«Мы с Гурченко ехали в «Стреле» в Ленинград. Она вынула кастрюльку, полную котлет, и стала есть. Я обомлела. Говорю: «Время уже полночь, как можно есть?» А она отвечает: «А мне ничего не будет. Я даже никакой зарядки не делаю, ненавижу физкультуру и спорт, для меня естественное состояние — лежать в постели». А я, как и все, считала, что она сидит на жесточайшей диете», — рассказывает Людмила Зайцева, сыгравшая в комедийном сериале «Юность», недавно стартовавшем на СТС.
— Людмила Васильевна, ваша мечта стать актрисой осуществилась лишь с третьей попытки. Вы три года подряд поступали в театральные институты. Зато ваш дебют в кино стал невероятно ярким — за 1972 год вы снялись сразу в трех культовых картинах: «Печки-лавочки», «...А зори здесь тихие» и, конечно, «Здравствуй и прощай», где вашим партнером был сам Олег Ефремов. Он не предлагал вам стать актрисой МХАТа?
— Нет, я абсолютно не его поля ягода. Он ко мне относился покровительственно-снисходительно, не более того. В селе Синявском Ростовской области, где проходили съемки, нас водили столоваться и отдыхать в дом к одной женщине. Работать днем было невозможно, потому что жара стояла страшная. Нас кормили борщом и отправляли спать. Мне стелили в дальней комнате, а Ефремову — в проходной. А в доме занавесок не было, окна газетой заклеены, мухи бились в стекла, так еще и Олег Николаевич спустя пять минут начинал похрапывать — уснуть невозможно! Потом за нами приходили: «Перерыв окончен, вечерняя смена». Ефремов мне: «Людочка, я опять храпел?» Я отвечала: «Не слышала, Олег Николаевич, не знаю, спала очень крепко». Хотя на самом деле в таких условиях не уснула ни разу.
У Олега Николаевича тогда был роман с какой-то актрисой. Он скучал, маялся в разлуке, постоянно ей звонил, а потом жаловался мне: «Вот она сейчас где-то с кем-то, а я тут с тобой сижу, арбуз ем!» Обычно наше общение строилось так. Ефремов предлагал: «Людочка, я арбуз купил...» — «Ой нет, Олег Николаевич, не хочу». Или: «Пойдем в ресторан обедать?!» — «Ну что вы, я не пойду». Или: «Я шампанского купил». — «Да не пью я шампанское!» Но потом все-таки соглашалась: «Ну ладно, посижу с вами». — «Зайцева, я все про тебя понял, — говорил Ефремов, — ты сначала всегда говоришь нет!» И вот я приду к нему, сяду на подоконник и молчу... «Чего ты вечно на этих подоконниках сидишь?!» — удивлялся Олег Николаевич. А у меня была такая привычка со студенческих лет. Я приходила в комнату общежития к своим друзьям: Лене Филатову, Боре Галкину и Сереже Вараксину, забиралась на подоконник и так загадочно-молчаливо коротала с ними вечера, пока они вели бесконечные споры об искусстве...
Ефремов любил, чтобы шампанское и пиво были холодными — «чтобы небо кололо», как он выражался. Иногда ему хотелось холодного пивка уже с утра — ведь жара стояла 45 градусов в тени. Но однажды я устроила забастовку, сказала: «Олег Николаевич, если вы выпьете пива, я играть с вами не буду! Вот отснимемся, поедем в Ростов-на-Дону, пойдем в ресторан, будем вместе есть солянку, тогда и выпьете!» Представляете, дебютантка поставила условие Ефремову! Не знаю, какая муха меня укусила. Но он не обижался: «Людочка, ну что ты всегда такая строгая!»
— Людмила Васильевна, съемки одной из недавних ваших картин «Тихий Дон» Сергея Урсуляка тоже проходили на натуре в Ростовской области. В экранизации романа Шолохова вы сыграли Василису Мелехову — мать Гришки.
— Съемки длились полтора года: и летом в самое пекло, и осенью, и зимой, и ранней весной… Декорация была построена на натуре — на берегу Дона. Художник Алим Матвейчук (отец певца Глеба Матвейчука) построил в низине великолепные декорации — две хаты. И двор, и сарай, и изгородь, и конюшня — все было как настоящее.
