Михаил Богдасаров: «Табаков говорил: «Актер — бабья профессия»

«У всех мужчин это происходит примерно одинаково: ты думаешь, что в семье тебя недостаточно ценят, тебе тут не рады, упрекают, не так ухаживают. Делаешь все для семьи, а тебе говорят, условно, что ты ложку неправильно положил, или просят: «Купи мне новую машину» — при том, что старая прошла всего десять тысяч километров. Ты думаешь: «Наверняка другая женщина лучше будет меня понимать», — рассказывает актер и режиссер Михаил Богдасаров.

— Михаил Сергеевич, вы не раз жаловались на свою внешность как на причину ограниченного амплуа. Но у всего есть обратная сторона. В чем ваше лицо вам помогало?

— Действительно, моя внешность предполагает не самый широкий диапазон ролей. Я играю преимущественно «лиц кавказской национальности». Но, во-первых, их достаточно много требуется в кино, и поэтому я часто снимаюсь, а во-вторых, я делаю это, видимо, неплохо. В отличие от актеров, которые могут только притворяться армянами и грузинами, я сыграл громадное количество ролей — колоритных и объемных. Поэтому я даже благодарен маме с папой и дедушкам с бабушками за свою харизму, тем более в совокупности с талантом, но про это вы должны мне сказать, чтобы я не сильно сам себя расхваливал.

— Тогда примите мои комплименты! Я, кстати, люблю всех, у кого беру интервью, — по крайней мере до его окончания…

— Понимаю. Это из серии «Пока не поссорились, давайте сфотографируемся». (Смеется.)

— А вы когда-нибудь боролись за расширение своего амплуа?

— Я и сейчас борюсь. У нас есть один актер с похожими на мои внешними данными, но худой, накачанный старик. Я все время завидовал ему, как и британскому актеру Бобу Хоскинсу, который сыграл в фильме «Ближний круг» режиссера Андрея Кончаловского. Они эдакие супермены, в которых влюб­ляются женщины. Несколько лет назад я подумал: почему я не могу? И начал сбрасывать вес, и даже удалось не­много порадовать зрителей в этом качестве. (Смеется.) Конечно, хотелось бы больше, и я продолжаю думать об этом. А недавно предложили сыграть отрицательного персонажа, что мне не свойственно. Режиссер говорит: «Я вас прошу, Михаил, пострашнее. Нужно сыграть такого героя, который смеется, но от его смеха становится жутко». Я отвечаю: «Легко». Сняли. Режиссер посмотрел и сказал: «Нет, это не ваше, давайте все-таки сыграем веселого человека».

— У вас положительная энергетика, неслучайно вас сравнивали с Крамаровым…

— Когда я поступал в ГИТИС, в комиссии сидели Сергей Николаевич Колосов, картинами которого я с детства потрясен, и величайшая актриса Людмила Ивановна Касаткина, учеником которых я в итоге имел счастье стать. Кстати, я буквально вчера пересматривал фильм «Помни имя свое» и в очередной раз восхитился тем, как подробно она работает в каж­дой сцене. Этому она и меня научила, за что я ей безумно благодарен. Мы как-то спросили Людмилу Ивановну: «Заплакать — это просто?» «Очень», — ответила она и разрыдалась. Мгновенно входила в предлагаемые обстоятельства! Так же мгновенно могла рассмеяться. Я до сих пор общаюсь с ее сыном Алексеем и его дочерью Аней, у нас даже есть общий творческий проект. Так вот, во время вступительных экзаменов Колосов, глядя на меня, рубанул: «Ну этот, Савелий Крамаров, пусть потанцует». Чем-то мы похожи. Может, именно позитивом.

