«Для меня переход к ролям мам и более возрастных женщин не был драматичен вообще. Мало того, считаю, что я зашла на огромное поле, где работы очень много. Чувствую себя свободнее, увереннее и думаю, что именно сейчас пришло мое время. Даже «розовая героиня» не должна переживать, что переходит на возрастные роли».
— Александра, зрители очень ждут выхода сериала «Последний богатырь. Наследие», который появится на START осенью. Это продолжение вселенной «Последнего богатыря» — новый для вас жанр сказки. В нем персонажи по определению предполагаются или положительные, или отрицательные. Кого вы там играете?
— Я играю Василису, хранительницу и хозяйку Белогорья, жену главного героя Ивана. Мы застаем события этой трилогии через какое-то количество лет. Иван и Василиса — это уже семейная пара с двумя взрослыми дочерями. Мой персонаж — мать и воительница одновременно. В связи с тем, что в ней есть элементы воительницы и она может защитить свою семью, это дает персонажу какой-то объем, так что ее нельзя назвать строго положительной.
— Кто был вашими партнерами по фильму?
— Главный партнер — это Витя Хориняк, который играет Ивана. Витя точно уловил и передает нужную тональность своего персонажа — человека современного и одновременно несовременного, соотношение юмора и «серьеза». Я чувствовала его поддержку и старалась попасть в эту тональность. Моих дочерей играют две молодые девушки — Арина Рожкова и Эвелина Мазурина. Это талантливые актрисы, которые очень азартно снимались. Эвелина учится, она уже прошла предподготовку к актерской профессии. А для Арины это первое погружение в актерскую работу. Дима Лысенков играет неоднозначного персонажа — с пороками и положительными качествами. Я люблю его как актера, мне кажется, он будет важным героем в этой истории. Очень понравилось, как он работает на площадке. С Владом Ветровым мы часто были в партнерстве, уже не в первый раз на проекте, и это всегда радует. От него идут свет, доброта, юмор, он много и смешно шутит. С Еленой Яковлевой, которая играет Бабу-ягу, у нас тоже были общие сцены. Я давно ее поклонница, да и не только я. Когда ты находишься в кадре с артисткой такого уровня, учишься и много нового узнаешь о профессии. Коллектив был интересный, и было приятно не только сниматься, но и общаться в перерывах между съемками. А они были большими, потому что это технически очень сложная картина, с огромным количеством работников, массовки, декораций. Одна сцена может сниматься два-три дня, что для актеров, конечно, сложнее. Но зато, надеюсь, такой фильм, который смело можно назвать сплошным спецэффектом, произведет большое впечатление на зрителей.
— Осенью у вас еще одна премьера. В новой картине Владимира Грамматикова «Смотри на меня!» вы играете маму режиссера, ведь она автобиографична. Владимир Александрович в недавнем интервью нашему изданию рассказывал, как он добивался вас для исполнения роли в своем проекте...
— Мне кажется, он преувеличивал. Я не упиралась ни разу. Все было просто. Во-первых, я прочитала сценарий. Он написан Андреем Сергеевичем Кончаловским, и я сразу поняла, что это хороший сценарий и прекрасная роль. Поскольку это уже не сказка, то там мой персонаж — человек со всеми его сложностями, с характером. И конечно, я знала, что это автобиографическая история. На меня она произвела необыкновенное впечатление. Потом мы встретились с Грамматиковым, и он просто сказал: «Я очень хочу, чтобы именно вы играли в фильме мою маму». Я ответила, что с удовольствием это сделаю, но у меня очень сложный съемочный график. Он сказал: «Мы все решим». И нам удалось решить этот вопрос. А увидел он меня в мюзикле «Кабаре» Театра Наций. Зрители наверняка помнят старый фильм с таким же названием с участием Лайзы Миннелли. В мюзикле я играю Салли Боулз, это роль с большим количеством песен, и она совсем не похожа на персонаж фильма. Но, видимо, Владимир Александрович уловил во мне что-то, что было определяющим для него в образе его матери.
