«У Инны была потребность выглядеть в глазах общественности благополучной семейной дамой, поэтому во всех интервью она говорила, что замужем. А на людях часто в качестве мужа представляла кого-нибудь из своих друзей. Когда после премьеры спектакля «Женитьба» мы вместе вошли в банкетный зал, Ульянова, представляя меня гостям, объявила: «Мой муж». Когда я это услышал, чуть шампанским не поперхнулся», — рассказывает друг Инны Ульяновой, актер и режиссер Юрий Ершов.
От редакции: Любимицей публики Инну Ульянову сделал фильм Михаила Козакова «Покровские ворота». Одноименная пьеса Леонида Зорина об эпохе «оттепели» была опубликована в 1974 году, и Михаил Козаков поставил ее в Театре на Малой Бронной. Критика спектакль не оценила — да и как в те годы постановка, высмеивающая советский быт, могла рассчитывать на иное? Забегая вперед, скажем, что и фильм впоследствии подвергся резкой критике со стороны телевизионного начальства. Но у зрителей спектакль вызывал интерес и продержался на сцене около восьми лет. Сняли его с репертуара, когда Михаил Козаков ушел из театра — у него возникли разногласия с худруком Анатолием Эфросом.
В эти дни расстроенный Козаков встретил на Чистопрудном бульваре Леонида Зорина и пожаловался, что спектакль больше не идет, да и сам он ушел из театра. «А ты сними по пьесе фильм», — посоветовал Зорин. Козаков быстро написал сценарий, и начался процесс подбора актеров, ставший для Козакова мучительным. В списке претендентов Инны Ульяновой даже не было. Изначально задумывалось в главных ролях снимать кинозвезд. На роли в «треугольник» рассматривали Ию Саввину, Алексея Петренко (Савва Игнатьевич) и Александра Калягина (Хоботов). Следующей кандидатурой на роль Маргариты Павловны стала Людмила Гурченко, но в ее исполнении героиня получалась слишком интеллигентной, и актрису не утвердили.
В какой-то момент Козакову пришла парадоксальная идея пригласить на острохарактерную роль актрису противоположного типажа — Барбару Брыльску. Но привыкшая играть героинь Брыльска от подобной роли отказалась. И, наконец, на Маргариту Павловну утвердили Наталью Гундареву — казалось, лучше нее никто не сыграет колоритную, комичную, властную даму. Но теперь с Гундаревой не «монтировался» Алексей Петренко в роли Саввы. Решили пригласить Никиту Михалкова, но ему не понравился сценарий. И роль отдали Евгению Лазареву — партнеру Гундаревой по Театру Маяковского. Тогда «третьим лишним» стал Александр Калягин — не вписался в их «компанию». Неожиданно на роль Хоботова стал претендовать Андрей Миронов — ему так понравилась пьеса, что он сам предложил свою кандидатуру. Утвердили Миронова. Уже начались репетиции, но тут Козаков, оказавшись в Ленинграде, попадает в Театр Ленсовета и видит на сцене Анатолия Равиковича. Как киноартист тот был неизвестен, но, сидя в зале, Козаков почувствовал, что нашел идеального Хоботова. И пересмотрел всю концепцию фильма. В главных ролях он решил снимать неизвестных актеров — мол, лица жителей коммуналки не должны быть примелькавшимися. Так появились кандидатуры Инны Ульяновой и Виктора Борцова. На роли Костика и пловчихи Светланы пригласили Олега Меньшикова и Татьяну Догилеву (взамен отказавшейся Ирины Муравьевой). Меньшикова в эпизоде картины «Родня» увидела жена Козакова и записала его фамилию. А помогла его разыскать ассистентка режиссера Наталья Коренева. Она же уговорила сниматься в роли Людочки свою дочь Елену, за плечами которой были уже блестящие работы в кино, и играть чудачку ей совсем не хотелось.
