Часто спрашивают: «О чем вы мечтаете?» И я честно отвечаю: «Ни о чем». Ко мне сами приходят такие роли, после которых неловко мечтать о чем-то еще...
— Никогда не помышлял о ролях Онегина, Хлудова, царя Эдипа. Больше того — когда мы выпускали «Бег» в Театре Вахтангова, переживал, что слишком молод для Хлудова. Потом, уже после премьеры, наткнулся на биографию Владислава Дворжецкого. Оказывается, ему было всего тридцать, когда он сыграл эту роль в знаменитом фильме Алова и Наумова. Так удивился! Я был старше, а cчитал себя щеглом...
В принципе, если у человека есть какой-то вектор развития — работа, семья, — он чувствует себя взрослой, сформировавшейся личностью независимо от возраста. И я ощущаю себя зрелым мужчиной и актером — в профессии-то уже пятнадцать лет. А потом смотрю фотографии с премьеры «Царя Эдипа», состоявшейся два года назад, и думаю: «Какой же я тут зеленый!» В масштабах восприятия моего отца — точно щегол. Но для родителей дети всегда остаются детьми.
Прошлой зимой выступали с папой в финале телевизионного конкурса «Синяя птица». Девочка показывала гимнастический номер, а мы вдвоем пели «Ветер перемен» из фильма «Мэри Поппинс, до свидания». И я вдруг вспомнил, как много лет назад отец приходил ко мне в школу, когда был моложе, чем я сейчас, и мы с ним тоже исполняли эту песню. Круг замкнулся...
— Вы росли за кулисами, как большинство детей театральных артистов?
— Папа тринадцать лет проработал у Константина Аркадьевича Райкина, и я достаточно много времени проводил в «Сатириконе». Облазил весь театр — от подвала до колосников. Иногда помогал капельдинерам — считал деньги за проданные программки. Однажды сам вышел на сцену в капустнике то ли в восемь, то ли в девять лет. Точно уже не помню.
Родился я в Таганроге. Мне был всего год, когда папа поступил в Воронежский институт искусств и мы переехали. До этого он несколько лет безуспешно штурмовал театральные вузы Москвы, пока мудрые люди не надоумили переориентироваться на какой-нибудь другой город. Папа выбрал Воронеж и с первого раза попал на актерский факультет. Потом в этот же вуз поступила и мама.
В свое время был очень популярен мультик «Котенок с улицы Лизюкова». Я прожил на ней пять лет — в общежитии Института искусств. Наша семья занимала там одну небольшую комнату. Когда мне исполнилось шесть, родился младший брат. Помню, как папа повесил шторку посреди наших «хором», отгородив взрослую половину от детской, на которой спали мы с Ванькой.
В 1990-м в Воронеж приехал «Сатирикон». Несколько молодых артистов упросили Райкина их посмотреть. В результате Константин Аркадьевич взял к себе Сергея Дорогова, Михаила Вандышева, Александра Журмана и папу. В Москву он отправился без нас. Решил осмотреться, обустроиться, а потом уже перевозить семью. Мы с мамой и братом временно переехали к бабушке в Таганрог. Там я пошел в первый класс.
В столицу перебрались в августе 1991-го. Так началось мое театральное детство. «Сатирикон» в то время был большой семьей. Артисты почти все молодые, у многих — маленькие дети. Я дружил с Сашей Урсуляк, Полиной Райкиной. Жили мы недалеко от театра в Марьиной Роще. Я и сейчас там живу, только в другой квартире. Очень люблю свой район и не хочу никуда переезжать.
К Москве привык не сразу. По сравнению с Таганрогом — зеленым южным городом на берегу Азовского моря — она казалась довольно мрачной и негостеприимной. Во втором классе ходил в обычную школу, а в третьем меня перевели в школу-интернат № 16, которую я благополучно и окончил.
Мама с папой много работали, и круглосуточная форма обучения для них была удобнее. В случае необходимости ребенка всегда можно было оставить в школе. Я и сам любил проводить там время: условия прекрасные, учителя замечательные и кормили нас четыре раза в день. Как-то заглянул в интернат после выпуска, и повара сразу потащили в столовую: «Ой, Витюшка, какой молодец, что пришел! Сейчас угостим тебя чем-нибудь вкусненьким!» Со многими ребятами до сих пор поддерживаю связь. В прошлом году встречались классом. Не покидало ощущение, что прошло не восемнадцать лет после окончания школы, а восемнадцать дней.