— Режиссер спектакля Евгений Писарев говорил, что в начале репетиций вы недотягивали ноты, а в конце уже прекрасно пели. Не преувеличивает?
— Нет. Хотя раньше пела в мюзиклах «Чикаго» и «Ночи Кабирии», но я все-таки не певица, а профессиональная драматическая артистка. А стандарты мюзикла предполагают более высокую планку в плане вокала. Я проходила кастинг вместе с дирижером и педагогом по вокалу, и всем было понятно, что для того, чтобы все звучало, мне надо провести большую работу. У меня была прекрасный педагог Эльмира Диваева, которая известна по «Голосу», она заняла в прошлом году второе место на этом шоу. И она не только прекрасная вокалистка, но и фантастический педагог. Я не устаю восхищаться тем, как Эльмира умеет построить рабочий процесс таким образом, что ты перестаешь сомневаться в себе. И происходит чудо: те песни, которые ты не мог спеть, вдруг тебе удаются.
— Александра, в обоих фильмах вы играете маму. Не рано ли перешли к ролям мам?
— Я никогда не считалась романтической героиней, даже в институте. Там меня определили как инженю — это амплуа совсем молодых героинь, которых можно играть лет до тридцати. Мне повезло в том, что мой учитель Роман Ефимович Козак не любил слащавых героинь, ему нравились девочки с перчиком. И поэтому я попала к нему в Театр Пушкина, я сыграла много замечательных ролей под его художественным руководством. А вот в кино у меня были трудности в молодые годы, потому что героиня должна обладать определенной внешностью, а у меня в глазу всегда был какой-то скепсис, ирония, грусть — в общем, все невостребованное. С возрастом мои героини обретали характер, стали сложнее, многограннее, и все, что было не к месту тогда, сейчас стало востребованным. Да и мне стало интереснее играть более объемные характеры. И чем сложнее образ персонажа, тем сильнее размывается понятие амплуа.
Поэтому для меня переход к ролям мам и более возрастных женщин не был драматичен вообще. Мало того, считаю, что я зашла на огромное поле, где работы очень много. Чувствую себя свободнее, увереннее и думаю, что именно сейчас пришло мое время. Даже «розовая героиня» не должна переживать, что переходит на возрастные роли.
— Значит, возраст актрисы имеет и какие-то плюсы...
— Если ты играешь вдолгую, нормально переходить из одного статуса в другой, из этого в следующий и так далее. Когда мне было 20 лет, Алла Михайловна Сигалова мне сказала: «Сашуля, я за вас совершенно не волнуюсь, у вас длинное будущее, вы будете играть комических старух». И я готовлюсь к этому. Хотя до старух мне надо еще пройти некоторые пороги. Перспектива большая. Сигалова сама пример того, как в 65 лет всем показать, кто есть кинозвезда.
— Вы где-то говорили, что с ней было непросто работать. Где грань между терпением и самолюбием?
— Дело в том, что у меня было мало самолюбия. Так воспитали, что не было возможности самолюбоваться. Мне никто не подмигивал, мол, «ты такая необыкновенная». Мои внутренние шансы всегда были невелики. Поэтому, когда меня куда-то брали, каждый раз это было удивлением. Я себя сохранила в этом смысле. Сигалова рассчитывала, что, если она ранит мое самолюбие, это даст возможность выйти на какой-то конфликт. Раньше многие мастера думали, что это классный инструмент для работы. И у Юрия Николаевича Бутусова тоже была такая тема, что необходим конфликт с артистом. Хотя они оба придерживались того, что здесь должна присутствовать и любовь. Мне кажется, что мы все очень заблуждались, когда входили друг с другом в конфликт. Я с Сигаловой не входила в него, а она со мной очень пыталась. Может быть, наша дружба случилась, потому что мы туда так и не зашли. Она меня вытесала, очень многому научила,а потом мы просто перешли в стадию любви.