Зато на эпизодические роли пригласили советских кинозвезд: на роль хирурга — Римму Маркову, на роль Велюрова — Леонида Броневого, на роль Алисы Витальевны — приму МХАТа Софью Пилявскую и в качестве двух колоритных пар — Евгения Моргунова с Натальей Крачковской и Игоря Дмитриева с Елизаветой Никищихиной. Это были стопроцентные попадания. Никто и предположить не мог, что «вчерашний Мюллер» Броневой окажется столь убедителен в роли эстрадного конферансье. А ведь Броневой был очень музыкальным и прекрасно играл на фортепиано. Как и Евгений Моргунов, который со студенческой скамьи выделялся на курсе «молодогвардейцев» (выпускников мастерской Сергея Герасимова, которых тот снял в «Молодой гвардии») редкой музыкальностью и вокальными данными.
Для Инны Ульяновой роль стала настоящим прорывом. Невостребованная в кино, недооцененная и нераскрытая в Театре на Таганке — она страдала от нереализованности. После съемок Инна подарила Козакову медаль «За спасение утопающих»: ей было уже 48, и она считала себя «утопающей» актрисой. Но, как это бывает, роль, принесшая наибольший успех, берет своего создателя в заложники… О том, какой Инна Ульянова была в жизни, «7Д» рассказал ее друг, актер и режиссер Юрий Ершов.
Схватывала задания Козакова на лету
«После успеха «Покровских ворот» с Ульяновой хотели пообщаться и выпить все: и знакомые, и случайные встречные. Ходить с ней по улице стало невозможно… Однажды мы вышли на Гоголевский бульвар погулять. Идем не спеша, наслаждаемся теплой погодой, как вдруг слышим: «Ой, Инна Ульянова, я прошу вас к нам — мы вас так любим! У сына сегодня свадьба — выпейте, пожалуйста, за здоровье молодых!» — и женщина протягивает нам наполненные бумажные стаканчики. Я толкаю Инну в бок и шепчу на ухо: «Это что за представление? Когда ты успела подстроить?» — «Ты что?! — оправдывается подруга. — Впервые вижу этих людей!» Делать нечего — выпили, конечно. Вежливо попрощались, пожелали счастья. Идем дальше. Напротив Дома шахматиста в нашу сторону раздаются восторженные вопли: «Ульянова! Мы вас обожаем!» Какие-то люди окружают нас тесным кольцом. В руках у нас сами собой оказываются стаканы. Мы с Инной переглянулись — выпили. Кончилось тем, что мы оказались в мастерской какого-то художника, где веселилась богема, а проще говоря, шла чудовищная пьянка — дым стоял коромыслом. На рассвете, когда мы вывалились из мастерской на свежий воздух, с нами случилась истерика. Мы держались за выступы дома, чтобы не свалиться, и во весь голос хохотали: «Ну мы же не хотели, мы же завязали!» Вот такая народная любовь...
А с Михаилом Козаковым я был знаком со студенческой скамьи. Когда я абитуриентом пришел на консультацию в Школу-студию МХАТ, первым, кого я там увидел, был немыслимый красавец — старшекурсник. Мое настроение и энтузиазм сразу улетучились — я почувствовал, что никогда в жизни не поступлю, с такими-то студентами. Но меня приняли, и вскоре я познакомился с этим красавцем — им, естественно, оказался Миша Козаков. После института меня приняли в Театр Маяковского, где уже служил Михаил. Мы партнерствовали в двух спектаклях: в «Маленькой студентке» и в «Гамлете», где я играл Озрика, а Козаков, конечно, — принца датского в очередь с легендарным Евгением Самойловым. В те годы было такое понятие «выездной спектакль». Однажды «Маленькую студентку» должны были играть в саду «Эрмитаж». И после репетиции в театре нам надо было с Мишей туда переместиться. Артисты добирались своим ходом. Выйдя из театра на улицу Герцена (ныне Большую Никитскую), мы пошли пешком, и вдруг начался безумный ливень. И что, вы думаете, сделали молодые артисты? Мы разделись до трусов, свернули свою одежду и голышом, в одних плавках, бежали по бульварам в сад «Эрмитаж», чтобы успеть на спектакль… Козаков прослужил в Театре Маяковского три года, я — десять лет, и мы оба ушли в режиссуру...