Сами мы жили на родине Шолохова, в станице Вешенской, в санатории. Но там было как-то тихо — не по-станичному: песни слышались, только когда пели актеры из нашей группы, возвращавшиеся с Дона. Потом мне рассказали, что очень много домов в Вешенской скупили москвичи — вот станичные традиции и уходят. А за тот дух и атмосферу, которые есть в нашем фильме, спасибо Урсуляку и художнику — это их заслуга.
— Можно ли провести какие-то аналогии со станицей, в которой родились вы?
— Я родилась не в станице, а на хуторе Восточном Краснодарского края. Потом мы переехали в город Усть-Лабинск, поэтому ничего общего с обстановкой моего детства на съемках не было. На Кубани свой колорит, но и там от старой жизни уже ничего не осталось. Зато когда мы собираемся на малой родине с моими хуторскими подружками детства, поем, как пели наши родители, когда по всему хутору шли «спивы».
— Вам с детства приходилось в поле работать?
— Работала я в основном по дому, но у нас был огромный участок, половину которого занимал огород, половину — сад. Поэтому постоянно приходилось что-то обихаживать, собирать, резать, сушить. Когда мы жили в Усть-Лабинске, от школы нас посылали на уборку урожая в колхозы — собирать помидоры, огурцы. И нам за это даже что-то платили, какие-то трудодни были. В каникулы мы подрабатывали на пищекомбинате в Усть-Лабинске. А за мостом располагался Хатукайский консервный завод, где я тоже, кстати, подрабатывала. Когда в первый раз не поступила, пошла работать на сахарный завод. Это был цех с мелом — в сахар добавляли мел, чтобы его отбелить. Сырец шел к нам с Кубы. Сегодня мы в магазинах покупаем его как коричневый тростниковый сахар. А тогда никому и в голову не приходило его ни продавать, ни воровать. С работы сотрудники тащили белый сахар...
Когда не попала в институт во второй раз, мы с подружкой по комсомольской линии завербовались на стройку нового района Таганрога, который называется Дубки. Дело в том, что Таганрог стоит на Азовском море, а у нас была мечта заниматься в яхт-клубе. Наивные, думали, что будем в свободное время в яхт-клуб ходить. Да только работа оказалась от зари до зари. Приходишь вечером со стройки в общежитие и валишься на кровать…
— В итоге вы все-таки поступили в Щукинское училище и впоследствии стали актрисой Театра киноактера. Старшие коллеги вас наставляли?
— Однажды я была с Инной Макаровой в поездке. Сейчас уже и не вспомню, что за город на Севере. Привезли нас на вертолете в какой-то клуб. Холодно очень. В клубе сидят продрогшие люди в верхней одежде. Я решила: переодеваться не буду, пойду на сцену в сапогах. А Инна Владимировна гримерку отдельную попросила, утюг. Надела капроновые чулочки, туфли лакированные, костюм, сделала завивку и вышла к зрителям как Артистка! Вот что значит старая школа!
В другой раз на гастролях нас с Лидией Николаевной Смирновой привезли в какое-то общежитие выступить перед строителями. Работяги спустились из своих комнат: кто в халате, кто в переднике, в домашних тапочках. А тут Смирнова в гипюровой кофте, с прической, на каблучках. Лидия Николаевна за словом в карман никогда не лезла. Вот и тут она обратилась к публике: «Вы куда пришли?! На встречу с народной артисткой СССР! Вы почему сидите передо мной в домашних тапочках? Получается, вы меня не уважаете?! Вы посмотрите на меня — как я готовилась к нашей встрече! Так, все, кто в тапочках, немедленно уйдите с первого ряда!» Я была потрясена! Подумала: какая она молодец, как несет свое звание народной артистки!
— В кино у вас были потрясающие партнеры. Например, у вас несколько совместных фильмов со Станиславом Любшиным, в том числе «Ксения, любимая жена Федора» и «Царевич Алексей».
