— Ну что, Саша, отпустит ли тебя твой художественный руководитель?
— Я с ним поговорю. Буду просить.
— Знаю, как зовут того и «другого» — Евгений Писарев! Бросил давеча на бегу: «Да, начинаю репетировать, но по условиям контракта никаких подробностей поведать не могу!» Вам повезло, не во всех театрах так благостно относятся к походам артистов «на сторону»!
— Где бы ни работала, всегда помню, за какую «команду» играю. Для меня Театр Пушкина в приоритете. Но иногда надо выплывать из своего аквариума в открытое море. Возвращаешься обновленной и еще более влюбленной в родной дом.
— А как относятся к приглашенным звездам в других театрах?
— Не знаю. Я не так много играю где-то еще. Вот недавно выпустила спектакль «Прыг-скок, обвалился потолок» в Театре Наций. Но он задуман как театр без труппы, со свободной площадкой. Там нет крепостного права, все приглашенные. Еще играю в театре «Практика», но там тоже нет постоянной труппы.
— В какую сторону, как вам кажется, движется современный театр? Свободного пространства, в котором собираются люди под конкретные проекты? Или репертуарного театра, которому многие предрекают погибель?
— Думаю, что та модель, которую предложил Евгений Витальевич Миронов, — очень неплохая схема, она успешно работает. Но и театр-дом имеет право на существование. Что-то есть в нем особенное, особенные ресурсы какие-то. Даже если убрать всю романтику, все эмоции, останется ощущение команды, которое мы особенно прочувствовали в ковидные времена. Вводы были каждый день. Спустился артист в буфет — хватают за рукав: «Стой, нужна срочная замена!» Такая мобилизация и взаимовыручка возможны только в театре-доме. А какие у нас капустники! Околотеатральная жизнь! А буфет наш вы видели? Он весь завешан детскими фотографиями артистов и работников театра.
Наша жизнь наполнена ощущением преемственности поколений и своего места в этой цепочке. Традиция — очень ценная вещь. И русский театр в своем традиционном виде, думаю, еще поживет. Слишком давняя история, так просто ее не искоренить.
— Приход таких людей, как Юрий Бутусов, не взрывает тихое и спокойное семейное существование, не ломает семейные традиции?
— Взрывает. Но опять же — все дело в том, как относиться к этим взрывам. Наш худрук, слава богу, понимает, что любое движение — это развитие. А стагнация опасна.
— Как работается с Бутусовым?
— Прекрасно, упоительно.
— Говорят, у него парадоксальный этюдный метод, он ставит один спектакль, а получается совсем другой.
— Юрий Николаевич просто очень честно относится к выбору материала. И поэтому когда он знакомится с артистами, когда читает новости, наблюдает смену сезонов на улице, когда у него в душе происходит что-то свое, понимает, что хочет поставить совершенно другой спектакль. И не стесняется об этом сообщить и поменять название на то, которое нужно в данный момент.
Иногда смена пьесы происходит на этапе читки, иногда — на этапе встреч. Перед тем как сделать «Барабаны в ночи», мы почти поставили пьесу Ивана Вырыпаева* «Иллюзии». Потом начали работать над «Оптимистической трагедией». На треть размяли материал и поняли, что нужно что-то другое.
Это произошло после одной репетиции. До этого пробовали и так и сяк, и было видно по реакции Юрия Николаевича, что не складывается у него. Уж очень грустный сидел. В такой ситуации хочется совершить некий поступок, говорящий о том, что ты веришь режиссеру, можешь его поразить и готов на подвиги. И чтобы его взбодрить, мы придумали необычный этюд.
Это была сцена атаки: матросы бегут, а комиссар их останавливает, кричит «Нет!» Все происходило без слов. Мы включили вальс, разделись, стали поливать друг друга соком, похожим на кровь, и забрасывать землей. Перед этим запаслись томатным соком и несколькими мешками садового грунта. Развесили полиэтилен по Большому репетиционному залу, чтобы не испортить стены и пол. И показали сие Бутусову. Действо длилось минут пятнадцать. Мы все были голыми и грязными.
Наконец Юрий Николаевич нас остановил, сказав: «Помойтесь, пожалуйста». Мы такого не ожидали. Думали, что он будет поражен, благодарен за творческий порыв.