Режиссером Михаил Козаков оказался очень требовательным, жестким, и на съемках «Покровских ворот» растерялись все актеры. И не имевшие большого опыта в кино Догилева с Равиковичем, и Коренева, которая уже сыграла множество героинь. Никто не мог понять: чего хочет режиссер и как, не пользуясь театральными приемами, играть такие острохарактерные роли. В своих ролях «купались» только Броневой и Ульянова, которая схватывала задания Козакова на лету. Инна понимала: это ее шанс заявить о себе, и использовала его на сто процентов.
Как ни странно, первый показ «Покровских ворот» в 1983 году прошел тихо и картина особого успеха не имела. Вернулись к ней лишь года через три. Правда, показали в укороченном варианте — в стране велась антиалкогольная компания, а в фильме оказалось очень много сцен с выпиванием. Но даже несмотря на купюры, «Покровские ворота» вдруг оценили, популярность фильма стала расти год от года, и к началу 90-х он стал культовым. А Инна Ульянова — одной из любимых народных актрис. Реплики ее героини до сих пор остаются крылатыми: «Это мой крест, и нести его мне!», «Хоботов, это мелко…» и, конечно, в ответ на «Высокие, высокие отношения!» — «Нормальные — для духовных людей!»
Когда меня спрашивают, была ли Ульянова в жизни похожа на Маргариту Хоботову, я уверенно отвечаю — нет. Инна была глубже своей героини, тоньше, интеллигентнее, умнее. Она обожала читать — книгам уделяла практически все свободное время. Что-то свое актриса, конечно, привнесла в образ. Причем в буквальном смысле. Ведь Ульянова играла в собственной одежде. Ей не понравились вещи, которые предложили костюмеры. Одевалась Инна Ивановна хорошо, но для актрисы довольно просто. При этом в гардеробе у нее были и изысканные манто, и шубы, и вечерние платья — она имела возможность покупать все это и шить на заказ. Но все ее дорогие наряды «носил шкаф», я никогда не видел, чтобы Ульянова их надевала.
Несмотря на то что Инна не тяготела к домашнему хозяйству, дома у нее всегда было чисто и уютно. Когда кто-нибудь приходил, под ноги сразу же бросались старые газеты, чтобы не наследили. И неизменно добавлялось: «Домрабыня» только что ушла...» Квартира была по тем временам богатой, интерьер собирался из вещей, приобретенных в министерских распределителях. Мать Анна Николаевна не без гордости говорила про дочь: «Как Инночка умеет все стильно и красиво обставить!» На мой же взгляд, индивидуального стиля в этом не было.
Просила худрука: «Отпустите в Москву, к любовнику из Ганы»
В гостях у Инны я бывал постоянно. Обычно это случалось так: у меня звонил телефон, в трубке раздавался голос подруги: «Юзявка, приходи на свежачок». Как только она не склоняла мое имя: Юрец, Ювенал, Юзик, Юзявка, Юз, Юрабздон — каждый раз по-разному, ее фантазии не было предела. Я же чаще всего звал ее Инесс или Инезилья. Что касается «свежачка» — имелись в виду товары из кремлевского распределителя. Благодаря отцу — заместителю министра угольной промышленности — Инна там отоваривалась по талонам. Приглашение «приходи на свежачок» означало, что из очередного пайка остались продукты уже не первой свежести, которые самой есть боязно, а выбросить жалко. Надо отдать ей должное: к еде, режиму питания и режиму дня Ульянова относилась фанатично — следила за собой. Не переедала, предпочитала только свежие и качественные продукты: печеночку, икорку, рыбку… Приходим к ней после совместного выхода в свет или выступления. Со словами: «Видишь, ничего нет», — Инна распахивает передо мной дверцу холодильника. Успеваю заметить, что он набит едой: консервы, копченый угорь, икра, ветчина, сыр… Но уже через долю секунды дверца захлопывается и больше этим вечером не открывается. Ее отношение к продуктовому запасу было трепетным. Однажды рассказывает: «Представляешь, «клиент» (это про очередного поклонника) вчера остался на ночь, но утром, услышав стук дверцы холодильника, я поняла — это все!»
