслав Шалевич). Богатую квартиру дельца от науки изображал гостиничный номер. Между прочим, фраза из этого фильма «Ну, сласти так сласти» в свое время ушла в народ — почти так же, как и знаменитое «Какая гадость эта ваша заливная рыба...»

— Пусть гонорар за «Иронию судьбы...» был скромный, но вы же получили нечто большее — любовь зрителей...

— Причем она иногда выражалась и в материальном эквиваленте. (Смеется.) В эпоху дефицита все стояли в очередях, а я спускалась в подвал, и мясник отрезал мне лучший кусок. На прилавке овощного отдела ничего не было, а мне из-под полы доставали бананы или болгарские консервы — огурцы, помидоры. А однажды «Ирония…» помогла мне успеть на спектакль. Театр имени Гоголя в Риге давал гастроли, а они раньше были долгие, каждый спектакль показывали по несколько раз. В одной постановке я играла в паре с Людмилой Долгоруковой. Проблема в том, что в это же время я снималась у Петра Тодоровского в фильме «Последняя жертва».

И вот на тот день, когда у меня не было спектакля, я улетела из Риги в Москву на съемки — втихаря. Назавтра я бы вернулась — у меня и билет был. Я сказала об этом только одному актеру и одной актрисе, с которой жила в номере. И вдруг Долгорукова заболевает, и вечером я должна выйти на сцену! Артист, которого я предупредила, смог мне дозвониться. Я уже отснялась и помчалась в аэропорт. Объяснила ситуацию, и летчики взяли меня к себе в кабину! Когда вечером пришла на спектакль, кое-кто очень расстроился. И еще пришлось поменять номер, чтобы не жить с той артисткой. А не так давно я летела с театром в Махачкалу на гастроли. В аэропорту поняла, что забыла паспорт дома. Но сотрудники аэропорта сказали, что прекрасно знают «Галю из «Иронии судьбы...», и пропустили в самолет без документа...

— Ольга, а ваша семья была связана с кино или театром?

— Нет! Никогда не копалась в своей родословной, знаю только, что семья мамы была зажиточной и их раскулачили. Когда у меня в 90-е годы в финансовой пирамиде «Чара» пропало две тысячи долларов, я расстроилась. А мама говорит: «Чего ты так переживаешь?! Когда нас раскулачили, посадили в телегу и отвезли в чистое поле, в никуда. И что, я же живу».

Мама была домохозяйкой, растила восемь детей (семь девочек и одного мальчика, я — третья с конца). Папа — военный, службу закончил подполковником. Он воевал и нам, детям, не раз рассказывал, как командовал штрафбатом. А после войны отец остался служить в Германии. И меня туда увезли, когда мне исполнилось два года. Там родилась моя младшая сестра. А когда мне надо было идти в школу, мы вернулись в Москву, и родился брат Саша. Это была драматическая история: первым ребенком у мамы был мальчик, которого назвали Колей и который умер совсем маленьким. Мы, другие дети, об этом долго не знали. Но у мамы была красивая, привезенная из Германии шкатулка, в которой я очень любила копаться. Там лежала затертая фотография малыша. И однажды мама рассказала, что это ее первый ребенок. Перед смертью мама — а ей было уже 92 — часто «улетала» в другую реальность и все время спрашивала: «Где Коля?!» Я ее успокаивала: «Я его уложила, он спит...»

— Как жила ваша семья?

— До того, как уехали в Герма­нию, — в бараке, кто-то из детей даже спал на столе, но я это очень смутно помню. А после возвращения в Москву нам дали трехкомнатную квартиру на «Семеновской»... Из немецкого периода жизни осталось воспоминание об огромной коляске, в которой я вози­ла большую куклу. Очень хотела привезти эти игрушки в Москву, но папа категорически запретил. Понятно, надо было взять с собой более нужные вещи: шкаф, огромный комод, которые до сих пор у меня в квартире стоят. Кстати, на комод мама со временем выставила свои любимые фарфоровые статуэтки — привезла их по секрету от отца. Он как увидел — обалдел: «Зачем все это?!» И смахнул фарфор на пол. Почти все скульптурки разбились вдребезги. А из привезенных отрезов ткани мама шила нам одежду. Жили мы небогато. Но как-то умудрялись прилично выглядеть, достойно себя вести...

— А когда вы захотели стать артисткой?

— Всегда хотела, притом что не ходила в кино и в театры, не мечтала быть известной — тогда вообще не принято было выделяться. Помню, лет в десять на конкурсе чтецов декламировала стихи: «Всем известно: буква «Я» в азбуке последняя…» Читала очень выразительно, мне долго аплодировали. И именно после этого концерта я ощутила, что мне нравится «представлять», выступать.

Я посещала балетную студию, потом секцию художественной гимнастики (две мои сестры серьезно занимались этим видом спорта). А потом увидела объявление, что в только что открывшемся Дворце пионеров на Ленинских горах начинаются прослушивания в ТЮМ — Театр юных москвичей. Конкурс был большой, однако меня взяли...

