Всегда верившая в себя, даже когда не верили в нее. Настоящая Примадонна, исполнявшая партию Графини в «Пиковой даме» с 25 до 75 лет. Щедрая до безумия. Эмоциональная, дерзкая. Готовая на смелые эксперименты в творчестве. Боровшаяся за свою жизнь до последнего вздоха... Все это Елена Образцова. О великой оперной певице рассказывает генеральный директор Фонда Елены Образцовой Наталья Игнатенко.
С Натальей Игнатенко мы встречаемся не первый раз. А в помещение Фонда, старинный особняк на Басманной, прихожу как в родной дом. С сотрудниками Фонда знакома давно, все они — люди увлеченные, преданные делу. Артисты приходят сюда запросто — попить чаю, пообщаться и почувствовать постоянное, теплое, солнечное ощущение присутствия Елены Васильевны, энергия которой здесь живет. Это просто невероятно, что еще при жизни было создано то, что теперь хранит ее добрые дела, хранит ее память. И конечно же, Фонд помогает молодым талантам, проводит конкурсы, творческие школы, концерты. В год, когда Образцовой исполнилось бы 85 лет, мы с Натальей встретились, чтобы вспомнить Елену Васильевну.
— Наталья, очень рада вас видеть и рада снова побывать в этом пространстве...
— А я бы хотела начать нашу беседу с добрых слов о своей подруге Анжелике Пахомовой и о вашем издании. Потому что то первое интервью, которое мы вместе делали уже много лет назад, получило множество теплых откликов — так мне были благодарны люди. Ваши вопросы, Анжелика, заставили меня вспомнить какие-то подробности, которыми поделишься не с каждым человеком... Очень важно, когда интервью берет человек, который, во-первых, в теме, во-вторых, имеет какое-то особое, значимое отношение к личности Елены Васильевны Образцовой. И это все почувствовали люди.
— Спасибо за эти слова, Наталья! А мне сегодня хочется поговорить про саму Елену Васильевну, какая она была в обычной жизни. Мне кажется, будет ценно, если мы дадим ее почувствовать как человека. А человеком она была настолько интересным, бездонным и непростым...
— И при этом очень простым. Сам факт нашего знакомства с Еленой Васильевной удивителен. Наша встреча была и обычная, и необычная. Как-то я сидела в известном питерском ресторане «Кэт». У нас оказались общие друзья. Я увидела Елену Васильевну за общим столом. Почему-то по окончании застолья она подошла именно ко мне и стала диктовать свои телефоны и договариваться о будущих встречах. Я потом задавала ей этот вопрос. Она ответила: «Наташа, меня к тебе кидануло». Это ее выражение — «кидануло». «А вот почему Вас ко мне кидануло?» — «Даже не пытайся понять, это все Боженька». Слава Богу, есть свидетели, это не я придумала, она мне говорила: «Наташа, я тебя вымолила. Всегда мечтала о таком директоре». И вот получилось, что мы с ней встретились и начали общаться, а потом и работать.
Не так долго продолжалась наша дружба, но это было очень плотное общение и такая насыщенная жизнь. Я думаю, почему ее «кидануло» — потому что тогда, во время того памятного застолья в ресторане «Кэт» на Караванной улице, я произнесла сакраментальную фразу «я оперу вообще-то не люблю, я люблю драматический театр», а в музыкальном театре ходила на балеты. На оперу пошла один раз и чуть не уснула.
— Да, это смело! Сказать такое Елене Образцовой...