— А позитив очень востребован. Недаром у вас в активе уже больше трехсот киноролей…

— Мне главное — получить пробу и чтобы случилось кино. А то бывает и так: звонок от кавказских людей с акцентом. «Ми кино снимаем». Говорю: «Поздравляю». — «Ви с каким акцентом умеете говорить — с армянским, с грузинским, с азербайджанским?» Я секунду думаю и отвечаю с разными акцентами: «А вам с каким надо? С таким? Или вот с таким?» А они: «Ми вам перезвоним». С ударением на «о». И больше не звонят — видимо, кино не сложилось, и это неудивительно, судя по ударению в слове «перезвоним». (Смеется.)

Обычно, когда мне звонят: «Михаил Сергеевич, вы не против сняться?» — я задаю только два вопроса: «Это не порно?» и «Сколько дней?». Хотя, конечно, надоели роли по такой схеме: приходит главный герой к очередному армянину и спрашивает: «Cкажите, а вы не видели такого человека?» — «Нет, не видел». — «А такого?» — «А этого видел». — «И куда он потом пошел?» Это обычно бывает в детективах. Я стараюсь в каждом случае играть по-разному, например, здесь я бухгалтер, а там боксер, и исходя из этого мои герои по-разному разговаривают. Я всегда ищу. Таких ролей много, и иногда я с удивлением обнаруживаю, что, оказывается, в этой картине я тоже снялся. Название поменяли, к примеру, и я уже не ориентируюсь. Выясняется, я с Хабенским снимался, но не в одном кадре. Успокаивает только, что он, наверное, тоже не знал, что снимается с Богдасаровым. (Смеется.)

— До вас главным «лицом кавказской национальности» нашего кино был Армен Борисович Джигарханян. Вы с ним снимались когда-нибудь?

— Он всегда хотел, чтобы я работал в его театре. А в 2011 году мы снимались в фильме «Хранимые судьбой». Я заканчивал тогда режиссерские курсы и искал сценарий. Он увидел меня: «Сынка, как ты?» — «Учусь у Хотиненко. Ищу сценарий». — «Молодец какой!» Тут нас зовут на съемку, мы с ним идем, повторяем текст. Вдруг он говорит: «Сынка, я забыл спросить, мне же важно: как ты живешь?» — «Я заканчиваю режиссерские курсы, ищу сценарий». — «Молодец!» И так наш диалог слово в слово повторялся четыре раза. Чтобы прервать это, я сам начал его расспрашивать, как его театр… Что поделаешь — возраст. Ему все простительно, он был гений.

— Что для актера становится труднее с возрастом?

— Ты долгие годы должен быть наивным, открытым, ироничным в моем случае, внутренне легким. И в какой-то момент понимаешь, что уже не такой легкий, как в молодости. Сейчас я многие роли выполняю технологично. Вот я сегодня был на репетиции спектакля «Лес», это антреприза. И, репетируя, вдруг понял, что могу так, а могу и этак, то есть я не затрачивался в этот раз особенно. А режиссер говорит: «Да, точно, точно». А для меня это не составляет никакого труда…

Но почему вы спрашиваете только про актеров? Для режиссеров тоже в какой-то момент возраст становится критичен. Возможно, лучше вовремя закончить творческую деятельность. И мы знаем много тому примеров, не хочется обижать великих перечислением.

Даже на эстраде то же самое — Райкин, например, с возрастом потерял блеск. Еще я был на одном из последних концертов Михаила Жванецкого. Я подготовил ему вопрос из зала: «Что самое волнующее для вас происходило между вами и вашими зрителями?» А он ответил: «Когда я работал в Одесском порту, проходили бабы… И у них попы были классные». Отшутился так. Я был разочарован, и вся публика тоже.

— А если я вам самому адресую этот вопрос, как вы на него ответите?