— Любшин — один из любимых моих актеров. Помню, Станислав Андреевич пригласил меня во МХАТ на свое 70-летие. Что было на вечере, позабылось. Но не могу забыть, как он читал со сцены Бунина. Я всегда знала, что Любшин хороший артист, но что настолько!
В Ереване в период съемок «Ксении…» мы со Станиславом Любшиным и Аллой Мещеряковой жили в одной гостинице. Со смены приезжали уставшие, продрогшие — была холодная поздняя осень. Вместе шли ужинать в ресторан — отогреваться. Любшин, шутя, предлагал нам: «Девчонки, может, режимчик нарушим?» Я уточняла: «А как быть с лицом наутро?» Он учил: «Полотенце мочишь горячей водой и прикладываешь. Все морщинки и разгладятся».
— Узнавали его в Ереване?
— Не то слово, за ним толпами ходили! Любшина приглашали на всякие вечеринки, в его честь накрывали столы. «Ну что, пойдем, девчонки?» — спрашивал он нас. «Нет, Станислав Андреевич. Ни в коем случае! Надо поспать — утром на съемку!» Популярность у него была колоссальная! Может быть, поэтому Любшин и не любит свой фильм «Щит и меч». Помню, на кинофестивале в Анапе нас со Станиславом Андреевичем пригласили в армянское землячество. Приехали, и я слышу, как один армянин звонит по мобильному: «Слушай, Карен, где ты? Иди быстро сюда, тут «Щит и меч» стоит, живой!»
— Недавно Станислав Андреевич отметил свое 90-летие, а 31 мая 90 лет исполнилось бы Георгию Буркову. С ним вы сыграли главные роли в фильме «Кадкина всякий знает»...
— Жору я всегда поминаю и хожу к нему на могилу. С ним очень легко было работать. Мы вообще весь сценарий переписали. Его герой приводит ребенка с фронта, а жена ревнует, и по этому поводу у них все время какие-то недоразумения. Кстати, одного из наших детей играл Роман Мадянов, тогда еще мальчишечка. И вот финальная сцена. По сценарию Кадкин и Пелагея приводят ребенка в больницу. Кадкину задают какие-то вопросы про ребенка, а он ничего толком не может ответить. И жена, наконец, понимает, что это не его ребенок. Мальчика приходится оставить в больнице, и супруги возвращаются вдвоем. И прямо на дороге Пелагея становится на колени, прося у мужа прощения: «Христа ради, Кузьма, прости меня!» Такой возвышенный стиль. А Жора говорит: «Ребят, ну зачем это все? Давайте просто снимем». — «А как?» — «Ну, идем мы по пыльной дороге, она на него посмотрела, он на нее, она заплакала, он ее прижал к груди — и все понятно». Все гениальное просто. Жора, конечно, фантастический артист.
— И режиссер со сценаристом все это принимали, не спорили?
— Нет, никто не спорил. У нас был потрясающий оператор Саша Чечулин, который поддержал Жорину идею: «Ребята, надо снять быстро, потому что на вокзал скоро привезут свежее пиво. А если мы сейчас будем становиться на колени, рыдать и руки к небу возводить, то пива нам не достанется». Это была шутка, конечно, — дело же не в пиве…
— А Бурков, рассказывают, был к подобным напиткам неравнодушен. Не срывал съемки?
— Нет, нет, никогда. На съемках он вообще не выпивал. Мы не раз вместе бывали и на Алтае — на родине его друга Шукшина, и я ни разу не видела Жору нетрезвым. Была, правда, одна забавная история на съемках «Кадкина всякий знает». Снимали картину под Тверью (город тогда назывался Калинин). В очередной раз возвращаемся на электричке в Москву. С нами едет легендарный артист Борис Новиков, наш дорогой милейший Боречка. А Новиков недавно только выписался из больницы, поэтому на вокзале его встречала жена. И вот мужичкам моим захотелось выпить. Но жена Новикова не разрешила бы. Тогда на вокзале между путями мы нашли какую-то яму — там шли аварийные работы. И было принято решение спуститься в эту яму. Я, естественно, с ними — как подруга фронтовая. Из ямы все вылезли довольные. И увидели одинокую фигуру на платформе — жену Новикова…
— Вы дважды снимались с Людмилой Гурченко у двух легендарных режиссеров — Венгерова и Германа.