В другой раз звонит: «Юрец, есть для тебя вещчь — канадская норка! Пока не раздумала, быстро приходи, отдам недорого!» Приезжаю. Моему взору предстает старое вытертое и выцветшее дамское пальто с оттопыренным для большого бюста передом и отвисшим задом, с ржавого цвета воротником, изъеденным молью. Усилием воли, чтобы не расколоться от смеха, Инесс, приняв скорбный вид и всхлипнув, будто отрывает от себя, выдавила: «Бери не глядя — твоя вещчь!» Я, приняв игру, делаю ответный ход: «Дай хоть примерю…» Мгновенный взрыв Инниного хохота. Не в силах больше сдерживаться, она уже рыдает от смеха, сползает по стене и падает на ковер. Я в «эксклюзивном пальто» в такой же истерике валюсь следом. Мы катаемся по ковру, хохоча, и не можем остановиться…
После того как Инна съехала от родителей из огромной министерской квартиры, она поселилась в просторной однушке — в хорошем кирпичном доме на улице Рылеева (теперь Гагаринский переулок), недалеко от переулка Сивцев Вражек. На первом этаже жила Галя Волчек, на втором — Олег Стриженов с Любовью Земляникиной, Ульянова поселилась на шестом, а на седьмом — олимпийский чемпион по прыжкам в высоту Валерий Брумель. Ульянова и Брумель сразу подружились. Они были людьми холостыми, поэтому в неформальном общении могли подшучивать друг над другом в любых, даже самых непечатных формах. Брумель готовил фантастически вкусные пельмени из трех сортов мяса, он считал их самой дешевой и простой в приготовлении едой. Крутил фарш сам, а лепили пельмени всем миром. В дом постоянно приходили друзья. Так как я у Инночки тоже бывал регулярно, то приглашения к ее соседу на пельмени перепадали и мне. Обычно в квартире Ульяновой раздавался звонок: «Инна Ивановна, зайдите». Это означало одно — пельмешки уже на плите. На стол выставлялся бутылек: за рюмочкой, пельмешками и веселым разговором коротался вечер.
А познакомились мы с Инной так. У Ульяновой был роскошный концертный номер: «Репетиция» по новелле Карела Чапека — диалог взбалмошной актрисы и режиссера, который пытается справиться с ее апломбом и темпераментом. Работая в Ленинграде, она играла это со своим коллегой по Театру комедии Николаем Трофимовым. И играла феерично: живо, гротескно, комедийно, но органично. Ее работа имела неизменный успех и всегда награждалась шквалом аплодисментов. Но когда Инна вернулась в Москву и нужно было показываться в театры, ей понадобился новый партнер. И наша общая подруга — Маша Пантелеева (коллега Ульяновой по Ленинградскому театру комедии) — порекомендовала Инне в качестве партнера меня. И Ульянова попросила меня подыграть ей во время показа в Театре на Таганке…
Инна родилась в Горловке, на Донбассе, ее папа Иван Александрович Ульянов был высококлассным горным инженером. А выросла и окончила школу в Москве, куда отца перевели заместителем руководителя Министерства угольной промышленности. В Ленинграде Ульянова оказалась после окончания Щукинского училища. Ее выдающуюся комедийную заразительность оценил Николай Акимов и пригласил в Ленинградский театр комедии. Николай Павлович много занимал Ульянову в постановках, давал хорошие роли. Он и по-человечески к ней тепло относился — ему импонировали легкость ее характера, умение радоваться жизни и чувство юмора. Поэтому Акимов шел навстречу просьбам Ульяновой и часто отпускал ее в столицу к родителям и очередному возлюбленному. У них была своего рода игра: когда Иннусе вдруг резко хотелось сорваться в Москву, она говорила: «Николай Павлович, любовник из Ганы приезжает — отпустите». И Акимов, сдерживая улыбку, отвечал: «Конечно, Инночка, раз такое дело — поезжайте». На самом деле в Москве у Ульяновой в те годы был роман со знаменитым драматургом Евгением Помещиковым — лауреатом Сталинской премии, сценаристом фильмов Ивана Пырьева «Богатая невеста», «Трактористы», «Сказание о земле Сибирской». Он был намного старше Инны и красиво за ней ухаживал. Не знаю, почему закончился их роман, возможно, помешала разница в возрасте, становившаяся с годами все более ощутимой.
