На гастролях чувствовал себя взрослым, солидным человеком — а как иначе, если работаю и зарабатываю наравне с папой и остальными актерами? Я воспринимал их как коллег, а не как взрослых дяденек и тетенек. В 1978 году, когда театр был в Смоленске, мне исполнилось десять. Отпраздновать круглую дату пригласил чуть ли не весь театр. Предупредил папу: «Я народ пригласил, купи к вечеру вина, водки и закуски». Юрочка решил, что я имею в виду маленький народец — детей, приехавших на гастроли с родителями, а вином и водкой иносказательно назвал лимонад, но заблуждался он недолго. Вечером в гостиничный номер, как шпроты в банку, набились наши с папой коллеги. Среди подарков фигурировали пьеса Вишневского «Оптимистическая трагедия» — прекрасное издание с гравюрами и пакет из-под фирменных джинсов — в семидесятые такие считались не упаковкой для подарков, а тянули на отдельный презент. После тоста за здоровье юбиляра и второго тоста — за его родителей — об имениннике немного забыли. Веселье бурлило до утра, а я спал на диванчике у горничной. Наутро мои гости являли собой, как говорил ослик Иа, душераздирающее зрелище. А я, свежий как молодой редис, рванул тратить выданные папой по случаю праздника пять рублей из своей получки. Просадил их в игровых автоматах и купил оловянных матросов.
— Вам со взрослыми было интереснее, чем с ровесниками?
— Смотря какие взрослые и какие ровесники. Например с другом и соседом Яшей Шосселем все затеи были захватывающе интересными. Башка у Яшки варила что надо! Когда нас обоих отдали учиться играть на скрипке, я просто негодовал и планировал подпилить смычок или потерять инструмент, а Яшка придумал, как решить проблему раз и навсегда: «Мы должны отморозить руки!» Дело происходило зимой, и морозы стояли под тридцать градусов. Засунули руки в сугроб. Было очень холодно и больно, но искусство, точнее избавление от искусства, требовало жертв. Терпели, пока не увидел кто-то из родителей. Как же мы визжали, когда нам отогревали и растирали руки спиртом! Для меня та история прошла без последствий, а вот у друга скрючило пальцы: его расчет оказался верен, он действительно больше не мог играть на скрипке. Поэтому Яшу перевели на баян! Как же грустно он смотрел на меня в музыкалке, сгибаясь под тяжестью баянища: я-то шел, помахивая легким футлярчиком со скрипкой...
Кстати, футляр великолепно скользил по льду. У нас ведь зимой заливали фантастические горки! В те годы все крупные города Урала соревновались, у кого лучше горки и выше ледяные Деды Морозы. В Челябинске стоял пятнадцатиметровый Дед Мороз, главная горка в виде слона — высотой метров тридцать, а еще сказочные ледяные дворцы, лабиринты — красивые, с подсветкой! Иногда салют давали — маленький, простой, ни в какое сравнение не идущий с современными фейерверками. Но нам же не с чем было сравнивать, и он казался роскошным. На горке-слоне всегда тусовалась толпа детей. Счастливые, сопли по колено, у кого варежку оторвало от резинки, кто шапку потерял — все на горке валяется. Там я сделал удивительное открытие: на футляре от скрипки можно проехать гораздо дальше, чем на папке для нот. Но успел скатиться на скрипке (естественно, ее не вынимал, она лежала в футляре, завернутая в пуховый платок) лишь пару раз — безобразие увидел кто-то из соседей. Меня поймали, отвели домой и доложили папе.
Юра спросил, почему на скрипке, когда есть в конце концов нотная папка? Ответил, что папка плохо скользит. Ну и все.
У меня мировые родители с хорошим чувством юмора, нестрого воспитывали. Правда, думаю, за другую проделку с тем же Яшкой Шосселем точно влетело бы, если узнали бы. Мы прочитали «Четвертую высоту» про Гулю Королеву и «Тимура и его команду» и решили вырабатывать характер. Придумали упражнение на развитие мужества: договорились, что ляжем на рельсы, дождемся, когда из-за поворота вынырнет трамвай, и тот, кто дольше пролежит, получит приз — пятнадцать копеек. Лежим, трамвай подходит, рельсы потряхивает, сердце колотится. Трамвай резко затормозил. Яшка ближе к нему лежал и вскочил первым, я следом. Бегу, а за спиной слышу крики Шосселя: «Дяденька, не надо!»