— Может быть, я пробудила в ней какой-то интерес и этого человека, этого неофита ей захотелось перековать. И ведь она за те немногие годы, что нам удалось прожить вместе бок о бок, приучила меня не просто слушать, а бесконечно полюбить оперу. Это, конечно, удивительно для взрослого человека. Мне тогда уже было далеко за 40 лет, и вдруг я влюбляюсь в этот жанр! И сегодня люди, окружающие меня, знают, что у меня практически нет свободного вечера, почти ежедневно я хожу на концерты классической музыки либо на оперные спектакли в театры Москвы, Петербурга и тех городов, куда мне удается выезжать. И в драматических театрах я люблю тех режиссеров, у которых музыка является важной частью действия, иначе мне скучно. А уж в оперном театре, где происходит соединение живописи, декораций, костюмов, ты погружаешься в эпоху. Я профессиональный историк по первому образованию, поэтому для меня это очень важно. И оркестры я теперь уже не просто слушаю: узнаю соло каких-то инструментов, и, если оно талантливо исполнено, это вызывает во мне отдельный восторг... Дошло до того, что Дмитрий Бертман, много лет назад, когда он ставил оперу Римского-Корсакова «Золотой петушок» в своем театре «Геликон-Опера», даже ввел персонаж — Наташу Игнатенко — с париком на героине, с моим платьем, кедами — все, как я ношу! И меня там публика узнает. Для меня это был необыкновенный подарок от близкого друга!
— А после вашего первого знакомства вы Образцовой позвонили по всем этим телефонам, что она вам дала?
— Не позвонила! Даже после того как она дала мне телефоны, я не придала этому знакомству особого значения. Что я ей скажу? «Елена Васильевна, вот Вы мне дали телефон, мы были с Вами в ресторане». А дальше? На самом деле начала звонить она мне и приглашать в гости в Москву, я воспользовалась приглашением. И когда она приезжала в Петербург, обязательно мне звонила и я встречала ее на Московском вокзале.
Помню нашу первую поездку в Финляндию. На российско-финской границе почти все таможенники, которые занимали руководящие должности, увидев нас, брали под козырек. Они в свое время были моими студентами, потому что я преподавала тогда в соответствующем вузе. Елена Васильевна это пронаблюдала и сказала: «Больше я в Финляндию без тебя никогда не поеду».
— Она там любила отдыхать или работать?
— Мы ездили туда не работать, а просто поесть рыбку, посидеть в ресторане. От Петербурга близко до Хельсинки и других приграничных городков. Покупали там очень вкусного лосося слабой соли или подкопченного, привозили в Москву. А на день рождения Елены Васильевны мы там даже закупали водку «Финляндия». Закупки были необходимы, потому что на ее день рождения приходило до ста человек гостей. Все друзья, вся артистическая элита Москвы съезжалась 7 июля к ней на дачу. С утра начинался прием гостей, кто-то уходил, кто-то приходил, это все на самом деле продолжалось целые сутки. И вот так моя жизнь поменялась просто кардинально.
— Наташа, во-первых, вы ради нее переехали в Москву. Но я хочу спросить... А был ли момент притирки, когда вы познавали ее характер и правила общения?
— Хороший вопрос. Когда мы только познакомились, наши общие друзья вдруг начали говорить: «Елена Васильевна, вот Наташа, это же просто лучшая кандидатура быть вашим директором». Я слушала и удивлялась: о чем они говорят, я — директор Образцовой?.. Где я — и где Образцова, и где вообще опера. Для меня эти категории были совершенно далекими и незнакомыми. Чтобы быть ее директором, надо знать, наверное, директоров филармоний, директоров театров, у меня не было никаких связей в этом мире. Спецфакультет в Санкт-Петербургском университете МВД России, где я преподавала, был очень значимый. У меня учились депутаты Государственной думы, руководители наших административных округов и городов.
— Это не музыкальный мир.
— Он совсем не музыкальный мир, нет. Но все знали Елену Образцову. И оказалось, чтобы быть ее директором, не нужны связи. Все быстро узнали мой номер телефона.
— Вам она не казалась сложной по характеру? Мне кажется, что ей либо понравишься, либо не понравишься, она же такая.