— Скажу, что самым ­волнующим был мой дипломный спектакль в 1983 году — «Дорогая Памела» в переводе Регины Козаковой и в адаптации Григория Горина. Позже эту пье­су поставили в «Ленкоме», но вышло гораз­до хуже. Все спектакли по ней, которые я потом видел, вообще не трогали меня, потому что философия, заложенная автором, осталась нераскрытой. Режиссером нашего спектакля был педагог курса Владимир Наумович Левертов. Главную роль старушки играла моя сокурсница 24-летняя Жанна Балашова. Они с режиссером придумывали тексты молитв, звучащих со сцены. Спектакль был очень успешным, билеты на него невозможно было достать. Но для меня самым важным были собственные ощущения. После последнего спектакля мы стояли на поклоне, и вдруг все «обрушились» — стали рыдать, зал встал, скандировал, плакал, настолько это было ошеломляюще.

А роль я получил почти случайно. Владимир Наумович ввел меня во второй состав, а в первом составе играл Сергей Тепер, мой однокурсник. Я считался не очень надежным, потому что до этого в ответственный момент лег в больницу с аппендицитом. Пытался убегать от врачей, из меня торчали трубки, но им удалось меня обмануть: «Михаил, потерпите, мы сейчас вам сделаем обезболивающий укольчик, и вы сможете уйти». Раз — ввели снотворное, и все. Так вот, в глазах мастера этот аппендицит случился у меня не вовремя… И вдруг Тепер не пришел на репетицию один раз, второй, и Владимир Наумович повернулся ко мне и как-то так безнадежно сказал: «Чтобы завтра весь текст знал наизусть». Счастье, что эта роль случилась в моей жизни. Пока более глубокого и высокого в творчестве у меня ничего не было.

— Вы несколько лет и очень ус­пешно играли в «Табакерке», а потом ушли. Почему?

— У меня в «Табакерке» было много ролей, но не главных. Ушел, потому что Олег Павлович, когда я обратился к нему с очередным вопросом о своем будущем в театре, ответил: «Ты эпизодник, твоя задача — прийти, блеснуть и уйти». Меня это расстроило, лишило надежд на большие роли. Мне же хотелось играть Гамлета! Я в то время уже был не только «известным в узких кругах», меня и на улице узнавали. Теперь я думаю, главный режиссер имеет право такое сказать. Кроме того, Олег Павлович обладал необыкновенно доброй иронией и самоиронией, он никого никогда не обижал. Но в 90-е годы многие себя переоценивали. Людям казалось, что они пупы земли. И многие стали жертвами своей мании величия. Олег Павлович всегда говорил: «Не забывайте, что вы просто артисты». При этом он взращивал таланты, просто отец родной был для всех.

— А вам удалось преодолеть эту манию величия?

— Сейчас я спокойно к этому отношусь, а раньше заходил в метро и искал глазами людей, которые обращают на меня внимание. Но перерос это. Вот мы с вами сидим, а девушка за вашей спиной уже сфотографировала меня. И мне это абсолютно безразлично. Вот если я перестану работать, тогда — да… И то я что-нибудь творческое придумаю.

— Вернемся к «Табакерке». В определенный момент вы снова пришли в этот театр...

— В 2008 году я оказался на перепутье — вернуться в театр или заняться режиссурой? Пришел к заведующей труппой Наталье и говорю: «Хочу вернуться». Она посоветовала: «Сначала походи на спектакли, а потом иди к Олегу Павловичу и скажи: «Вот, я хотел бы сыграть эти роли». Я посмотрел «Обыкновенную историю», «Рассказ о семи повешенных», со всеми поздоровался за кулисами, мы повыпивали, повспоминали. Потом я пошел к Олегу Палычу, он сказал: «Это правильное решение». Но, выйдя от него, я почувствовал, что мне скучно, подумал: нет, не хочу, как будто я опять погружаюсь в какое-то болото. Позвонил Наталье и сказал, что принял решение поступать на Высшие режиссерские курсы. Она ответила: «Ну и правильно».

— Вы говорите, за кулисами с коллегами повыпивали, повспоминали. Что именно вспоминали?

