Скандал случился 18 мая 2011 года на Каннском фестивале, во время пресс-конференции, посвященной триеровской «Меланхолии». Он попал в вечерние выпуски теленовостей, а на следующий день о нем написали все газеты: журналистка из Time спросила Ларса фон Триера, знаменитого датского кинорежиссера, создателя обновившего мировое кино движения «Догма-95» о том, почему его так интересует эстетика нацизма, — и тот ответил. Да так, что через несколько дней прокуратура французского города Грасса возбудила уголовное дело.
Долгое время я думал, что еврей, и был этим горд и счастлив. Но потом я встретил режиссера Сюзанну Бир, еврейку, и был этому совсем не рад.
А теперь обнаружилось, что моя семья родом из Германии, и это доставило мне удовольствие. Всем этим хочу сказать следующее: я понимаю Гитлера и даже отчасти симпатизирую ему. Нет, это не значит, что я одобряю Вторую мировую войну или имею что-либо против евреев или даже Сюзанны Бир, хотя Израиль — это та еще головная боль...
Повисла пауза, люди не верили своим ушам: Ларс — известный провокатор, но это уж слишком… Надо было продолжать конференцию, и его спросили, не собирается ли он снять высокобюджетный фильм: журналист хотел сгладить неловкость. Но фон Триер подлил масла в огонь:
— Мы, нацисты, любим масштабные проекты, и не исключено, что я сниму что-то вроде «Окончательного решения еврейского вопроса» применительно к журналистам…
После этого на него обрушилось Общество жертв холокоста, а Каннский фестиваль объявил его персоной нон грата.
Сыгравшая в «Меланхолии» главную роль Кирстен Данст получила приз за лучшую женскую роль, но это был крах.
Точнее, это было бы крахом для любого другого режиссера, но только не для Ларса фон Триера, когда-то заканчивавшего среднюю школу в психиатрической клинике.
Как хорошо, когда у тебя несколько внушительных диагнозов и о твоих разрушительных фобиях пишут все, кому не лень!
Он невротик и параноик, страдает тяжелыми депрессиями, психозом навязчивых состояний, боится замкнутых пространств, самолетов, кораблей и внезапной смерти, отказался от плаваний на каяке из-за того, что его могут утопить лебеди… Все знают, что работа над фильмами для него сродни психотерапии: он может неделями лежать, уткнувшись носом в стену, жить на антидепрессантах, изводить ближних очередной навязчивой идеей, шарахаться прочь от темных углов... И все это время перед его глазами мелькают кадры будущего фильма, слова, словно стеклышки из калейдоскопа, собираются в монологи. А потом он встает, за неделю пишет сценарий и снимает фильм, пробираясь вместе с оператором по горной тропе, сидя рядом с ним в кабине раскачивающегося на ветру подъемного крана — во время съемок он начисто забывает обо всех своих страхах.
Что можно ожидать от психа со справкой, не приехавшего получать Гран-при на Каннский фестиваль 1996 года только из-за того, что его страшило морское путешествие? Тогда он сбежал в глушь и пережидал фестиваль в маленькой, расположенной в горах гостинице. С ним была жена, она-то и вытащила его из этого эмоционального ступора…
На сей раз все обернулось куда хуже. Беда в том, что он не может дозвониться до двоюродного брата своей жены Кристиана Клемпа, окулиста из Копенгагена. Кристиан буквально спасает его последние годы: решив, что у него рак, Триер звонит шурину, описывает симптомы, и тот опровергает его предположения. Ларс верит Кристиану: ведь тот дипломированный врач и хороший человек, а вот профессиональные онкологи не вызывают у него никакого доверия.
Ларсу 55, и он приручил свои фобии, научился с ними жить, собственные страхи ему понятны.