— Вы не были уверены в себе в детстве? Разве вам не говорили, что вы самая талантливая и красивая? Кто первым в вас поверил?
— Мою «актерскость» всегда предвкушала мама. Во-первых, у нее было больше, чем у других, возможностей видеть меня в разных проявлениях. При папе я всегда немножко зажималась, старалась лишнего не показывать. А с мамой была открыта. Кроме того, у нее был ансамбль «Обереги», в котором пели русские народные песни, и я с детства там пела и плясала со взрослыми. Помню, мы поехали отдыхать с мамой и ее подружкой. Как-то перед сном они выключили свет в комнате, и я стала показывать пародию на бабушку Лелю, мамину маму, как она меня воспитывает. Стою на кровати и их развлекаю, они хохочут. Если по ТВ показывали танцующего Райкина в белом костюме, то я вместе с ним делала все то же самое. С Майклом Джексоном тоже танцевала. Могла показывать, танцевать, кривляться, и думаю, что мама видела это и что-то про меня понимала. Но тоже сомневалась, как и папа. Мама вообще себе не всегда верит, а больше общественному мнению. Слава богу, что оно в меня верило и все разрешилось удачно.
— Александра, вы как-то признались, что обращались к психотерапевту. У них принято все проблемы сваливать на маму. В вашем случае тоже так было?
— Вообще я к психологии отношусь очень серьезно и считаю ее наукой. Дело не в том, что у них принято сваливать на маму. Есть доказательная база, есть исследования на эту тему. Человек не в 30 лет становится собой, а он собирается, как конструктор, и, конечно, из раннего детства тоже. Так что это может быть не только мама, а тот взрослый, от кого ребенок больше всего зависит. Но чаще всего это мама. Потом папа, бабушки, дедушки — те, из кого он состоит. Но больше всего ребенок состоит из мамы. Проблема в том, что эти открытия сделаны сейчас, а не тогда, когда росли наши родители. В науке, в медицине не было больших открытий, лекарств, даже лечили без наркоза. Так же и в психологии. Раньше мало людей интересовались этой наукой, мало тех, кто практиковал, поэтому было совершено много ошибок. Я тоже совершила ошибки, с каждым ребенком разные. И очень надеюсь на то, что когда-нибудь у меня будут внуки и тогда я смогу быть максимально подкованной и сделать все очень хорошо. Пока мечтаю об этом.
— Кто может вас ранить больше всего?
— У меня много родственников, и все они могут меня ранить. У всех это хорошо получается. (Смеется.) Но также я уже научилась выставлять рамки и отстаивать свои границы. Хотя и не сказать, что меня постоянно кто-то обижает, но когда, как говорится, припрет и мне нужно понять, как выйти из какой-то ситуации, я могу обратиться к психотерапевту. Могу про это и почитать, и мне все интересно даже в плане моей профессии.
— В четырехсерийном фильме «Нераскрытый талант» вы снялись с мамой, Галиной Надирли. Что было самым сложным для вас в этой истории?
— Самое сложное было ее уговорить на этот проект, поскольку моя мама давно не снималась и не то чтобы сразу согласилась. Там искали артистку, которая была бы ее возраста и похожа на меня. Оказалось, что найти такую сложно. А мама очень хорошо вписывалась в эту небольшую историю. Я ей сказала, что она ничего не теряет, наоборот, это будет веселое приключение — почему бы и нет? Тем более что съемка проходила в Минске, и это предполагало еще и путешествие. Так что это стало нашим очень хорошим совместным воспоминанием. Мама тоже расценивает съемки как приключение и приятный опыт.
— Александра, у вас очень кинематографическая семья. Папа — маститый кинорежиссер, мама-актриса, сестра Дарья Урсуляк тоже актриса. Часто ли вы с сестрой обсуждаете ваши творческие работы?