С мужем рассталась, приревновав его к Вертинской
Инна никогда не теряла связь с Москвой. И однажды, несмотря на успех у ленинградской публики и расположение Николая Павловича Акимова, приняла решение вернуться в родной город. Может, потому, что так и не привыкла к бытовым неурядицам — в Ленинграде театр поначалу оплачивал Инне гостиницу, после она жила на съемных квартирах. А в Москве ее ждала барская жизнь: шикарная четырехкомнатная родительская квартира напротив американского посольства, кремлевский паек и прочие блага.
Показ в Театр на Таганке прошел замечательно — Ульянову приняли. Кстати, меня и самого после показа догнал заведующий труппой и попросил оставить координаты. Но я даже в мыслях не ассоциировал себя с «Таганкой» — тем более что моя карьера в Театре Маяковского, как мне казалось, складывалась успешно. Уверен, что и Инне не стоило стремиться к Любимову — этот театр не ее эстетики, не ее драматургии. И если у Акимова она была одной из ведущих артисток труппы, то Юрий Петрович занимал ее мало, да и роли были далеко не главными.
Тем временем в Москве у Инны случилась любовь с красавцем артистом Борисом Голдаевым, он сыграл Левина в знаменитой экранизации «Анны Карениной» Александра Зархи. Тогда Ульянова в первый и последний раз вышла замуж. Но брак продлился совсем недолго. Как говорят, причиной разрыва стала ревность. Партнершей Голдаева по «Анне Карениной» была Анастасия Вертинская. На одном из вечеров в Доме кино Борис пригласил ее на танец, чего не смогла пережить супруга. Ульянова «махнула хвостом» и уехала к родителям. И хотя потом одумалась и попыталась вернуться к мужу, Борис сказал, что подает на развод. Позднее Инна сама признавала — не создана она для семейной жизни, слишком уж трепетно относится к собственному комфорту и к работе.
Французский летчик стал любовью всей жизни
Но самая большая любовь у Ульяновой случилась с французом по имени Константен — командором ордена Почетного легиона, летчиком эскадрильи «Нормандия — Неман». После смерти Инны в СМИ было много разговоров о том, был ли вообще этот человек в ее биографии, а если и был, то какое он имел отношение к «Нормандии —Неман» и ордену Почетного легиона. Я документов его не видел, поэтому не исключал, что какие-то факты его биографии могли быть преувеличены или додуманы фантазеркой Инной. Но с человеком этим я был знаком лично — не раз встречал дома у Ульяновой. Он был среднего роста, коренастый, уже пожилой, но очень обаятельный. По типажу отдаленно напоминал Николая Крючкова. Он был женат, но очень увлекся русской актрисой и даже подарил ей свой знак принадлежности к ордену Почетного легиона. Много лет спустя Ульянова на моих глазах передарила эту реликвию режиссеру Сергею Арцибашеву на банкете после вручения Государственной премии спектаклю «Женитьба». Этот спектакль Арцибашев поставил в Театре на Покровке, а на роль свахи пригласил Инну. Для нее это была очень важная работа — просто глоток свежего воздуха. Ее Фекла Ивановна имела огромный зрительский успех и прекрасную критику. За это Ульянова была бесконечно благодарна режиссеру.