— Например, такую историю. Играем спектакль «Полоумный Жур­ден». Роль Журдена — у Сергея Газа­рова, и перед выходом мне сказали, что его жена Ирина Метлицкая только что родила второго ребенка. Заведующий труппой попросил меня сообщить ему. Я сообщил, и спектакль просто полетел, потому что Сергей играл с небывалой скоростью — ему, естественно, хотелось поскорее к жене.

— На режиссерские курсы вы поступили. Но, наверное, сразу возник­ли новые задачи — достать денег для кино, скажем. Как вы с этим справлялись?

— Бюджет не всегда нужен. Я свое первое кино снял… не угадаете! За десять тысяч рублей. Короткий метр, конечно. Бюджет ушел на карту памяти, батарейку, еду и бензин. Ос­тальное — связи. Связи начинают работать в тот момент, когда нужно. Я гулял в Сокольниках и думал, кого бы позвать снимать мой фильм, где взять оператора. И мне навстречу идет оператор, с которым мы вместе работали в рекламе. Я ему рассказываю про фильм, а он: «Со светом будем снимать или без?» У него и камера сразу же нашлась, и сын его стал нашим камераменом. Актрису я нашел в соцсети, она привела с собой хорошего актера, потом один из сокурсников попросил снять в кино его дочь, я сначала отказался, но потом взял ее, и не пожалел. Я хочу сказать молодым режиссерам, чтобы они не боялись начинать свой проект, он будет делать сам себя, все получится.

— Кстати, о кастинге. Вы, как режиссер, кого бы взяли сниматься — человека талантливого, но капризного или среднего актера, но с хорошим характером?

— Вообще, покладистость — это одна из составляющих профессии. Что такое актер? Это исполнитель. Я своим студентам говорю, что они обязаны соответствовать требованиям режиссера, иначе идут на… Ну то есть идут и сами становятся режиссерами, продюсерами. А не можешь или не хочешь — так выполняй чужие приказы. Например, Маша Аронова . Помимо работы нас связывал и дружеские отношения, мы несколько раз играли мужа и жену. И как-то на моем проекте она вдруг заявляет: «Миш, давай вот так снимем». Я отвечаю: «Эта сцена не про тебя, а про героиню Оли Тумайкиной». А она продолжает: «Вообще, ты не готов к съемкам». — «Почему? Вот мои раскадровки». Она опять что-то возражает, и тогда я говорю: «У Марии Валерьевны перерыв, она идет отдыхать, а мы снимаем сцены с Ольгой Тумайкиной». Маша потом писала мне СМС: «Миша, да ты что? Прости». И с этого момента — ни слова поперек. Аронова очень профессиональный человек и понимает, что надо выполнять свои обязанности. Я вообще с самодеятельностью не работаю. Снимал несколько сериалов, где мне предлагали непрофессиональных артистов, и я понял: того, чего быстро можно добиться от профессионала, не добьешься от любителя, первый результативнее.

— А есть режиссеры, которые для вас являются особым авторитетом?

— В свое время я очень ценил Никиту Сергеевича Михалкова. Его ранние картины — «Пять вечеров», например. Потрясающе сыгранные актерами истории. Кроме того, он прекрасный педагог и в этом качестве проявляется еще и как шоумен. Это тоже талант, но другой. В его последних фильмах нет, как мне кажется, ясных и понятных сюжетов. А первые его картины были потрясающие, они полны смысла, изоб­ретательны. Вот такое кино я бы хотел снимать. Заметьте, там бюджеты были смешные. Но режиссеры находили выход из ситуации. Все актеры великолепно играли, в том числе и сам Никита Сергеевич, он же блестящий актер.

— Михаил Сергеевич, вы преподаете в Институте театрального искусства имени И. Д. Кобзона. Студенты сейчас и в ваше время сильно различаются?

