Арсений Тарковский: «Мне мешало имя отца»

Арсений Андреевич не любит давать интервью. Особенно если беседа касается его отца, с которым старшего сына знаменитого режиссера судьба разлучила еще в детстве. Осколки памяти сохранили их редкие встречи и ощущение недосказанности. Но Арсений Тарковский сумел пойти дальше, своей дорогой, выбрав профессию врача.

Арсений Тарковский — сосудистый хирург, флеболог Первой Градской, одной из самых известных больниц Москвы. Здесь же, в его кабинете, в конце рабочего дня и проходило это интервью.

— Арсений Андреевич, как получилось, что вы, сын режиссера и внук поэта, вдруг решили врачевать?

— В советские годы, на излете времен застоя, быть гуманитарием было не престижно. Всплеск гуманитарных наук пришелся на 90-е годы, когда все шли в юристы, экономисты... А в ­80-е годы многие шли в технари. У меня же всегда была тяга к естественным наукам, хоть я и оканчивал английскую 35-ю спецшколу в центре Москвы. Сначала хотел поступать на биофак...

— Но победила медицина. Родители ваш выбор одобрили?

— Когда я поступил во Второй медицинский, отец прислал мне поздравительную телеграмму из Италии.

— А продолжить династию, поступить во ВГИК, в котором учились ваши родители, не хотели?

— Даже мыслей таких не было! Я вырос с четкой установкой, что хуже ВГИКа ничего нет. Не то чтобы родители на меня давили, но на мозги капали. Узнав о том, что во ВГИК я не собираюсь, отец, по-моему, был счастлив.

— Ваш отец как-то написал: «Мне всегда не хватало отца». Когда Арсений Александрович ушел из семьи, его сыну, вашему отцу, было три года. Из вашей жизни отец ушел, когда вам было восемь. Как вы это ­пережили?

— Отца мне тоже не хватало. В самом начале, когда мне было лет семь-восемь. Вроде он тут, в Москве, но куда-то все время уезжает... Впрочем, тесного общения с отцом у меня не было и раньше. В детстве половину времени я проводил у бабушки (­маминой мамы) в Казани. Она ­вывозила меня на лето в очень красивую деревню, расположенную на ­правом берегу Волги, между Сви­яжском и Казанью. Там было полно детей, и время мы проводили очень весело.

С отцом мы пересекались в основном на даче, в Абрамцево, в поселке художников, которую когда-то снимали мои родители. У них там была своя компания.

— Кто в нее входил?

— Основу составляли супруги Шмариновы — художник Алексей Дементьевич и актриса Карина Николаевна, известная по главной роли в художественном фильме «Княжна Мери» по Лермонтову. Потом она ушла из профессии и посвятила себя семье и воспитанию сыновей — Алексея и Сергея, с которыми мы дружим до сих пор. Помимо Шмариновых в компанию родителей входили Александр Николаевич Мишарин, соавтор сценария «Зеркала», режиссер Яков Сегель (дядя Яша) с женой, актрисой Лилианой Алешниковой, академик АМН СССР Юрий Михайлович Лопухин с женой и сыном Сергеем.

— Что-то вспоминается из того времени?

— Как мы с внуком академика Грабаря сели на трехколесные велосипеды и поехали куда глаза глядят, выехали далеко из поселка, но Карина Николаевна (Шмаринова. — Прим. ред.) нас заметила, догнала и вернула обратно.

— Почему ваши родители расстались?

— Я бы удивился, если бы они не расстались. Разных, абсолютно разных полюсов они были.

— При разводе дети часто занимают сторону одного из родителей...

— У меня этого не было. Я всегда был как-то сам по себе. Со своим сиротством я в конце концов смирился. Может, в младших классах и были какие-то комплексы. Когда я пришел в школу, в классе только я один был безотцовщиной. А потом, начиная со второго-третьего класса у многих моих школьных друзей поразводились родители. И к третьему-четвертому классу нас уже стало гораздо больше.

— В одном из редких интервью ваша мама (Ирма Рауш — актриса, режиссер, писатель. — Прим. ред.) призналась: «Я сделала большую глупость. Когда Андрей женился, он захотел, чтобы Арсений приходил к нему в дом, но я не разрешила. «Когда мальчик подрастет — сам решит», — думала я». Где вы с отцом встречались?