Но вернемся к летчику. Это был очень красивый роман, Инна светилась от счастья, гордилась своим необыкновенным возлюбленным и его заботливым отношением. А он ради Ульяновой готов был развестись, приглашал ее переехать во Францию. Но все же она выбрала театр — никакого другого дела в жизни для нее не существовало. А еще Инна боялась навредить отцу — руководителю высокого ранга не простили бы замужества дочери с иностранцем. Роман еще какое-то время продолжался в письмах. Кстати, по-русски Константен говорил блестяще, и я предполагал, что его предки были выходцами из России… Сегодня уже известно, что родился он в Киеве и настоящее его имя Константин Фельдзер — семья эмигрировала во Францию в 1920 году. Он действительно во время войны был боевым летчиком, и все его звания и награды настоящие. Инна Ивановна намного пережила своего возлюбленного, всю переписку с ним уничтожила, но до конца своих дней с нежностью и гордостью вспоминала о Константене как о любви всей жизни.
Ульянова, как и любая другая женщина, обожала мужское внимание, ей нравилось, когда за ней ухаживают. И поклонники у нее имелись, но продолжительных романов я больше не припомню. При этом у Инны была потребность выглядеть в глазах общественности благополучной семейной дамой, поэтому в интервью она говорила, что замужем. А на людях своим мужем называла кого-нибудь из друзей. Например, меня. Впервые она такое сказала на премьере «Женитьбы». После спектакля я пришел поздравить ее за кулисы и получил приглашение на банкет. Когда мы вместе вошли в зал, Ульянова, представляя меня гостям, объявила: «Мой муж!» Услышав это, я чуть шампанским не поперхнулся. Оставшийся вечер я ловил на себе оценивающие взгляды актрис и краем глаза заметил, как кто-то из дам, кивая в мою сторону, показал Ульяновой большой палец. Видимо, Инне это понравилось, и с тех пор я не раз выступал в качестве ее супруга.
Я счастлив, что мне довелось поработать с Инной как режиссеру. Покинув Театр Маяковского, я окончил двухгодичные курсы режиссеров телевидения. Потом высшие режиссерские курсы в ГИТИСе у Андрея Александровича Гончарова. Поставил на Центральном телевидении несколько спектаклей, два из них с участием Инны Ульяновой: «По дороге в Кордову» — история создания «Кармен» Мериме (кроме Инны там снимались Андрей Мягков, Эдуард Марцевич, Лионелла Скирда, Роман Филиппов). А также «Последний день осенней выставки» по рассказу Евгения Носова, где ее партнерами стали Лидия Сухаревская и Лиза Никищихина. Жаль, что третья наша совместная работа не случилась. В 90-е годы специально для Ульяновой я написал инсценировку повести «Дядюшкин сон» Достоевского, предложив ей роль Москалевой. Спектакль я решил назвать «Страсти-мордасти», так как события этой истории разворачиваются в городе Мордасове. На роль князя пригласил Владимира Зельдина, который с радостью откликнулся. У нас была очень интересная читка: собрались ведущие артисты театра «Содружество актеров Таганки», худрук Николай Губенко с женой Жанной Болотовой, Владимир Михайлович Зельдин, Инна Ульянова и молодые артисты. Я прочитал свою инсценировку, потом представил макет декораций и эскизы костюмов, которые разработала Алла Коженкова. Все были в восторге. Начались репетиции. Но на одном из худсоветов Губенко вдруг заявил: «У театра сейчас нет денег. Поэтому репетиции временно останавливаем. Как только найдется спонсор на постановку — продолжим работу». К моему горькому сожалению и разочарованию, этот спектакль так и не увидел зрителя…
После слов Ульяновой все собрались и ушли
У Инны по молодости, как у многих артистов, и у меня в том числе, после спектакля возникала потребность задержаться с коллегами, отметить выступление в хорошей компании. Мы нередко вместе бывали в гостях у моих друзей: артиста балета Алика Плисецкого (брата Майи Плисецкой) и его жены Марьяши, у Аллы Коженковой, встречались с Лионеллой Пырьевой и с Люсьеной Овчинниковой. Иногда спускались к Любе Стриженовой, поднимались к Валере Брумелю — каких только компаний не было. Однажды в гости к родителям Инны я привел Муслима Магомаева — ее отец был в восторге и в смущении одновременно, он оказался поклонником певца. Иногда Инна принимала гостей у себя. Помню, на одном дне рождения Ульяновой фуршет был накрыт на лоджии — видимо, Инна решила освободить место в комнате для танцев. Ужин она сервировала на низком раздвигающемся журнальном столике. На полированной столешнице стройными плотными рядами стояли бокалы с напитками, а на нижней полке — закуски. И вдруг в разгар веселья этот стол каким-то образом сложился, и все бокалы с верхней полки посыпались на нижнюю, все побилось и перемешалось с едой… Побледневшая именинница безапелляционным трагическим голосом сказала: «Все. День рождения окончен. До свидания». И гости разошлись.