— Я не все смотрю, что делает Даша, потому что не очень успеваю даже свое смотреть. Для меня наши отношения больше важны в человеческом плане, а не с точки зрения ролей, которые мы играем, это на втором месте по приоритету. Мы обсуждаем, конечно, наши проекты, но не с художественной точки зрения — у нас часто бывают разные представления по критериям. А вот с практической точки зрения много советуемся. Из последнего мне очень понравился сериал «ГДР» и Дашина работа в нем.
— Наверное, трудно оценить степень таланта близкого человека — папы, например?
— Это сложно понять, когда находишься слишком близко. Так же и папе сложно понять степень моих способностей. Он видит во мне где-то мою маму, где-то свою. А иногда просто смеется, как гены интересно играют. Например, бывает, мой азербайджанский дедушка с маминой стороны откуда-то вылезет, и это очень смешно. Папина творческая масса с годами тоже растет. Он с иронией к этому относится, а мы уже воспринимаем все естественно, как погоду на улице. Хотя поддерживаем его и радуемся победам, тому, что он уже такой «большой».
— Ваш отец пророчески поздравил вас с замужеством, написав «Поздравляю вас с первым браком!» И вы через какое-то время развелись, оставшись с двумя детьми. Какие у вас отношения с бывшим мужем?
— Хорошие. Саша прекрасный папа, любит наших девочек, максимально о них заботится. Все, что может предложить для них сделать, он всегда с радостью делает, и мне никогда не надо его о чем-то просить. Он даже предвосхищает все возможные пожелания и трепетно относится к детям. Мне кажется, нам удалось стать настоящими друзьями и союзниками в воспитании детей. Я ценю, что в какой-то период времени он состоялся и как муж, но позже мы решили не связывать друг с другом наши судьбы, каждый пошел по своему пути.
— Сейчас у вас трое детей. Кто-то из них уже готовится стать актрисой или актером, учитывая вашу династию?
— Стать актером и актрисой — это достаточно серьезная история, и кто там кем станет, вообще непонятно. Можно окончить актерский факультет и не стать актером, а можно не окончить, но актером стать. Поэтому я бы не хотела прогнозировать это. Хочу дать возможность им самим разобраться, чтобы они делали то, что хотят в жизни, а не то, что всегда видели вокруг и куда попадали с детства. Надеюсь, они смогут разобраться в себе и найти себя. Но я вообще против идеи династии, считаю, что в этом есть больше внешнего фактора, это не связано с человеком, который находится внутри тебя, с твоими личностными стремлениями. Человек должен не продолжать какую-то династию, а заниматься тем, что ему нравится делать.
— А что у вас на первом месте — семья или творчество?
— Семья. Творчество — это поэзия жизни, без него жизнь скучная и неяркая. Но семья — это жизнь, это существительное. А творчество — прилагательное. Работа — сказуемое. (У меня бабушка — учитель русского языка!) В моей судьбе уже так сложилось: я бегаю целыми днями, разрываясь между членами семьи и работой. Сама не знаю, как это все получается. Что-то надела с утра и побежала. Я все время вспоминаю фразу: «Насколько бы хорошо Ермолова играла вечером, если бы стояла у станка с утра». Так что вечером я — Ермолова, а с утра я «у станка». Стараюсь смотреть на это с юмором.
Смешно, но у станка я стою с утра и в прямом смысле. Потому что дома у меня есть тренажер-эллипс, на котором провожу полчаса утром в спортивном костюме, который подарила мне моя мать, — голышом. Хорошо, что в это время все уже ушли по своим делам и никто меня не видит. «Слабонервных просим отойти от экранов» называется. Знаете, вот вы смеетесь, а мне очень приятно. Потому что я недавно подготовила стендап — концерт, где я шучу о себе, пою песни и танцую. Очень рада, что попробовала себя в таком смешении жанров, где я с юмором рассказываю о своей жизни и перемежаю это важными для меня песнями.
