С Наташей мы прожили двенадцать лет, а потом приняли обоюдное решение расстаться. Чувства ушли, а без них брак не имеет смысла, особенно если нет общих детей. К счастью, удалось сохранить добрые отношения, и сегодня народная артистка России профессор Наталья Борисовна Герасимова работает педагогом по вокалу Московского государственного академического камерного хора, которым я руковожу вот уже почти полвека. Мне было приятно слышать, когда Наташу называли серебряным голосом хора Минина.
Хочу рассказать еще об одном человеке, благодаря которому наш камерный хор поднялся на новую высоту. Мое знакомство с Георгием Свиридовым состоялось в 1956 году, когда композитор принес «Поэму памяти Сергея Есенина» Свешникову, совмещавшему ректорство с руководством Государственным хором СССР. Александр Васильевич уезжал в длительную командировку, поэтому поручил мне как своему помощнику подготовить произведение для показа автору. Несколько недель мы с артистами хора репетировали как проклятые, и вот настал день «Ч». Успевшему вернуться из командировки Свешникову и — главное! — Свиридову все очень понравилось, и я был приглашен к Георгию Васильевичу на обед. Его супруга Эльза Густавовна выставила на стол три вида настойки собственного приготовления: на тмине, чесноке и кедровых орехах. Под них и знаменитый Эльзин борщ и началось наше со Свиридовым дружеское общение и профессиональное сотрудничество, продолжавшееся почти тридцать лет.
Созданному мной камерному хору композитор доверял первое исполнение почти всех своих произведений. А еще — и это уже самая высокая степень человеческой симпатии — Георгий Васильевич однажды позвал меня на рыбалку. Рыбная ловля была его страстью. В музыкальных кругах ходила то ли быль, то ли легенда, будто свою знаменитую сюиту «Время, вперед!» Свиридов написал за полчаса, потому что опаздывал на рыбалку — за ним должны были заехать такие же, как он, фанаты, и отвезти в «клевое» место.
Я подобное времяпрепровождение терпеть не мог, но как откажешься? Поехали на моей машине к заветному свиридовскому местечку на берегу Москвы-реки. Вынули снасти, расположились, и Георгий Васильевич попросил: «Володя, только отойдите, пожалуйста, подальше, чтобы я не зацепил вас крючком». Я послушно ретировался на несколько метров. Свиридов, забрасывая леску, размахнулся — и крючок впился мне точно между глаз.
Боже, что тут началось! Георгий Васильевич, причитая: «Как же так? Что я наделал! Как теперь быть?!» — бегал туда-сюда по берегу, и успокоить его не было никакой возможности. Я тем временем нашел в бардачке нож, отрезал леску и поехал в фельдшерский пункт поселка писателей на Николиной Горе. Там крючок вынули, смазали ранку йодом — и отпустили восвояси. Вернувшись на берег, застал Свиридова в совсем уж плачевном состоянии. Увидев меня, он снова принялся причитать... Пришлось сворачивать удочки и несолоно хлебавши ехать домой.
Больше Георгий Васильевич на рыбалку меня не приглашал. А вот на рынок частенько ездили вместе, и я получал огромное удовольствие от того, как он торговался. Свиридов был состоятельным человеком и мог заплатить за яблоки и картошку ту цену, которую просил продавец, но как без представления? Скучно же! Эльза Густавовна была женщиной сдержанной, немногословной, а у Георгия Васильевича и темперамент, и жажда общения — о-го-го! Вот он на рынке и устраивал театр одного актера. Мгновенно перенимал говор, манеры торговца или торговки, вставлял в речь диалектные словечки — и начинался спектакль. Продавцы, которым тоже было скучно просто взвешивать товар и получать деньги, с удовольствием подыгрывали. Я хохотал до изнеможения. Весь рынок Свиридова обожал и ждал его очередного визита как праздника.
В совместной работе я смотрел на Георгия Васильевича снизу вверх, что, впрочем, не исключало споров. Важно понять разницу в наших ролях: он — творец, я — интерпретатор. Его талант создал музыкальный воздушный замок, а я знаю, как построить дворец. Иногда мы находили компромисс, иногда, сделав как считал нужным, я показывал готовую вещь Свиридову и слышал: «О, а это действительно хорошо!»
Так было, например, с посвященной мне кантатой «Ночные облака». Есть видеозапись репетиции, где Георгий Васильевич, обращаясь к хору, что-то очень долго говорит, чем сильно расхолаживает народ. Наконец я не выдерживаю и выступив вперед, командую: «Не слушайте его, слушайте меня!» И тут же начинаю делать так, как считаю правильным. Итог Свиридова радует: «Да! То что нужно!»
Последние годы мы, к сожалению, не общались, и вина за первую прореху в отношениях частично лежит на мне. Георгий Васильевич работал тогда над циклом «Песни безвременья». Первые четыре мы уже спели, и исполнение автору понравилось. В один из дней Свиридов пригласил меня послушать восемь новых. Сел за рояль и стал петь — он это дело очень любил. Закончив, попросил поделиться впечатлениями.
— Откровенно? — уточнил я.
— Конечно! Иного я от вас и не жду.
Бывает, что честность граничит с идиотизмом — вот это как раз мой случай.
— Вы знаете, Георгий Васильевич, мне показалось немного однообразно, недостаточно контраста между частями.