В последние годы потребность в компании у Ульяновой пропала. Я ее спрашивал: «Иннуля, ну как ты можешь выпивать одна? Даже когда я прихожу домой раздраженный и знаю, что в холодильнике «плещется», — у меня не возникает желания пить в одиночестве». Она отвечала своим шутливым тоном: «Не надо, не надо… Очень даже хорошо и одной за телевизором». При этом мне бы хотелось опровергнуть слухи об алкоголизме актрисы, возникшие после ее смерти. Да, она выпивала, но это никогда не выходило за определенные границы. Достаточно посмотреть на Инну в ее последних ролях, чтобы понять — она была здоровым, цветущим, активным человеком. Продолжала следить за собой, за своим питанием и здоровьем, делала гимнастику. Дышала полной грудью, никогда не унывала, радовалась жизни и подаркам судьбы, строила планы, репетировала и играла спектакли, и всякий раз имела бешеный успех. Просто в ее жизнь вошла смертельная болезнь…
В последний год своей жизни Инна «пропала». Обычно не было дня, чтобы мы не созванивались, а тут она практически перестала звонить и не выходила на связь. Но если вдруг звонила, то речь ее была немного заторможенной. Говорила она обычно следующее: «Я сейчас уезжаю в Минск на съемки, вернусь через месяц, и тогда, наконец, свидимся». До поры до времени история с отъездом на съемки звучала для меня более-менее правдоподобно. Тем более что две свои последние значительные роли Ульянова сыграла в картинах Дмитрия Астрахана «Леди на день» и «Тартарен из Тараскона», которые снимались именно в Минске. Но такими разговорами она кормила меня почти год, и в конце концов я не выдержал. У меня как раз вышла книга, и я хотел ее Иннуле презентовать. Мой издатель жил недалеко, и однажды, выйдя от него, я позвонил ей: «Инна, что же это такое, я целый год тебя не видел!» Она сказала: «Ну хорошо, заходи». Я привычно поднялся на ее этаж, открылась дверь, и… я не узнал подругу! Обычно на ее щеках горел румянец, лицо было гладким, ухоженным, а каштановые волосы всегда аккуратно собраны. Сейчас же я увидел незнакомое лицо известкового цвета, будто загрунтованный холст, испещренное глубокими морщинами. Мне стало не по себе. А Инна попыталась сымитировать привычный беззаботный тон: «А я тебе тут свежачок приготовила». И, даже не пригласив в квартиру, вручила что-то завернутое в газету. Я поспешно отдал ей свою книгу и, потрясенный, быстро удалился. Вышел на улицу, кружилась голова, я шел, не видя дороги, и из души буквально вырвались слова: «Господи, возьми год моей жизни, только даруй ей исцеление!» Это была последняя наша встреча...
Мы дружили 42 года, и теперь, когда Инночки нет, мне очень не хватает ее партнерства, ее задорного голоса, неповторимого юмора, ее смеха, лукавых глаз. Она пришла в этот мир дарить радость — была комедийной артисткой от Бога. И, не сыграв даже десятой доли того, что могла бы, навсегда осталась в сердце каждого зрителя, хоть раз видевшего ее на сцене или на экране.