— Думаю, сейчас они сознательнее и целеустремленнее в тысячу раз. Потому что в те годы образование было бесплатным, держалось только на авторитете педагогов. Сейчас из нашего института, по статистике, выпускается намного больше профессиональных актеров, чем с нашего курса в ГИТИСе. Спросите, сколько человек работают актерами из моих однокурсников? Нас было 22 студента, актерами стали шестеро или семеро. Остальные — кто чем занимается. Теперь мои ученики больше устремлены к цели. Хотя мальчики ленивее. Девочки собраннее, у них больше инструментарий, они поют и танцуют с детства, больше читают, у них лучше чувство юмора. У меня на курсе двадцать девочек и шесть мальчиков. 

Мы же принимаем по таланту, а не по гендерной принадлежности. Несколько девочек я отчислил после первого и второго курса, чтобы они борщи варили и детей рожали — в творчестве никакой пользы от них не будет. И все же тенденция учиться всерьез у девочек сильнее проявляется. Приведу пример: мы сейчас ставим «Хануму». Один из студентов клянется мне в любви: «Михаил Сергеевич, я вас так люблю, пожалуйста, не снимайте меня с роли!» При этом он не приходит на музыкальные репетиции. А на днях во время посадки на самолет в Сочи я получаю СМС от старосты группы, что его опять нет. И я ему даже видео записал: «Видишь, я далеко, но уже знаю, что тебя не было на репетиции. Я же тебя отстраню от роли, а потом ты скажешь, что окончил курс Михаила Богдасарова, но все напрасно». Так же, кстати, меня приводила в чувство великолепная Людмила Касаткина, когда я пропускал репетиции: «Миша, если не будете приходить, окажетесь после института в Орле, Саратове или еще где-нибудь, а у вас есть шанс остаться в Москве». Сработало. Но я не представляю, чтобы такое вообще пришлось говорить девочке…

— Кстати, о шансе. У вас никогда не было шанса сыграть Сирано де Бержерака, на которого вы так похожи?

— Сирано чуть было не случился, когда я сдавал французский язык в институте. У нас его преподавала Нина Семеновна Кузнецова, она говорила почти всегда на французском, а если на русском, то с легким французским акцентом. Когда мы только поступили, она спросила: «Ты что будешь учить?» Я говорю: «Все равно». Она улыбнулась и дала мне текст «Сирано...» на французском. И вот четвертый курс — госэкзамен. Она ко мне подходит и спрашивает: «Ты выучил конечно же?» Я говорю: «Конечно же — нет». — «Ну, тогда иди болей». Я взял себе справку о болезни (мои студенты не должны про это читать!). Нина Семеновна перед всем курсом мне звонит: «Мишенька, как у тебя с Сирано?» Я отвечаю слабым голосом: «Я болею, болею». — «Ну, очень жалко». Короче, она поставила мне тройку, и все. Такой был у меня Сирано… Зато в жизни моего сына Сергея Михайловича, который окончил сценарный факультет ВГИКа, он определенно состоялся. От лица Сирано сын написал целый цикл стихов, так что этот герой продолжает жить в нашей семье Богдасаровых.

— Михаил Сергеевич, у вас получился «семейный подряд»: старший сын — писатель, младший — актер и режиссер монтажа, а вы — режиссер. У вас уже был общий проект?

— У нас их несколько. Есть аудио­спектакль — инсценировка моего сына «Пикник на обочине» по братьям Стругацким, я его поставил, младший сын сыграл одну из ролей. Еще один аудиоспектакль — «Понедельник начинается в субботу», Антон сыграл там главную роль. Сейчас я сделал третий аудиоспектакль «Трудно быть богом». У нас с Сергеем много заявок и много готовых проектов для кино, и сейчас мы должны заключить договор с одной продюсерской компанией. Изначально продюсер отказался брать наши заявки: «Ничего не подошло, но приезжайте поговорить». И вдруг он предложил мне стать креативным продюсером своей компании. Это пока в процессе.

— А какова была реакция ваших сыновей на обнародованную вами на ТВ историю ухода из семьи? И вообще, у ваших детей к вам столько же претензий, как у вас к вашим родителям?