— Я понимала это. Много раз читала ее интервью, где она вспоминала слова отца, что «все примадонны — дуры, не будь примадонной». Она была настоящей Примадонной во всем. Со всеми плюсами и минусами. Великая актриса, певица, в обычной жизни она была очень теплым, заботливым, внимательным, очень тонким, тактичным человеком. Но при этом, когда ей что-то не нравилось... Эти люди, которые достигли такого уровня в искусстве, на самом деле очень непростые. На первый взгляд казалось, что она мягкая — и при этом могла взорваться, могла где-то повысить голос, когда ей что-то не нравилось. Елена Васильевна бывала в разном настроении. Сейчас вспоминаю моменты... Например, к ней приходили какие-то молодые певцы, она иногда занималась дома. Занималась порой совершенно безвозмездно. Вот помню, к ней приехала Невена Продева — юная певица из Болгарии, а Елена Васильевна дружила с ее бабушкой, знаменитой опереточной певицей из Софии. Образцова работала в этот момент с Невеной над образом, а я, выходя из комнаты, прошла мимо нее. Мне потом Елена Васильевна сделала замечание: «Как ты могла встать во время пения?! Не в перерыве, а во время пения! Ты захотела, встала и пошла. Если бы передо мной вот так кто-то прошел, я могла бы и заплакать». Я так испугалась. Она меня вот так учила: когда человек поет, ты уж имей терпение дождаться, когда он закончит. И дальше уже такую ошибку я не допускала и не допущу. Такие были уроки.
Или сегодня, например, ей петь Графиню. И в день спектакля я видела, что почему-то все домашние от нее шарахаются, стараются не подходить. Только потом поняла: уже за день до исполнения этой оперы Елена Васильевна начинает внутреннюю подготовку. Я потом даже спрашивала ее поклонников... Они видели Графиню по сто раз. Причем знали места, ту сторону в театре, где надо садиться, чтобы видеть ее выход. Я спрашивала, зачем они ходят десятки раз. А они мне отвечали, что Образцова никогда не повторяется. У нее Графиня могла быть строгой, могла быть старой, немощной, веселой, могла быть страшной, могла быть увядающей красавицей... Елена Васильевна 50 лет пела Графиню. Первый раз она ее спела 10 января 1965 года, ей было 25 лет. На дебют пришла ее мама и не узнала дочь: «Я думала, что моя Ленка испугалась и не вышла». Последний раз она спела Графиню на «Оперном бале Елены Образцовой» 28 октября 2014 года. Это был вообще ее последний выход на сцену, через два месяца ее не стало.
— Она и больная все равно выходила на сцену?
— Я сейчас вспоминаю, это было в Красноярске. У нее в этот день давление было 220. Я даже не понимала, как она сможет выйти. Я ей говорю: «Елена Васильевна, как вы будете в этом состоянии петь Графиню?» Она смеется: «Вот эта роль — чем хуже, тем лучше». Я стояла за кулисой и смотрела на сцену, мне было тревожно. Она посмотрела мне прямо в глаза, повернулась ко мне, это был такой страшный, какой-то хищный взгляд. Я понимала, что она в таком состоянии, что может сейчас вообще умереть. Но расспрашивать, как это получалось, было потом бесполезно.
Однажды, в Тюмени, я зарыдала на ее концерте, так пронзительно она исполняла «Прощальную песню» Р. Ана. После концерта мы с Сергеем Осинцевым подошли к Елене Васильевне, и я говорю: «Что вы с нами сделали! Когда у Вас в глазах стояли слезы, мы с Сергеем вдвоем разрыдались». А она отвечает: «Наташка, ну не было никакой слезы, просто блеснул у меня в глазу искусственный хрусталик». Вот умела она сбить пафос. Естественно, мы все рассмеялись после этого.
Но все-таки хочу сказать, что тот, кто не слышал вживую Елену Васильевну, уже не поймет, как это было. Мы сейчас продолжаем с «Мелодией» большой проект, который начали при ее жизни, — переиздавать на CD все значимые концерты Образцовой. Я ее в свое время спрашивала: «Какие концерты будем издавать? Те, что записаны в студии, или живые записи из Большого зала Консерватории, из зала Чайковского и т. д.?» Она сказала: «Только живые». Вот эта способность забирать тебя целиком в свой мир и производить обмен энергиями у Образцовой была невероятная. Я думаю, что такие великие голоса способны даже лечить людей. Вылечивать от депрессий, от каких-то психологических зажимов, давать возможность забываться от каких-то сиюминутных проблем.