— У Владимира Венгерова в фильме «Строговы» есть сцена, где я Гурченко бью. Моя героиня принимает ее за любовницу мужа. А в «Двадцать дней без войны» Алексея Германа у нас с ней общих сцен не было. Но мы обе пробовались в эту картину на главную роль. Я проходила пробы в паре с Анатолием Солоницыным. В абсолютно пустом павильоне мы с ним стояли и вели диалог. Это была сцена прощания: я провожу рукой по его щеке, он перехватывает мою руку и сжимает в своей… И вдруг я увидела в глазах Солоницына слезы. Тогда и сама заплакала, хотя никто нас об этом не просил. Я не знаю, остаются ли видеопробы где-нибудь в архивах, но сегодня было бы интересно на это посмотреть. Но не утвердили в картину ни его, ни меня. Герману почему-то хотелось снимать Никулина. А Юрию Владимировичу в пару я не годилась. Взяли Людмилу Марковну. Она, конечно, грандиозная актриса.
— В итоге Герман предложил вам другую роль?
— Он взял меня в эпизод, когда все сидят и пьют чай. Я что-то в кадре сымпровизировала с чашкой. Это было не более чем баловство, а критики потом отметили мою работу...
— С Никулиным пообщались на съемке?
— Во время смены общаться некогда было. Мы потом с ним измучились на озвучании, он никак не мог попасть в собственную артикуляцию. У меня там всего несколько фраз, а смена затянулась…
С Гурченко были и другие интересные пересечения. Например, я тоже пробовалась на главную роль в фильм «Старые стены» Виктора Трегубовича. Но взяли Людмилу Марковну, я по возрасту не очень годилась на роль директора фабрики. А Гурченко пробовалась в картину «Здравствуй и прощай». Да-да, она претендовала на мою Шурку. Кстати, я с «Ленфильма» даже забрала фотографии ее проб, они до сих пор у меня дома хранятся. Виталий Вячеславович Мельников тогда сказал: «Гурченко хорошая актриса, но на эту роль мне нужна крестьянка. А Люся — барышня-крестьянка».
И еще один эпизод, связанный с Гурченко, который меня поразил. Мы ехали с ней в «Стреле» в Ленинград. Только разместились, как она вдруг вынула кастрюльку, полную котлет, и стала есть. Я обомлела. Говорю: «Время уже полночь. Как можно есть?» А она отвечает: «А мне ничего не будет. Я даже никакой зарядки не делаю, ненавижу физкультуру и спорт, для меня естественное состояние — лежать в постели». А я, как и все, считала, что она сидит на жесточайшей диете…
— В вашей фильмографии очень много совместных картин с Любовью Соколовой. Вы дружили?
— Мы с Любочкой, конечно, сразу сошлись. Веселая, разговорчивая, она и пела с удовольствием, и великолепно читала стихи, и юморила, и рассказывала анекдоты. Помню, поехали мы на Шукшинские чтения в станицу Клетскую на Дону, где умер Василий Макарович. В поселке одна небольшая гостиница, и та битком — много приглашенных. Нас с Любой негде разместить. И организаторы попросили: «Переночуйте, пожалуйста, одну ночь в больнице. Мы вам дадим отдельную палату». А что такое сельская больница в 90-е годы? Койки с панцирной сеткой (когда мы на них легли, они провалились до пола), какая-то дверь, закрытая на швабру. А за стеной у нас оказалась процедурная, куда всю ночь привозили пациентов с отравлениями. Вот мы и слушали до утра, как в соседнем помещении промывают людей. Как же мы с Любой хохотали!
Помню, в Москве проходил международный кинофестиваль, и все тусовались в баре гостиницы «Россия». Окна открыты, первый этаж, тут и наши артисты, и иностранцы — была даже Джина Лоллобриджида. И я случайно оказалась неподалеку от Георгия Николаевича Данелии, который сидел с какой-то компанией. Я краем уха услышала, как кто-то ему говорит: «Посмотрите на Зайцеву — как она похожа на Соколову!» Данелия ответил, не зная, что я его слышу: «Да, похожи. Но Люба красивая!» (Г. Н. Данелия и Л. С. Соколова были супругами. — Прим. ред.)