— Либо у дедушки (Арсения Александровича Тарковского. — Прим. ред.) в писательском доме на станции метро «Аэропорт», либо у тети (Марины Арсеньевны, сестры режиссера. — Прим. ред.). Если бы не она, мы с отцом, наверное, вообще бы не общались... При встрече он постоянно меня спрашивал: «Почему ты мне не звонишь?» — прекрасно зная, что сам он к телефону не подходит. Брал трубку кто-нибудь из его домашних и похлеще секретаря Брежнева расспрашивал, кто и зачем режиссеру звонит. Что тут скажешь? Я бы просто положил трубку.

— Выходит, у отца в его новой семье вы так никогда и не бывали?

— Почему же, бывал. Впервые — когда учился уже в восьмом или девятом классе. Тетушка, не сказав мне ни слова, взяла меня за руку и куда-то повезла — мы часто с ней гулять ездили. И где-то за пять минут до места назначения я понял, что она везет меня в 1-й Мосфильмовский переулок, к отцу. У меня, конечно, был легкий шок. Но сейчас думаю: может, и правильно, что она мне тогда не сказала, куда мы едем. Иначе бы я там не появился...

— Как вас там принимали?

— Вполне благожелательно. Не скажу, что я туда рвался. Но раз в один-два месяца бывал.

— Чего не скажешь о доме вашего деда, поэта Арсения Александровича Тарковского, в честь которого вас назвали и у которого, по словам вашей мамы, вы бывали довольно часто. «У Арсения Александровича были удивительные глаза — мудрые и добрые — и взгляд, как будто он и с вами, но между тем заглянул мимоходом, из вежливости» — так описывает она его в одном из интервью. А у вас какие воспоминания о дедушке сохранились? Каким он был?

— Таким и был. Мягким, добродушным. В отличие от отца он никогда ни с кем не шел на открытую конфронтацию. Просто переставал общаться и вежливо отходил в сторону.

— Арсения Александровича Тарковского называют последним поэтом Серебряного века. Что самое важное вы вынесли из общения с ним?

— У нас скорее были близкородственные отношения, на философские темы мы не разговаривали. К тому же в последнее время он много и тяжело болел...

— А правда, что в последнюю ночь его жизни вы были с ним?

— Да, тогда он лежал в ЦКБ. Мы туда по очереди ездили с тетей и с женой деда Татьяной Алексеевной (третья жена поэта Т. А. Озёрская — известная переводчица англоязычной художественной литературы, которой мы обязаны переводами произведений О. Генри, Ч. Диккенса, Т. Драйзера, Г. Уэллса, А. Хейли, М. Митчелл и других. — Прим. ред.).

Так вышло, что именно на мой визит в больницу к деду пришелся его уход. К тому времени я уже оканчивал мединститут и понимал, что происходит...

— Арсений Александрович тяжело переживал отъезд сына в Италию?

— Это его подкосило. Да еще и та нашумевшая пресс-конференция в Милане, на которой отец за­явил о своем нежелании возвращаться в Советский Союз... Все в семье понимали, что его отъезд — это всерьез и надолго. При этом он не был диссидентом, его даже гражданства советского никто не лишал.

— Как вы думаете, почему отец уехал из страны?

— Изначально отец уезжал совершенно легально по приглашению итальянского телевидения для работы над фильмом «Ностальгия». Потом долго не выпускали его сына с тещей, что очень отца расстраивало и раздражало. А затем эта пресс-конференция и решение не возвращаться... Думаю, он уехал за иллюзией, подогретой его окружением. Авторское кино ни здесь, ни там в то время золотых гор не ­сулило. Сейчас его творчество было бы востребовано гораздо больше. И снимать бы ему давали за государственный счет, и продюсеры бы нашлись...

— Когда вы поняли, кто ваш отец, масштаб его личности?

— Когда меня замучили вопросами о том, какое я имею к нему отношение.

— Вам мешало имя отца?

— Мешало, конечно. Жить родительским именем, его достижениями мне никогда не хотелось.

— Но фильмы-то его вам нравятся?

— Нравятся. «Иваново детство», «Солярис», «Андрей Рублев» (особенно сцена с колоколом). А вот «Сталкер» не зашел. Помню, как ходил на его премьеру в Дом кино. Мне было лет 16—17. Тогда все зачитывались Стругацкими. Трактовка культового «Пикника на обочине», воплощенная в «Сталкере», вызвала у меня разочарование...