— Наталья, расскажите, как был устроен гастрольный быт Елены Образцовой? Насколько ей было это сложно?
— Спасибо за этот вопрос. Образцова, конечно, уникальный была человек. Я ее спрашивала: «Елена Васильевна, где вы живете, в Москве или в Петербурге?» Она ленинградка, а 50 лет отдала Большому театру. Елена Васильевна сказала: «Наташа, я живу в самолете». Это правда.
Она много гастролировала в Советском Союзе. И очень много времени проводила за границей, пела в Ла Скала, Метрополитен-опере, Ковент-Гарден и Венской опере... А в последние годы жизни — так же интенсивно по театрам, концертным залам и филармониям России.
— Там как жили — гостиница?
— В основном это были гостиницы, были и съемные квартиры. С гастролями были связаны и очень смешные случаи. Например, она мне рассказывала: как-то в Италии она встретила интересную керамическую плитку и решила ее привезти для кухни в загородном доме. Как везти? Плитка очень тяжелая. В багаж сдавать дорого. Елена Васильевна говорила о себе: «Я тетка крепкая». Так она частично плитку забрала в ручную кладь и делала вид, что идет с легкой сумочкой. И артистам хора, которые летели вместе с ней, она тоже раздала по сумочке. Вот так успешно и провезла на родину эту плитку. И кухня у нее действительно была красивая.
А еще везла подарки. На Западе было принято во время премьер коллегам дарить подарочки небольшие. И она подхватила эту традицию. Одаривать друзей, родных, партнеров по сцене доставляло ей удовольствие.
— Вера Кузьминична Васильева рассказывала, она даже собаке Аросевой подарок приготовила.
— Да, это отдельная история. Когда Виктюк задумал спектакль «Реквием по Радамесу», весь театр напрягся, потому что Ольга Аросева была примадонной Театра сатиры. И тут появляется вторая примадонна — Елена Образцова. Все ждали, как отреагирует Аросева на нее. Я была на первой читке пьесы, когда Аросева рассказала про свою собаку колли, которую подобрала на улице. Кто-то ее выкинул, Аросева ее пригрела и назвала колли-Николай. Елена Васильевна рассказала ей про своих собачек, той-пуделях — на тот момент их было четыре, две черные и две белые. И после репетиции мы тут же поехали в собачий магазин и купили целый мешок игрушек для собак и всякие вкусняшки. И батончик вареной колбаски. На следующую репетицию притащили огромный мешок с игрушками для колли Аросевой. В ответ Аросева написала Образцовой стихотворение от имени своего песика, где он благодарил «тетю Лену» за подарки и обещал принести букет на спектакль. Потрясающее стихотворение. Процитируем фрагмент:
Поэма
Посвящается тете Лене
С мамой я живу в лесу,
Скушал Вашу колбасу,
Я в саду тоскливо лаю,
С Вами встретиться мечтаю.
А красавице Манон
От меня большой поклон.
А любимой тете Лене
Подарю букет на сцене,
Вам мой благодарный лай,
Жму всем лапу. Николай.
И Аросева пала под обаянием Елены Васильевны.
— Как она изящно наладила контакт!
— Да. У Елены Васильевны было принято после премьеры зайти ко всем, не только к исполнителям главных ролей. Зайти к гримерам, в костюмерный цех. Всем приносила подарочки. И подарочки от Образцовой многие потом хранили. Она была настолько широким и благодарным человеком, что это правда дорогого стоило.
— А у нее в райдере что было? Например, хороший кофе или...
— Представь себе, что в райдере была только вода. Сами организаторы придумывали какие-то бутербродики, фруктики. Никакого райдера у Образцовой не было. Вспоминаю, приехали мы в какой-то провинциальный город, для нее подали «мерседес», а нам с ее концертмейстером Анатолием Кузнецовым предложили «жигули». «Нет, они поедут с нами», — сказала Елена Васильевна. Причем, если бы за ней приехали на «жигулях», она бы не требовала «мерседес». Для поездок мы часто вызывали такси. Просто такси, зачастую это и были отечественные машины. Вообще никаких «звездных понтов» у Елены Васильевны никогда не было. С водителем тут же налаживался контакт, она всем начинала анекдоты рассказывать...