— Мои претензии к родителям объемнее, чем претензии моих детей ко мне, несмотря даже на упомянутый вами факт моей биографии. Потому что так или иначе мои дети жили под моим крылышком, я их обеспечивал всем и давал им все возможности заниматься тем, что им нравится, — все оплачивал. А мой отец рано ушел из семьи, и я хорошо помню, как до этого родители при мне выясняли отношения, а я плакал. Я поклялся, что в присутствии своих детей никогда не буду ругаться с женой или говорить детям, что они тупые, идиоты, дебилы. Так и поступал с ними. У детей были ко мне претензии, связанные с моим уходом из семьи. Осадочек у них остался, но мы не обсуждаем это. Я чувствую, что мои дети тоже сделали свои выводы, как и я, в том смысле, что не пойдут моим путем. Потому что они понимают, насколько это для всех разрушительно. Хотя может быть и наоборот, ребенок может подумать, что так можно — уйти из семьи, а потом вернуться. Надеюсь на их благоразумие.

— А эта история вашей личной жизни была пиаром или правдой? И как вы вообще относитесь к пиару?

— Конечно, это правда. Что касается пиара, приведу пример. У меня есть подружка, которая много раз мне звонила и говорила: «Давай мы с тобой замутим пиаровскую историю». Сняли. Смешно уже то, что тот, кто по сюжету обвинял нас в адюльтере, он же режиссер, это все снимал в кустах с моего телефона. Потом было дурацкое обсуждение, и никакой выгоды, кроме гонорара, мне это не принесло. Мне позвонили все родственники и сказали: «Для чего ты в такой туфте принимаешь участие?» Получилось, деньги потрачены, а позор остался. В общем, пиар — это американо-европейские технологии, у нас они плохо приживаются.

Я давно понял, что в нашей стране все решается на личных контактах: нужно оказаться в нужное время в нужном месте — вот и весь пиар. Как вы мне сказали, когда предложили интервью? «Я думаю, вы сами, даже без моих вопросов, все, что нужно, скажете». (Смеется.) Так и режиссеры говорят: «Придет Богдасаров и все сделает правильно».

— Михаил Сергеевич, расскажите, как все-таки это случилось, что вы, прожив двадцать лет с женой, влюбились, развелись, пять лет прожили с возлюбленной, а потом вернулись в семью…

— Когда со мной все это произошло — в смысле, любовь, я принял решение уйти из семьи. Но если долго добиваешься женщину, а она не соглашается на брак, а потом, когда у тебя уже все перегорело, вдруг говорит: «Я согласна», ты думаешь: «На хрен нужно?» Однажды я написал письменное воззвание к любимой: любовь, морковь, кровь, молю, навеки — и так далее. И вдруг она дала ответ на эту бумажку: «Да, давай». К тому моменту прошло года четыре, как мы были вместе. Я уже переехал в Химки и жил отдельно, а она все реже там появлялась, дело шло к расставанию. И вдруг это — «давай»… В общем, я вернулся к жене, и она меня простила, хотя осадочек и у нее остался, я думаю.

— Эту поучительную для многих мужчин вашего возраста историю вы как-то отобразите в своем творчестве?

— Я мечтаю об этом написать, но каждый раз думаю: неужели это кому-то интересно в контексте нынешних событий в нашей стране и в мире? Мне кажется, это мелко. Что тут писать? У всех мужчин все происходит примерно одинаково: ты думаешь, что в семье тебя недостаточно ценят, тебе тут не рады, упрекают, не так ухаживают. Ты делаешь все для семьи, а тебя упрекают за то, что ты, условно, ложку неправильно положил, или просят: «Купи мне новую машину» — при том, что старая прошла всего десять тысяч километров. Ты думаешь: «Вот возлюбленная лучше меня понимает…»

Я ей благодарен за то, что, когда я сидел вообще без работы после окончания Высших режиссерских курсов, она мне говорила: этому позвони, тому позвони. Очень энергичная была, хотя в творчестве ничего не понимала. Важно еще, что за этот период я написал две тысячи стихотворений! Романтика ей очень быстро надоела, она повторяла: «Лучше деньги принеси, бриллиантовое кольцо купи, или в Грецию по­едем, а лучше в Мексику…» В общем, оказалось, что то, чем недовольна жена, — это были цветочки по сравнению с тем, что не устраивало ту, к которой я ушел. Вот такая классическая мужская история.