Добираться до дворца от «Семе­новской», где мы жили, долго, неудобно. Но я всегда отличалась самостоятельностью, а главное — попала туда, где мне было очень хорошо. ТЮМ стал для меня вторым домом, у нас была чудесная руководительница Евгения Васильевна Галкина. Среди тех, с кем я там познакомилась, оказалась Наташа Гундарева. В спектакле «Дикая собака Динго» я играла главную героиню Таню, а она — маму одного из мальчиков. Тогда она уже была в теле, казалась взрослой, так что эта роль ей вполне подходила. Кстати, Наташа комплексовала по поводу своего веса и не была уверена в том, что ей надо быть актрисой.

— Вы с Гундаревой близко общались?

— Нет, потому что она уже долго играла в ТЮМе, а я там появилась гораз­до позже. Мы еще успели вместе поиграть в спектакле «Король-олень». А через много лет мы с ней снялись в одном фильме. Она тогда сильно похудела, отлично выглядела, но вскоре случилась трагедия — ее разбил инсульт... После десятого класса мы с Наташей вместе поступали в театральный. Но она сразу попала в Щукинское, а я только на второй год.

— Сильно расстроились, не увидев себя в заветном списке?

— Конечно! Поехала домой к Евгении Васильевне — в Пушкино, поплакалась. Она накормила меня яичницей с помидорами — я и не знала, что такое блюдо существует. Мы пошли на пляж, долго там сидели, она меня успокаивала, говорила, что все можно исправить. На самом деле я просто была плохо подготовлена. Начиная с того, что перед прослушиваниями решила покрасить свои светлые от природы брови и ресницы в черный цвет. Краска вызвала аллергию, у меня хлынули слезы, которые оставили на щеках черные разводы.

Самое же главное, я выбрала неправильный репертуар. Мнила себя героиней и с пафосом читала монолог Орлеанской девы «Молчит гроза военной непогоды…». А Галкина на том пляже объяснила, что я — инженю-кокет. И потом подобрала мне соответствующие стихи, басню. А еще мне помогло вот что: когда я не прошла на третий тур, пробралась в зал, спряталась за занавесом и внимательно прослушала всех абитуриентов. Потом я посмотрела списки принятых и проанализировала, что нужно педагогам. После этого мне оставалось только правильно подготовиться.

Пока готовилась, работала курьером — в день обходила три точки. Все заработанные деньги тратила на театры: кассирши меня уже хорошо знали. Чтобы купить билеты на самые по­пулярные спектакли, например на постановку «Глазами клоуна» в Театре имени Моссовета, я стояла в очереди к кассе целую ночь...

— На второй год легко поступили?

— Да! Целенаправленно шла в Щукинское училище, и меня с первого тура сразу послали на третий. Потом на первом курсе к нам на лекцию однаж­ды пришел ректор Борис Евгеньевич Захава. В тот день мы занимались ситуацией «оправданного молчания» — учились играть без слов. И вдруг он говорит: «Недавно одна абитуриентка читала басню. И когда ей стал мешать стул, она так выразительно, одними глазами, без единого звука показала это комиссии, что мы ей сами сказали: «Да, стул можно убрать». Я промолчала, опустила глаза, но мне было так приятно, что Захава это запомнил! Ведь он говорил обо мне...

Я занималась в училище с огромным удовольствием. Только категорически отказывалась показывать животных. Наверное, я просто не умела делать все эти ужимки и прыжки. А может, не хотела. Есть актеры, которые блестяще, безо всякого стеснения покажут курицу, заржут, как лошадь, хрюкнут, как свинья. Вон Костя Райкин немыслимое количество животных показывал, и ему, и зрителям это доставляет удовольствие. А я не могу!

— Кто учился с вами на курсе?

— С Женькой Герасимовым я протанцевала все четыре года — на хореографии мы всегда выходили первой парой. Он был очень коммуникабельный и обаятельный. Еще на нашем курсе училась Ольга Барнет (дочь знаменитого кинорежиссера Бориса Барнета и актрисы Аллы Казанской. — Прим. ред.). Оля вроде как и не хотела становиться артисткой, да и общаться не любила — дружила только с одной однокурсницей, а от нас держалась немножко в сторонке. У нее была другая, светская жизнь, своя тусовка. Например, она занималась большим теннисом, а в 70-е годы это занятие считалось элитарным... На самом деле самое большое количество будущих звезд училось на курсах чуть старше нас. На одном — Филатов, Дыховичный, Русланова. На другом — Гундарева, Райкин, Варлей...

— Когда вы учились в Щукинском училище, хотели играть на сцене или сниматься в кино?

— Мечтала только о театре! В кино всегда ощущала себя как в гостях. Пригласили, я пришла, поработала, получила гонорар. А сцена — это совсем другое... Да, я не киношная артистка. Но, с другой стороны, хорошо, что я не должна сидеть у телефона и ждать, когда пригласят на кастинг. У меня, по счастью, есть театр!