— Как вам пришла в голову эта мысль и как вы набирали материал?
— Получилось так, что ко мне уже крепко прилипло звание поющей драматической артистки, поскольку у меня было несколько опытов участия в музыкальных спектаклях, плюс периодически я пою на каких-то концертах, на канале «Культура». Я даже получила приз «Золотая маска» как лучшая актриса мюзикла. И профессиональное сообщество признало меня поющей драматической артисткой. Поэтому появился некий запрос, чтобы у меня была своя программа, с которой я могу выступить, и речь об этом шла остаточно давно. Но чтобы соорудить программу, надо собраться, что-то придумать, подготовить, а я откладывала, руки не доходили. Но в какой-то момент один молодой предприимчивый продюсер предложил это сделать. А я привыкла слушать судьбу, то, что она сама предлагает. И поскольку поступило такое предложение, которое совпало со всеобщим запросом, решила схватиться за это дело и согласилась.
А дальше нужно было понять, каким образом построить это представление, потому что только петь мне показалось неправильным. Я все-таки актриса, а не певица. Можно было взять драматургический материал и с ним что-то придумать. Но я решила пойти от простого — оттолкнуться от самой себя. Просто взяла свою собственную жизнь, причем с самого раннего детства, и вспомнила, что есть песни, которые со мной на протяжении многих лет, и они уже больше чем песни. Это то, с чем я проходила какие-то испытания, то, с чем связаны какие-то периоды жизни. И тогда я поняла, что нужно их собрать и рассказать, что они для меня значат, что происходило в определенные моменты моей жизни и какую роль в этом играли песни. Так появился стендап-концерт «Хорошие песни», где я и стендапирую, и рассказываю о разных вещах в шуточной форме, и пою эти песни, которые являются для меня серьезными поддерживающими сооружениями.
— Но стендап — это жанр, которым вы раньше не занимались. Вы смотрите выступления стендаперов?
— Я люблю наш женский стендап. Хотя не очень сильно этим жанром увлекаюсь, но что-то смотрю. И мне кажется, что он современный, очень популярный. Когда делишься прилюдно своими сомнениями, комплексами, исканиями, ты, наверное, от чего-то освобождаешься, то есть это еще и психотерапия. А с актерской точки зрения это очень сложно. Потому что ты один, ничем не закрыт, должен импровизировать в заданном коридоре, очень чувствовать публику, очень ее держать и при этом все должно быть трогательно и смешно. И самое главное, обязательно должно попадать в публику. Очень уважительно отношусь к стендап-комикам. Я бы определила этот жанр в рейтинге искусства как один из самых высших. Может быть, я и не являюсь тем сегментом публики, на который они ориентируются, и, может быть, у меня другие темы, на которые можно шутить. Но с профессиональной точки зрения то, что они делают, очень круто. И чуть-чуть соприкоснувшись с этим жанром, я поняла, что это совсем непросто.
— Вам кто-то помогал писать текст, там же есть свои законы жанра?
— Изначально такой задумки не было, я просто хотела рассказать о себе остаточно честно, откровенно и немного в шутливой форме. Сама все написала, а когда уже начала репетировать и начитывать, стало ясно, что это очень похоже на стендап. Наверное потому, что чувство юмора мне не чуждо.
— Вы считаете себя клоунессой. У вас есть ее эталон?
— Фрэнсис Макдорманд, жена братьев Коэнов, но не обоих, а одного из них. (Смеется.) Она получила несколько «Оскаров». У нее есть острохарактерные роли, например в фильме «Мисс Петтигрю». Я вообще люблю острохарактерных артистов.
— Александра, в театральном институте вам преподавали Козак, Покровская, Брусникин. Кто из них больше всех повлиял на вас?