— В фильмах «Иваново детство» и «Андрей Рублев» очень яркие роли сыграла ваша мама. За одну из них — роль дурочки в «Рублеве» — получила премию Французской кино­академии. Как сложилась мамина судьба после развода с отцом? Читала, что она перестала сниматься и занялась сочинением сказок, режиссурой. Даже была удостоена Золотой медали XIX кинофестиваля неореалистических фильмов в Авеллино в 1978 году...

— Она и сейчас пишет какой-то сценарий. Посмотрим, что из этого выйдет.

— Своим внукам, вашим детям, ваша мама сказки читает?

— Сказки им читаю я. А с внуками больше родители жены занимались. Вот они — настоящие бабушка и дедушка. Если бы у меня такие были в детстве, я был бы счастлив. В апреле прошлого года отца жены не стало, и мальчишки очень тяжело это переживали.

— В соцсетях мемориального музея Андрея Тарковского в Юрьевце, где прошло детство вашего отца, прочитала, что ваши сыновья «знакомы с творчеством деда и бережно хранят о нем память».

— Они маленькие еще, им семь и восемь лет. И пока их мир — это Пушкин, Андерсен, Астрид Линдгрен. До фильмов Тарковского нужно дорасти. Если «Иваново детство» можно начинать смотреть уже в подростковом возрасте, «Андрея Рублева» — чуть постарше, то «Зеркало» — уже после тридцати.

— Ваш старший сын Андрей — полный тезка вашего отца. Семей­ная традиция?

— Да. У нас в семье три мужских имени: Андрей, Арсений и Александр. Младшего мы с женой как раз хотели Александром назвать. Но у ее брата уже был сын с таким именем. Поэтому младшего назвали Евгением.

— Чем занимается ваша жена?

— Она тоже врач. Занимается функциональной и ультразвуковой диагностикой. Она намного моложе меня. Это мой второй брак.

— У ваших детей — широкий выбор: быть либо кинематографистами, либо писателями, либо ­врачами.

— Я бы так не сказал. Кинорежиссура и писательство — не то ремесло, которое передается по наследству. Не может быть второго режиссера или поэта Тарковского. И быть не должно. Будут у сыновей какие-то склонности и интересы, мы с женой их поддержим. Главное, чтобы в виртуальную реальность не ушли.

— Потомки Тарковского разбросаны по миру. В Италии живет ваш единокровный брат Андрей, который занимается наследием отца. Вы общаетесь?

— Да, когда он приезжал в Россию. Он, кстати, снял очень неплохой документальный фильм про отца. Близко мы не общаемся. Быть может, потому, что живем в разных странах и не росли вместе.

— А с младшим, внебрачным сыном отца и вашим другим братом Александром, родившимся в Норвегии, вы виделись?

— Ни разу! Знаю, что он живет где-то в Дании. Серьезно занимался фехтованием и даже входил в сборную Норвегии по этому виду спорта. Одно время его мать, норвежка по национальности (Ингер Перссон была художником по костюмам на съемках фильма «Жертвоприношение». — Прим. ред.), общалась с сестрой отца Мариной. Но потом их общение прекратилось по инициативе мужа Ингер.

— Ваша тетя, филолог по образованию, написала замечательную биографическую книгу «Осколки зеркала», удостоенную литературной премии «Антибукер». Прочитав ее, вы что-то для себя открыли про отца, про вашу семью?

— Скорее про семью, про ее историю. Оказалось, что мы родом из польских шляхтичей, из города Люб­лин. Марина вообще очень многое сделала для сохранения истории семьи, ее наследия, много времени провела в архивах. А мне она и ее муж, Александр Витальевич Гордон (он учился с отцом на одном курсе во ВГИКе), фактически заменили родителей. Особого родительского влияния я никогда не чувствовал. С тетей мне всегда было интересно. То, чем я не мог поделиться с матерью, делился с ней.

— Чем занимаются ее дети, ваши двоюродные брат и сестра?

— Брат Михаил стал писателем. Помимо рассказов (кстати, очень интересных) пишет повести и стихи. Живет в Сибири. Он — абсолютно природный человек. Был охотником-промысловиком, а теперь продолжает редактировать литературный альманах «Енисей». Сестра — блогер, училась во ВГИКе.

— А вы в свободное от работы время чем-нибудь увлечены?

— В основном спортом (фитнес, плавание, теннис, горные лыжи). Время от времени пишу прозу. Для себя, в стол.

— Фильмы отца пересматриваете?

— Иногда.

— Если бы он был жив, о чем бы вы его спросили?

— Жизнью доволен?

— А как бы на этот вопрос ответили вы?

— Могло бы быть и хуже.