— За эти пять лет жизни с возлюбленной вы похудели, стали прекрасно выглядеть. Но, говорят, вы легко худеете и поправляетесь и по желанию режиссеров. Как у вас это получается?

— Да, чаще это бывает по производственной необходимости. Чтобы поправиться — макароны плюс хлеб. Я хлеб очень люблю, особенно лаваш (говорит с кавказским акцентом) — и туда обязательно надо что-то завернуть вкусное. А вот когда худею, мне труднее всего без хлеба. Сейчас я похудел на два килограмма за три дня.

— У вас есть свои диетологи?

— У меня много диетологов, они все мучают меня тем, что просят присылать фотографию еды на моей тарелке. А у меня нет терпения и времени, да и желания, для таких отчетов. Я первые два дня с ними общаюсь, а потом прекращаю. (Смеется.) Никому не плачу, они сами меня находят для рекламы. Как и косметологи, благодаря чему я все лишнее убираю на лице, маникюр делаю. Табаков говорил: «Актер — бабья профессия абсолютно».

— Это немного странно звучит от кавказского мужчины…

— Почему? Мы в Дагестане снимали фильм «В плену надежды», где я играл русскоязычного араба. Мне сказали, что они очень за собой ухаживают, очень. Все стильно пострижены, борода аккуратно выглядит, если она есть, ноготки в порядке — все комильфо.

— Михаил Сергеевич, зрителям всегда интересно, что творится в перерывах между съемками. О чем вы, например, говорите с парт­нерами?

— По-разному бывает. Я сейчас снимался с Олегом Тактаровым, он рассказывал о том, что занимается чачей, купил новые бочки и так далее. Но чаще актеры цепляются языками и рассказывают истории каждый про свои съемки или смешные случаи из жизни. А я, например, люблю рассказывать такую историю про мою фамилию. Прилетел я как-то в Ереван на съемки и в аэропорту смотрю, за мной идет небольшого роста человек. У меня тогда болела спина. А человек догоняет, с уважением заглядывает в глаза, подставляет стул и говорит по-армянски: «Садись». Я подумал, что он меня узнал. Подхожу к ассистентке по актерам, которая меня встречала, и спрашиваю: «Что он ко мне пристал?» Она отвечает, что владельца авиакомпании «Армавиа» зовут Михаил Багдасаров, и тот человек, видимо, принял меня за него. Я обиделся… Когда вышли, она добавила: «Кстати, инвестором нашей картины является Михаил Багдасаров, и я вас сейчас познакомлю». Пришли к нему, он говорит: «Я вас знаю». Я опять решил, что он узнал во мне актера, и тут выясняется, что он принял меня за учителя биологии его детей… Мы думаем, что мы великие и все нас знают, но это не так. Это, кстати, тоже к вопросу о мании величия.

— Вы как-то сказали, что каждые пять лет вам становится скучно. А сейчас какой у вас период?

— Сейчас основная моя работа — преподавание в ИТИ имени Кобзона. Я взял там один очный курс и один заочный — это мой первый такой профессиональный опыт. До этого преподавал непрофессионалам. На заочном встречаются очень незаурядные личности, частично профессионалы, а частично уже имеющие какое-то образование, например, спортсмены, модели. Таким людям надо дать шанс попробовать себя в другой профессии. Мне интересно с молодежью, она не дает скучать. Поэтому пока все нормально. Хотя в этом качестве я уже три года, так что спросите еще через год. (Смеется.)