А потом случилась трагедия с их сыном — его не стало… Я Колю видела лишь однажды. Это было на проходной Киностудии имени Горького. Люба стояла с красивым молодым человеком, и я обратила внимание на его пронзительные голубые глаза — такие же, как у самой Соколовой. Они разговаривали, и Люба так на него смотрела! Она им гордилась, считала, что Коля очень талантливый парень. После его гибели все время ходила с книжечкой его стихов, которые всем зачитывала…
— Трижды вы снимались с Михаилом Кононовым. В «Здравствуй и прощай» он играет вашего мужа.
— Миша был потрясающе талантливый человек, ни на кого не похожий — равно как и Витя Павлов. Я их обожала. Но характер тяжелый у обоих. Мы с Кононовым жили в одном доме, он с супругой Наташей во втором подъезде, я в первом. Была у него собака Дуся, лайка рыжая, которую он выгуливал. Встречая его, всегда здоровалась: «Миша, здравствуй». — «Здравствуй, Зайцева, че те надо?» — «Миша, ничего мне от тебя не надо, просто здравствуй». — «Ну и иди тогда своей дорогой». Причем ко мне-то он хорошо относился, это просто у него такая манера общения была. «Зайцева, че это ты из себя воображаешь?» — «Миша, да ничего я не воображаю». Мы дружили с его супругой Наташей, она приходила к нам в гости, мама моя ее любила. А на съемки «Здравствуй и прощай» в Ростов-на-Дону Наташа приезжала с домашними супами, с корзинками с едой. У Миши же язва желудка была. А жена ухаживала за ним, оберегала.
Потом они уехали из нашего дома, и наше общение прервалось. В последний раз я встретила Кононова в Доме кино: «Миша, здравствуй. Как я рада тебя видеть! Ну как ты?» — «А твое какое дело?!» — «Передавай привет Наташе». — «Передам». И все. Я не обижалась. По-моему, его понимал только режиссер Виталий Вячеславович Мельников, он Мишу любил.
Мельников — режиссер, который любил артистов. А для актера очень важно, чтобы его любили. Хотя взбучки я от него получала, и не раз. Но заслуженно — на съемках «Здравствуй и прощай» нарушали режим с Наташей Гундаревой. Виталий Вячеславович мне говорил: «Ты на нее не равняйся! Ты человек другого склада…» Жара, вечер, гостиница, а мы с Наташей в мокрые простыни завернемся и ложимся на пол. А гостиницу опоясывал общий балкон-карниз, по которому сновали горячие армянские мачо, с открытыми ртами замиравшие у нашего номера. С Наташей было комфортно дружить — она человек широкой души, остроумная. Но с годами наши пути разошлись.
А Виталий Вячеславович Мельников любил не только своих актеров, но и своих героев. Он не мог снимать фильм, если не увлечен судьбой героев сценария. Так было и с Павлом I… По-моему, Мельников просто сроднился с императором, а потом и с Виктором Сухоруковым, которого назначил на главную роль в картину «Бедный, бедный Павел». Я же с Витей познакомилась на съемках картины «Агитбригада «Бей врага!». С Сухоруковым работать одно удовольствие. Снимали под Ленинградом, почти на границе с Карелией. Это были очень счастливые съемки. Мы прекрасно проводили время, Витя нас с Оксаной Мысиной постоянно угощал обедами. Помню, было много семги. Мы с Оксаной в охотку пили пиво, а Витя алкоголя не пил.
Иногда меня спрашивают: «Почему тебя Мельников так мало снимал?» Я отвечаю: «Мельников никогда не станет утверждать в картину актера только потому, что дружит с ним. Он точно знает, кто ему нужен на ту или иную роль». Мне так не хватает Виталия Вячеславовича сегодня! Само его присутствие в этом мире было для меня очень значимо.
— А как вам работалось с Валентином Гафтом? Он ведь был очень строг и придирчив к партнерам!