— Не могу не уточнить: этот театр — всегда один и тот же, имени Гоголя, в котором вы служите более полувека!

— Часто говорю, что я — человек постоянный: один театр, один муж... После училища я показывалась вместе с Олей Барнет во МХАТ. Но взяли ее. А я пошла в Театр Гоголя, который поначалу мне не понравился — какие-то задворки за Курским вокзалом. Но теперь эта дорога облагорожена, и театр замечательно выглядит. На самом деле все случилось к лучшему. Во МХАТе с его колоссальной труппой я могла затеряться, не получала бы больших ролей. А тут Борис Гаврилович Голубовский, увидев меня в дипломных спектаклях, сразу дал главную роль в «Безобразной Эльзе». И постепенно я заняла свое место в труппе... Потом у театра были другие худ­руки. А недавно к нам пришел Антон Юрьевич Яковлев. Он очень интеллигентный, терпеливый, мягкий и талантливый человек. И в его первой постановке — по «Грозе» Островского — я играю Кабаниху...

Ну а в кино требуются другие навыки… Знаете, на съемках я даже никогда не смотрю на себя в мониторе. Кто-то из актеров отснялся и сразу смотрит, что вышло. А я — боже упаси! Потому что меня это отвлечет, буду заниматься в кадре не тем, чем надо: думать, как бы мне выгоднее, красивее показаться. А это неправильно! Сейчас я много снимаюсь — в новом сезоне сериала «СуперИвановы», в фильме «Наш папа — Дед Мороз!». И подхожу к монитору, только если режиссер хочет показать мне мои ошибки: «Вот тут вы не так чашку держите — лицо перекрыли...» Наверное, в этом смысле я не очень профессиональный человек...

— Тем не менее в вашей фильмографии много заметных работ...

— Не могу не вспомнить замечательного режиссера Петра Ефимовича Тодоровского, у которого я снялась в «Последней жертве» А какие там у меня были партнеры! Михаил Глуз­ский — чудо-человек, такой замечательный, такой коммуникабельный. Леня Куравлев тоже был очень теплый и душевный. Они вдвоем мне, тогда не очень опытной артистке, серьезно помогали. Видели, как я нервничаю, и подсказывали, что надо делать. А вот Олег Стриженов был совсем другим, это как небо и земля. Очень красивый, очень талантливый, но держался ­особняком...

А в фильме Павла Чухрая «Зина-Зинуля» моим партнером стал Витя Павлов. Он играл шофера, а я его жену, которая почти все время ходит в бигуди. Павлов был чудесный, милый человек. Помню, как в перерывах между съемками он очень живописно рассказывал, как готовит самогон. Весь процесс подробно, в красках описывал, включая охлаждение готового напитка с помощью льда…

— А почему после этой ленты у вас случился такой большой перерыв в кино, на целых 13 лет — до 1999 года?

— Тут все сошлось. И дочка у нас с Сашей родилась (муж актрисы — Александр Скворцов, актер Театра имени Гоголя. — Прим. ред.). И картин в 90-е годы снималось очень мало (о качестве уж и не говорю). А в какой-то момент я увидела себя в неудачном фильме и сказала мужу: «Это моя последняя роль в кино: после такого никто приглашать не будет». Не потому, что я плохо сыграла, просто фильм был ужасный. И как в воду глядела...

— Как же выживали?

— В 90-е спасала моя большая квартира в Лялином переулке. Мы ее сдавали за 800 долларов, а сами снимали жилье на окраине за 200. На разницу и выживали... Еще выручал спектакль-дуэт «И эту дуру я любил». С этой постановкой Сергея Ивановича Яшина нам разрешили гастролировать — в театре знали, что мы не опозорим труппу. Помню, играли мы с Сашей в очередном Доме культуры, а там туалет очень далеко от сцены. А приехали впритык, быстро оделись и сразу начали спектакль. И вот по сумасшедшему взгляду мужа я понимаю, что с ним что-то не то творится, ему совсем невтерпеж! И вскоре Саша просто убегает со сцены и пытается найти туалет. А мне же надо как-то выкручиваться. Все действие происходит на пляже, и супруги притворяются, что только сейчас познакомились. Поэтому я сделала вид, что герой отошел куда-то полюбоваться морским пейзажем и героиня с ним ведет беседу на расстоянии. Я подаю за мужа реплики: «А, вы хотите сказать то-то?.. А, вы думаете то-то?» Зрители ничего не заметили! И после спектакля, как это часто бывало в 90-е годы, вручили нам вместо цветов банки с домашним вареньем и закрутками...

— Ольга Николаевна, скажите, в чем главный секрет вашей востребованности в профессии все эти годы?

— Наверное, в том, что я никогда не стремилась занять чужое место. И все, что делала, делала с любовью...