— «Каждая фея дала Золушке что-то свое». Алла Борисовна Покровская дала свое. Через время это вспоминаю. Она была педагогом с огромным опытом, а мне было 16 лет — ребенок, ни одной извилины. И о чем ей с нами было говорить? Она прекрасно понимала, что формулировать можно бесконечно, но какой смысл в этом, если люди молодые и еще не очень умные? Между нами пропасть. Поэтому она действовала с нами, как с бревнами. Давала такую школу — техническое оснащение артиста. Мы все точно знали, что нельзя двигаться на репликах партнера, знали, как сыграть удивление — посчитать до трех и поднять брови вверх. Как в детском саду. До сих пор помню, мы играли спектакль по Достоевскому «Братья Карамазовы», серьезный материал, страсти, а мы так и играли: как только Алеша мне говорит «А я в Бога верую!», надо было посчитать до трех и — раз! — брови вверх. Все! Самое интересное, что после спектакля нас хвалили: «Как вы играете! Это очень талантливо! Как вы это чувствуете, боже мой!» А мы, конечно, были как зайцы, которых научили курить. А потом уже, придя в театр и оказавшись без учителей, я вдруг поняла, что не говорю про себя «раз, два, три», а сама делаю паузу и сама удивляюсь. И это в какой-то момент перестает быть упражнением, перестает быть техникой. Тогда я оценила ее метод. Сейчас так уже не учат. Козак и Брусникин были более молодыми педагогами, сейчас мои однокурсники в их тогдашнем возрасте уже тоже преподают в институте. Тогда и театр тоже переживал трансформацию, что-то заканчивалось, разрушалось. Было начало нулевых, старый театр уходил и приходил какой-то новый. И мы на этой волне стали новыми актерами.
— А в театральном институте учат женственности, манкости? Можно ли вообще этому научить?
— Мало кто умеет это делать, нужны специалисты. (Смеется.) Неважно, кто учит — мужчина или женщина, главное — понимать в этом деле. Сигалова и Козак много мне про это говорили, но я вам не расскажу, чтобы не раскрывать секретов фирмы. (Смеется.) Ладно, скажу одно — общее, чего молодым барышням часто не хватает. Когда женщина смотрит на мужчину, во взгляде ему важно увидеть интерес и восхищение. Есть одна фраза Козака, прописанная у меня в мозгу навсегда, но... это тайна, которую если подарю, то немногим. А вообще, на каждого человека важно смотреть с приятием, теплом и сочувствием.
— Как мама?
— Нет, как «не-мама». Надо тренироваться три раза в день перед зеркалом вместо еды. (Смеется.)
— Кстати, о зеркале. Вы себе внешне нравитесь на экране?
— Когда я худая — очень. Всю жизнь борюсь с собой — сижу на разных диетах, кажется, все перепробовала. И еще курить бросила, это вообще усложняет задачу, усиливая аппетит. Я сейчас прилетела из Владикавказа с гастролей. И чем мы там занимались, по-вашему? Пироги осетинские ели — утром, днем, вечером. И не только я. Подозреваю, самолет привез в Москву веса в два раза больше, чем увозил.
— А в смысле творчества насколько вы строги к себе?
— Сейчас стала чуть поспокойнее. Я потихоньку прихожу к целям, которых мне хотелось добиться. Прогресс есть, я не безнадежна. (Смеется.) Даже если в процессе и недовольна собой, то проходит время, и все видится в лучшем свете. Какое-то время назад у меня было несколько съемок для канала «Культура», творческие истории. Я смотрела готовый материал и расстраивалась: «Выключите сейчас же, не могу этот ужас смотреть!» В ответ говорят: «Почему ужас?» Мне казалось, что я снова вижу все — как мы не успевали, как на коленке что-то делали, здесь не отрепетировали. Прошло шесть лет, я пересмотрела эти передачи и говорю мужу: «По-моему, очень даже неплохо...» А тогда казалось иначе. В момент работы претензий у меня бывает много, а проходит время, забываешь все нюансы, видишь главное и понимаешь, что все, в общем, нормально.