— Во время съемок фильма «Цемент», которые проходили в Новороссийске, мы отлично общались. Возвращаясь со съемки в гостиницу «Бригантина», шли вместе ужинать или обедать в ресторан отеля. А в ресторане собирались моряки, вернувшиеся из плавания и квартировавшие в «Бригантине». Гафта узнавали, подходили к нему. И кто-то обратился к Вале: «Товарищ Лановой, дайте автограф!»
Кстати, то же было и с Ефремовым на съемках «Здравствуй и прощай». Едем с Олегом Николаевичем в трамвае с пляжа. Ефремов с важным видом читает газету, нога на ногу. Тут к нему подходит мужчина и говорит: «А я вас узнал, товарищ Евстигнеев!»
В «Цементе» по знаменитому роману Федора Гладкова Гафт играл белогвардейца, а я краснокосыночницу Дашу Чумалову. Я там в кожанке, в сапогах, с короткой стрижкой. По сюжету мы с героем Джигарханяна едем на какой-то тарантайке, нас окружают белые, и я спрыгиваю на полном ходу. Каскадеров не было. А сама я не рассчитала: спрыгнула и покатилась кубарем в овраг, ободрала себе все, что только можно. Тут-то меня и забирает в плен герой Гафта и ведет на казнь. Меня на коня сажают, петлю на шею... Но в последний момент начинается пальба, все врассыпную, и мою героиню отпускают. Она уходит какими-то буераками, оврагами, бежит, падает, пытается отдышаться. А я носила крестик на цепочке. И во время этой сцены у меня косоворотка расстегнулась, и стала видна цепочка. Но никто из съемочной группы на это внимания не обратил. А пытливый зритель может заметить на экране. Ну какая может быть цепочка у революционерки? Кстати, моя дочка вспоминает: «Мама, я никогда не забуду, как бабушка меня пугала в детстве. Когда показывали фильм «Цемент», бабушка говорила: «Дывись, Василиса, дывись, сейчас твою матерь повисят». Я так рыдала!»
— Ваша дочь — Василиса Воронина — тоже актриса. Уже в три года снялась с вами в картине Рениты и Юрия Григорьевых «Говорит Москва», позднее — в их же фильме «Мальчики». А ваш супруг — отец Василисы, сценарист и режиссер Геннадий Воронин — придумал для дочки эпизод в своей картине «Два берега». Василиса много снималась. Но после успешной роли в «Глухаре» почему-то пропала с экранов.
— Василисе не интересно то, что сегодня предлагают ей в кино. Но, поверьте, от хорошей роли не отказалась бы ни одна актриса. Сейчас они с супругом актером Александром Носковым много работают на дубляже и работой своей довольны. Воспитывают троих детей: Серафима, Анфису и Степаниду. Василиса очень хорошая мать. Она — красавица, пошла в отца — у нее такая же северная красота, огромные глаза, хорошая фигура. И дочка оказалась очень талантливой. Ее Владимир Андреев хотел в ГИТИС взять, а Толя Ромашин гарантировал поступление во ВГИК. Мне он сказал: «Зайцева, даже если бы твоя дочка ничего не умела делать, я ее все равно бы взял!» Но он знал ее с детства и видел, какой она растет способной.
— А с Анатолием Ромашиным вы как подружились?
— Мы снимались вместе на «Беларусьфильме» у Виктора Турова в картине «Воскресная ночь». Это был современный драматический сценарий Александра Петрашкевича, в котором остро поднимались актуальные социальные вопросы. Ромашин играл прокурора, я судью, Петр Вельяминов — секретаря райкома.
С Толей мы вместе ездили в СВ на съемки и крепко подружились. Ромашин — замечательный собеседник, он столько всего интересного рассказывал и про Театр Маяковского, в котором тогда служил, и про свои поездки на Кубу. Вторая жена Толи Рита Мерино была наполовину испанка, наполовину русская. Мы дружили семьями, ходили друг к другу в гости. С Ромашиным всегда было очень интересно.
