Остап нахлобучил капитанскую фуражку и как-то к вечеру объявился на малине. Молча он положил на стол свой служебный маузер, что означало: он пришел говорить, а не стрелять. Бандиты порядки знали и тоже выложили на стол свое оружие. «Кто из вас, подлецов, убил моего брата?» — спросил Остап. «Я пришил его по ошибке, вместо вас», — откликнулся один. «Знаешь, подонок, кого ты убил?» — «Тогда не знал. А теперь прошу меня извинить. А если не можете, то бери свою пушку, вот тебе моя грудь — и будем квиты». Всю ночь на малине пили неразбавленный спирт, читали стихи убитого поэта, плакали и целовались взасос. Ранним утром перемирие закончилось. Шатаясь, Остап уходил, чтобы завтра, а лучше прямо сегодня давить уродов до полной победы мировой революции.
…Лет через семь ранним солнечным утром 1925 года в Саду имени Баумана, бывшем Саду Первомая, что между двумя Басманными улицами, звучала музыка — репетировал оркестр. В прохладной тени грота за чистым утренним столом сидели трое молодых мужчин. Лицо одного украшало пенсне, второй был совсем юный, смуглолицый, третий, его брат, держал себя за старшего. Больше в пивной никого не было. Полосатый серый кот задумчиво устроился у их ног в предвкушении рыбьих останков. Кот был какой-то восточный, небольшой, с удлиненными лапами. Два немигающих кошачьих зрачка на ярком солнце превратились в узкие щелочки. «Как у козла», — подумал смуглый. Слушал он плохо, ну ради чего в такое прекрасное утро надо было рано вставать и тащиться в пивную?
«В зал вошел известный мот и бонвиван, уездный предводитель дворянства Ипполит Матвеевич Воробьянинов, ведя под руки двух совершенно голых дам.
Позади шел околоточный надзиратель, держа под мышкой разноцветные бебехи, составлявшие, по-видимому, наряды разоблачившихся спутниц Ипполита Матвеевича.
— Извините, ваше высокоблагородие, — дрожащим голосом говорил околоточный, — но по долгу службы...
Голые дамы с любопытством смотрели на окружающих. В зале началось смятение. Не пал духом один лишь купец Ангелов.
— Голубчик! Ипполит Матвеевич! — закричал он. — Орел! Дай я тебя поцелую.
— По долгу службы, — неожиданно твердо вымолвил околоточный, — не дозволяют правила!
— Что-с?
— спросил Ипполит Матвеевич тенором. — Кто вы такой?
— Околоточный надзиратель шестого околотка, Садовой части, Юкин.
— Господин Юкин, — сказал Ипполит Матвеевич, — сходите к полицмейстеру и доложите ему, что вы мне надоели. А теперь по долгу службы делайте что хотите.
И Ипполит Матвеевич горделиво проследовал со своими спутницами в отдельный кабинет, куда немедленно ринулись встревоженный метрдотель, сам хозяин «Сальве» и совершенно одичавший купец Ангелов».
— «Какой-то козел у вас получается, а не белая кость», — донесся голос старшего.
При слове «козел» смуглый невольно посмотрел на кота. Кот ответил ему взглядом, полным презрения. «Киса, киса», — заискивающе позвал смуглый. «Какой он вам киса?» — взвился старший. «Валечка, миленький. Повтори еще!» — «Что повторить?» — «Вот это, — сладким голосом сказал он: — «Какой он вам киса?» — «Ну какой он вам киса? Это — гигант мысли», — с расстановкой отозвался тот, что в пенсне. «Отец русской демократии, — добавил смуглый. «И особа, приближенная к императору», — лапидарно закончил тот, что в пенсне. «Клоуны», — подытожил старший. Его слова заглушил дикий кошачий вопль. Кто-то из троих наступил коту на хвост.
«Вот что, мои маленькие друзья, — взял себя в руки Валентин, — про шалости предводителя — убрать, все равно цензура не пропустит, а так, поздравляю, вы прекрасно справились.