Помню случай: мы ехали в аэропорт, и водитель выехал на встречную полосу — не в тот терминал поехал, перепутал, решил развернуться и выехал на встречку. И тут же милицейская машина за нами. Остановились, я говорю сотруднику: «Мы опаздываем на самолет, пожалуйста, не штрафуйте водителя, он не виноват, так получилось, здесь, в машине, Образцова». Он говорит: «А, знаю, это же кукольный театр Образцова». И она на этом рассмеялась, то есть никак это ее не задело. Тем более с Сергеем Владимировичем они были в дружеских отношениях. Ему все время задавали вопрос: «Елена Васильевна Образцова ваша дочка?» А ее все время спрашивали: «Елена Васильевна, а Сергей Владимирович Образцов — это ваш папа?» И обоих это смешило.
— Вот это, конечно, редкое качество для артиста, потому что многие к этому относятся очень внимательно.
— Елена Васильевна как раз и говорила, что большой артист никогда не думает об имидже. Главное — его отношение к профессии. Примадонна совсем не в этом. Она должна быть крупной личностью с яркой индивидуальностью, то, что она называла на итальянский манер «персоналити». А жизнь у нее была, конечно, уникальная.
О ее муже, Альгисе Жюрайтисе, я знаю по ее рассказам, она говорила о нем всегда с огромной любовью и восхищением. Он был дирижером Большого театра. Как она вспоминала, в один момент обоих словно ударило током, и их давнее знакомство вдруг переросло в страстную, глубокую любовь, и эта любовь продолжалась до его смерти в 1998 году. 17 лет их совместной жизни, по ее словам, были годами бесконечного счастья и творческого содружества.
— Кто кому уступал, по ее рассказам? Две сильные личности.
— Больше она. Елена Васильевна была необыкновенно мудрым человеком во всем. Она не считала унизительным уступить Альгису, старалась к нему очень бережно относиться. И когда он ушел из жизни, она говорила мне много раз, что целый мир рухнул для нее. Она ни одного контракта не отменила, но жизнь ее изменилась кардинально. Говорила, что не могла ухаживать за собой и пела автоматически. Потом произошла ее историческая встреча с Романом Виктюком, она попросила его что-то придумать для нее. И началась новая жизнь с драматическим театром. По природе своей Елена Васильевна была настоящим оптимистом.
— Что ее в жизни радовало?
— Она была шопоголиком, и деньги у нее вообще не задерживались. Когда я искала деньги на какие-то проекты при ее жизни, мне часто говорили: «Да Образцова же богатая!» Ну какая богатая! Она получала гонорар, ему тут же находила применение — ей хотелось купить весь мир. И она была в этом отношении настоящим ребенком.
— Что ее цепляло?
— Все что угодно. Например, последний год ее жизни мы часто в Институт крови проезжали по Ленинградскому проспекту, там есть магазин фарфора. И она увидела в витрине магазина большого фарфорового медведя. «Наташка, я так хочу этого медведя!» А эти фарфоровые статуэтки стоят значительных сумм. Еще Елена Васильевна была помешана на игрушках. И я сказала тогда фразу, которая сработала: «Елена Васильевна, Вам ничего этого не надо. У вас все это есть». И она так легко вдруг согласилась. А когда она умерла, через какое-то время я вновь проезжала по Ленинградскому проспекту, и медведь в витрине еще стоял. Он мне травил душу, напоминал о ней. Знаешь, такая горечь была! Думаю: ну почему я не купила, у нее была бы радость...
— А куда все эти игрушки девались?
— Копилось огромное количество игрушек, потом мы увозили их мешками в детские дома, в детские сады. Куда-то девались.
— Где теперь ее собачки? Не осталось никого?