Съемки наши проходили на границе Литвы, Латвии и Беларуси. Поезд привозил нас в Даугавпилс, а дальше сто километров до места съемок добирались на машине. Даугавпилс славится минеральной водой. И Толя, у которого среди предков были и эстонцы, всегда говорил, имитируя акцент: «Минераль вассер, «Сельтерскую» перед обедом!» Мы ходили вместе по магазинам, какие-то такие вещи прикупали, которых в Москве не водилось. Я, например, приобрела кофейный сервиз из тонкого фарфора, Рижского фарфорового завода. Возвращаемся в Москву из экспедиции, выходим из поезда. Идет проливной дождь. Толя спускается первый, а я со своими покупками с подножки вагона лечу прямо в лужу. Толя меня подхватил и ухмыляется: «Зайцева, это невозможно, ну Чаплин в юбке! Я же тебе сказал, не спускайся, пока я у тебя вещи не приму».
— Выжил сервиз?
— Выжил, он хорошо был упакован, до сих пор стоит, но никто из него кофе не пьет... Знаете, один мой знакомый артист женился на девушке из интеллигентной семьи. Посуда в доме была шикарная. А он мне жаловался: «У меня палец рабоче-крестьянский. Они эти чашечки кофейные поставят, а палец в дужку не пролезает… Мучился я, мучился и через год развелся!»
— У вас несколько совместных работ с Юрием Назаровым, например, в картине Ярополка Лапшина «На полпути в Париж» и в «Маленькой Вере» Василия Пичула, ставшей культовой.
— Я была на Кубани и сломала ногу, заковали меня в гипс, а тут пора лететь на съемку к Ярополку Лапшину на Свердловскую киностудию. Кое-как добралась двумя самолетами — с пересадкой в Москве. А съемки в горах, какая-то турбаза, третий или четвертый этаж, причем туалет внизу — в номерах нет. И тут Юра Назаров говорит: «Не переживай, мать, я тебе трехлитровую банку принесу…»
А в 1988 году мы с Назаровым поехали представлять «Маленькую Веру» в Индию на Фестиваль фестивалей, на котором собрали лучшие фильмы года со всего мира. Нам предложили посетить Тадж-Махал, а он от Дели далеко, поэтому экскурсионный автобус выехал на рассвете. Автобус делает промежуточную остановку, видим — сидит индус с коброй. Змея спит, хозяин тоже спит. Индус просыпается, видит нас — бац кобру по голове, она сразу в стойку, а он начинает играть на своей дудочке… Назаров мне говорит:
«Во-о-от, ругаете Советский Союз, а посмотри, как люди живут в капиталистическом мире!» Иностранцы схватились за камеры и фотоаппараты — они не выпускали их из рук на протяжении всей экскурсии. А мы с Юрой как-то плохо были подготовлены к поездке — камер с собой не взяли. А Тадж-Махал такой грандиозный — так хотелось сфотографировать. И Назаров мне говорит: «Не горюй, мать, мы сердцем это запомним».
Пришло время возвращаться в Москву, приезжаем в аэропорт Дели, а наш рейс отменили по техническим причинам... Аэропорт огромный — ни конца ему ни края, но и народу — тьма, присесть негде, все места заняты. Люди сидят и лежат даже на полу, застеленном зеленым ковролином. А с нами в делегации был еще режиссер Александр Аскольдов. И он в этой поездке сломал ногу — поскользнулся в ванне своего номера. Кое-как его где-то в зале ожидания пристроили. А сама хожу туда-сюда, как тигр по клетке. Назаров мне говорит: «Долго ты будешь ходить? Давай устраиваться, чувствую, не скоро еще полетим, а отдохнуть надо». Я говорю: «А я не хочу на пол, там вон хиппи какие-то лежат — грязные они». — «А мы с тобой чуть-чуть от них отодвинемся». Дело происходило зимой, и у Юры был тулуп, в котором он летел из Москвы. Этим тулупом он меня и укрыл: «Спи!» С Юркой очень комфортно — не пропадешь!
— У Витаутаса Жалакявичюса в «Рассказе неизвестного человека» вы снимались с Евгенией Симоновой…
— Женечка прелестная. Мы с ней еще в «Транзите» снимались. Хорошая очень актриса. А Жалакявичюса мы побаивались.