— Александра, вашу творческую жизнь определил Козак, который взял вас в Театр имени Пушкина, где вы до сих пор и служите...
— Конечно, не только он определил мою жизнь. Не хочу никого обижать, но Роман Ефимович, что называется, меня увидел. До сих пор благодарна ему за это, потому что рассмотреть меня было непросто. Когда поступала в институт, у меня были плохо подстриженные короткие волосы, и я реально напоминала пень, который порос мхом, а не то что инженю. После первого курса летом уехала отдыхать, и мы с однокурсниками встретились только в конце августа. За это время волосы мои отросли, закудрявились, я загорела и помню, как завелись наши мальчики: «Урсуляк! Тебя не узнать!» Я приехала реально красивая, повзрослевшая. И они меня тоже увидели.
— Вам и в дальнейшем везло с режиссерами — Бутусовым, Писаревым, Богомоловым. Чем они для вас друг от друга отличались?
— Я бы сравнила это с живописью. Вы пойдете в какой-нибудь музей и увидите Веласкеса, Мане, Шишкина, Врубеля — разных мастеров. И на самом простом уровне вы их чуть-чуть отличите, потому что у каждого свой мир. Хотя видели они все одно и то же: голую женщину, природу у своего дома, свой город. Каждый режиссер — такой же художник, у которого свой преломленный взгляд на одни и те же вещи, на одну и ту же пьесу, на одну литературу, на одного и того же человека. И когда после просмотра спектакля говорят: «Нет, это не Чехов, это не Шекспир или не Гоголь», — это, конечно, полный дилетантизм в деле театра. Потому что Чехов и Шекспир — это авторы: ты сидишь дома, открываешь книжку и читаешь своими глазами, как там написано. А театр в данный период времени — это все же театр режиссерский. И мы, приходя на спектакль, хотим узнать, как на этот мир через призму этой пьесы смотрит этот режиссер. Нам именно это должно быть важно — увидеть его глазами. Это самое интересное. Потому что Чехов, Достоевский — лишь повод для разговора. Иногда за режиссурой может стоять только выученность, насмотренность, набор приемов и средств. Но это не мир.
Репетиционный процесс в театре имеет для меня огромное значение. Потом ходить и играть роль не самое интересное, а вот погрузиться на какую-то планету — это да! И в этом смысле для меня Бутусов — поглощающая вселенная.
Юрий Николаевич всегда предельно честен, он никогда не идет по протоптанному пути, у него очень мучительный репетиционный процесс именно поэтому. Он открывает пьесу и говорит: «Удивительная вещь! Что тут написано?» Даже если это известная пьеса Чехова, которую все наизусть знают: «Вдумайся, что он написал!» И вдруг начинает «открывать» каждое слово, потому что оно прочитано и услышано именно сегодня. И как он может иногда добиваться абсолютной тишины, чтобы начать репетицию! Может ждать полчаса, уже все горит, все службы готовы, но пока мы не уберем маленький звук — вентилятор или еще что-то, — пока не будет полной тишины, он не начнет. Это подход к театральному действию, к этому миру, как к волшебному. Мне очень не хватает этого. Все привыкли, что у нас производство, а тут приходит человек и говорит: «Какое производство, подождите, я хочу послушать день сегодняшний». И конечно, ты начинаешь парить, удивляться самому себе и тому, как твой организм в этой свободе начинает расцветать и происходят невероятные открытия, эмоции — поэзия.
— Александра, у вас есть любимый партнер?
— Вы меня провоцируете! (Смеется.) Люблю всех своих партнеров, их много, и я бы не хотела одного кого-то выделять, чтобы другой не обиделся. Но, конечно же, очень горжусь партнерством с Тимофеем Трибунцевым.
— К сожалению, он отказывается давать интервью...