— Собачек осталось две. Мишель и Манон уже старенькие. С Кармен и Мюзеттой мы попрощались.
— Еще живы?
— Те же женщины, что помогали Елене Васильевне при жизни, по-прежнему живут на ее даче, они бесконечно любят этих собачек, и те тоже привязаны к ним.
В клинике в Лейпциге перед своим уходом Елена Васильевна не вспоминала практически никого. А про собак говорила... Я старалась, чтобы она не допускала мысли, что она уйдет из жизни, и программировала ее на то, что она, как пообещала и как ей предсказывали прорицательницы, будет жить до 96 лет и у нее еще долгая творческая жизнь впереди. Но все-таки Елена Васильевна сказала: «Девчонки, если со мной что-то случится... Только, пожалуйста, не разлучайте собачек, они одна семья». Поэтому, когда Елены Васильевны не стало, после прощания в Большом театре я настояла на том, чтобы ее повезли на дачу. Вы знаете, мы въехали на территорию дома, во двор — собачек била такая дрожь, это удивительно, как они почувствовали, поняли. Гроб стоял в автомобиле, в катафалке, и они начали «плакать». И мы немножечко побыли, чтобы Елена Васильевна как бы попрощалась с ними и со своим домом. Она мечтала вернуться. Когда к ней прилетели спецрейсом в Лейпциг Валентина Владимировна Терешкова и Иосиф Давыдович Кобзон, она их просила увезти ее домой. Врачи сказали, что она уже не сможет без медицинской помощи находиться дома, в тот момент была надежда на успешную пересадку костного мозга, на выздоровление, но чуда не произошло.
— А как сейчас, спустя время, это все воспринимается? Это правда, что время лечит?
— Знаешь, я благодарна людям, мне об этом говорил много раз Дима Бертман, говорят многие поклонники Елены Васильевны, что, благодаря деятельности Фонда, благодаря тому, что мы постоянно публикуем в социальных сетях воспоминания о Елене Васильевне, мы не даем ей умереть. Мысленно я все время к ней обращаюсь, и она для меня как будто живая. Даже когда поминаем ее здесь, в Фонде, или дома, с друзьями, всегда за нее как за живую пьем. Образцова — это такой сгусток энергии, и я не верю, что он ушел совсем и не оставил следа.
В январе 2025 года будет десять лет, как ее нет. 14 октября состоялся очередной «Оперный бал Елены Образцовой» на Исторической сцене Большого театра. У нас есть записка, где ее рукой написано: «Хочу в Большой театр позвать лучших певцов, моих птенцов». А кто птенцы Образцовой — это лауреаты ее конкурса. В этом году, в июле, в честь 85-летия Елены Васильевны прошел 15-й, юбилейный конкурс молодых оперных певцов. И конкурсу в этом году 25 лет. Конкурс в свое время стал подарком семьи Гергиевых, Валерия Абисаловича и Ларисы Абисаловны, на 60-летие Образцовой в 1999 году. Елена Васильевна стала председателем жюри. И до конца она сохраняла этот пост. Поскольку конкурс был создан при жизни певицы, он сохранил название — конкурс Елены Образцовой. Я продолжаю быть директором этого конкурса, и было принято решение не назначать председателя жюри. У каждого один голос, мы просто приглашаем нечетное количество членов жюри, и все равноправны. А портрет Елены Васильевны всегда в зале, где проходит конкурс, она все равно всегда с нами. Пока еще все члены жюри помнят ее живую, были на ее спектаклях, концертах, и иностранцы, и русские, и они всегда с нами. Постоянно в жюри Маквала Касрашвили, ее ближайшая подруга, легенда Большого театра, и Лариса Гергиева.
Михаил Пащенко написал документальную биографию, которую Фонд выпустил в этом году, мы назвали ее «Оперный бал Елены Образцовой». Книга очень красивая и с любовью создана издательством «Бослен». Это книга про всю ее жизнь — фееричную, яркую, о такой она и не мечтала. Но мера ее таланта, ее большая личность позволили ей прожить такую необыкновенную жизнь.