— Почему?
— Ну, он «иностранец», на вид такой грозный, остроносый. Робели перед ним. Да и вообще плохо понимали на съемочной площадке, что он от нас хочет. С Женей он много работал, что-то у нее не получалось, она нервничала. И мы с ней решили: «А давай для храбрости выпьем». Девчонки из гримерного цеха нам немного спирта отлили, говорят: «Расслабляйтесь». Сцена впереди была несложная, не игровая — поэтому можно было рискнуть. Развели мы этот спирт и пошли с Женей от греха подальше на другой конец «Мосфильма», забрались на третий этаж куда-то под колосники, разлили, выпили. Симонова говорит: «Да, кошмар…» А я во весь голос подхватываю: «Да, Жалакявичюса когда видишь, надо «Отче наш» читать!» И вдруг по нашей лестнице откуда-то сверху спускается ОН! Вот что он там делал-то? Как оказался? Мистика какая-то… Мы съежились, вжались в стену. А он прошел мимо нас, точно бес.
Потом, когда отмечали премьеру в «Арагви», на которой собралась вся московская богема, включая Беллу Ахмадулину, Жалакявичюс взял слово и вдруг сказал: «Должен вам признаться, что я никого так не боялся на съемках, как Зайцеву». Почему меня-то?! Я вообще была тише воды ниже травы.
— Людмила Васильевна, поводом для нашей встречи послужил комедийный молодежный сериал «Юность», стартовавший на канале СТС. Блогер-миллионник попадает в лагерь, очень напоминающий пионерский. Где всем заправляет строгий директор — отставной военный. А директором помыкает его мама — только ей он безропотно готов подчиняться. Ее-то вы и сыграли…
— У меня было всего два съемочных дня. Роль острохарактерная, комическая. Играю дурную мамашу, у которой великовозрастный сын. Он уже с лысиной, а она мечтает устроить его личное счастье — женить, приезжает к нему на работу с котлетками. История узнаваемая, и, мне кажется, ее могла бы сыграть любая другая актриса, но пригласили почему-то меня.
— Как вам работалось с Алексеем Маклаковым, ставшим вашим экранным сыном?
— С Алексеем Маклаковым мы встретились на съемочной площадке впервые. Он, конечно, молодец! Очень профессиональный, сосредоточенный. С группой был строг и со мной общался только по делу. Но один раз за меня заступился. По сцене надо было на лавку садиться, а осень, скамейка холодная, сырая после дождя. Алексей возмутился: «Что же вы актрису сажаете на сырую лавку? Неужели нельзя что-нибудь подложить?!»
А вообще, группа под руководством режиссера Руслана Данилевича и креативного продюсера Виталия Максимова была хорошая, уважительная. Все заботились обо мне, следили, чтобы мне было тепло, комфортно. Мне выделили домик, в котором я в перерывах отдыхала и куда мне приносили обед. Честно говоря, не хотелось оттуда выходить — там было уютно, такой разнеживающий диван, на котором я спала под стук дождя. Хотя по сценарию — лето, но съемки затянулись до холодов. На ветки деревьев цветочки пришлось лепить, клумбы высаживать. Правда, для кино это обычная история.
Юные артисты мне тоже понравились, хорошие ребята. Там Валя Ляпина снималась, которую я знаю по картине моего крестника Сашеньки Фомина «Молодой человек». «Юность» — хорошее кино, потому что и сценарий интересный, комедийный, и прекрасный актер Маклаков в главной роли. И режиссер хорошо работает, очень мягко, не нажимая. Мне с ним было легко и понятно. Надеюсь, что и я не подкачала.
Я рада, что сериал выходит на СТС, потому что этот канал я иногда смотрю — там идут «Уральские пельмени». А время сейчас очень жестокое, военное, и все новости крутятся вокруг этого. Но вот я как-то случайно попала на комедийное шоу и прилипла к телевизору. Оказалось, это и есть «Уральские пельмени». Все очень остроумно и, главное, достойно. Надеюсь, и наш сериал оставит теплый след в сердцах зрителей.