— Да, он не любит этот жанр. Его еле уговорили к студентам прийти, просто пообщаться. Так долго его уговаривали — и в итоге он отвечал очень односложно: да, нет. Это не связано с тем, что он слов не знает, человек он образованный, много читающий, думающий, чувствующий, рефлексирующий. С ним можно и посмеяться, и поплакать, и, главное, с удовольствием поиграть. Но есть жанры, которые его не интересуют. В отличие от меня — я сейчас много интервью даю.
— Но это часть вашей профессии...
— Необязательно. Мне нравятся артисты, которые вообще не дают интервью. Есть несколько таких, кто этого не делает. А у меня не получается без интервью. Наверное потому, что я вообще люблю общаться, у меня творческие вечера, мастер-классы всегда проходят на ура. После них люди выходят, никто не помнит, о чем говорили, но помнят, что было ха-ха, хи-хи — весело, в общем.
— А на съемках бывает весело?
— То, что происходит на съемках, не всегда можно рассказывать. (Смеется.) Вся наша жизнь смешная. Все это сюрреалистичный дурдом, эта сюрреалистичность зашкаливает, особенно в кино. Всегда смешно, когда ты играешь сцену с партнером и это крупный план. Камеру ставят таким образом, что ты не видишь партнера, а вместо него должна смотреть в определенную точку. В этот момент потерять «серьез» очень легко. Потому что сзади стоит партнер, который пытается глазами тебя найти, а это сложно, ведь вокруг тебя человек пятнадцать людей разных специальностей. А ты в этот момент должна сделать вид, что только ему играешь, хотя понимаешь, что на самом деле смотришь на эту компьютерную пимпочку и сама себе не веришь. И еще, конечно, куча историй про то, как артист выпил лишнего. Но самое интересное, что при всем этом весь текст они все же проговаривают — профессионализм не пропьешь.
— Например?
— Не называем фамилий. Не провоцируйте меня! (Смеется.)
— Многие актеры жалуются на чрезмерное внимание к ним зрителей. Как вы к этому относитесь? Вас узнают на улице?
— Да, периодически. Пока, как мне кажется, узнавание не превышает того лимита, сверх которого становится неудобным. Я видела некоторых своих коллег, когда они не могли спокойно посидеть в кафе, где каждые две минуты кто-то подходит сфотографироваться, берет автографы, и тогда это становится проблемой по-настоящему. Как мне кажется, у меня нет таких трудностей, я спокойно езжу в общественном транспорте, хожу по улицам, и все в порядке.
— Александра, хороший артист — это навсегда?
— Нет, к сожалению. Это такая временная единица, в ней нет постоянства, это надо все время подтверждать, в форме держать. В любой момент это может испортиться, исчезнуть, раствориться, заштамповаться, может улететь не в ту сторону. Очень живая штука, и прожить творческую жизнь — не поле перейти. Надо обладать каким-то стратегическим мышлением или личностной мудростью, силой. Мне очень нравится Мерил Стрип как актриса. Вот она в каждом своем возрасте «навышивала» столько всего! Разнообразна и блистательна в своем пути. Для меня это самый верх актерской карьеры, то, как она должна выглядеть.
— Это то, к чему вы стремитесь?
— За последние три года мне достались очень разные киноработы. Артхаус, темная «социалка», народная комедия, у Грамматикова семейная историческая сага о матери, сказка «Последний богатырь», сейчас снимается исторический проект с Евгением Мироновым. Короче говоря, все очень разное по жанру, и это большое счастье. Я собираю актерскую судьбу по кирпичикам. И прихожу к выводу, что мой путь не похож на взлет ракеты, а напоминает лестницу. Знаете, в китайских монастырях есть лестница длинная-длинная, вскарабкаться по ней очень тяжело: ты идешь-идешь, а она не кончается. Никакого взлета, но она идет вверх. Мне кажется, мой путь похож на такую лестницу. Раньше очень хотелось перескочить через несколько ступенек, а сейчас мне нравится мой ритм — неторопливо вверх.
