Вот и сейчас рассказам красавицы внимал некто, одевающийся с помощью камердинера за ширмой, обитой алой парчой.
— Если бы мой муж был жив, он сам следил бы за образованием дочери. Доротея, видите ли, была и его любимицей. Он точно знал бы, что, когда и в каких количествах ей преподавать. Кстати, общение с отцом еще не вредило ни одной девушке. Знаю по себе — отец не часто уделял мне внимание. В итоге я вышла замуж за Петра, который был старше на три десятка лет и в каком-то отношении заменил отца.
— Весьма любопытно, дорогая. Но, боюсь, мне пора вас покинуть. — Талейран неспешно вышел из-за ширмы, поправляя кружевной рукав. За ним семенил камердинер, отряхивающий щеточкой плечи камзола министра...
Карета везла Талейрана по ухабистым парижским дорогам.
Кучер прикрикивал на пешеходов и погонял лошадей, но министр не слышал его. Он имел счастливую особенность погружаться в собственные мысли в любом окружении. Правда, сейчас мысли Талейрана были совсем не политического свойства... Он сам удивился, с какой поспешностью покинул очаровательную герцогиню Курляндскую. Вообще в последнее время Шарль — известный любитель женщин — потерял интерес к великосветским интрижкам. Лишь по привычке назначал свидания и являлся на них, но не получал от очередной победы прежнего удовольствия.
Некрасивый и хромой, он легко завоевывал женщин своим остроумием, особенно когда стал одним из самых влиятельных политиков Франции.
У него есть супруга, красивая и глупая, навязанная Наполеоном, но какой от нее толк? Красота приедается. Только истинные чувства способны долго удерживать людей рядом. Например, родительские. Но бог, в которого Талейран не верил, не дал ему детей. И вот ему 57 лет, и он одинок. Всю жизнь он предавал и ждал предательства от других и потому никому не мог довериться по-настоящему. Единственное, что порадовало его за последние месяцы, это более близкое знакомство с очаровательной племянницей Доротеей. Удивительно, он только что вышел из будуара ее матери, но невинная беседа с дочерью влечет его несравненно больше. Карета остановилась. Пожалуй, хватит глупых сантиментов.
Спустя неделю герцогиня Курляндская, надев рубиновое ожерелье, готовилась принять любовника. В ее будуаре был накрыт столик на двоих. Каково же было ее возмущение, когда в назначенный срок вместо Талейрана явился посыльный с запиской: «Helas, моя любимая, увы. Сегодня вечером я не смогу уделить вам ни секунды. Император вызвал по срочному делу, и мне придется провести ночь в несравнимо менее приятной компании, чем ваша. Простите ли вы меня, mon amour? Целую ваши прекрасные руки и жду встречи. Шарль».
Раздосадованная герцогиня хотела порвать записку, но вдруг передумала и театральным жестом отшвырнула в сторону. Каков! А она, будто молодая возлюбленная, ждет этого проходимца! И что теперь делать? В театр — поздно. Возможно, она застанет Доротею дома, помнится, вчера ей нездоровилось. Уже через час герцогиня входила во дворец Матиньон.
— Ваша дочь и министр ужинают в столовой.
Доложить? — лакей с удивлением заметил, как при его словах побледнела гостья. Герцогиня отступила, будто ее ударили, и стремительным шагом покинула дворец.
А в столовой между тем царила оживленная беседа. Доротея сама не понимала, когда и как именно возникла эта странная дружба. Однажды Талейран пожелал отужинать с племянником и его супругой. Он был подчеркнуто любезен с Доротеей, одаривал ее комплиментами, сыпал анекдотами. Эдмон сиял, как намазанный маслом блин, и с готовностью смеялся над шутками дяди Шарля, даже над теми, которых не понимал (таких было большинство). В следующий раз Талейран и Доротея ужинали уже вдвоем...
Министр расспрашивал племянницу о прочитанных книгах, о ее детстве, высказывал едкие замечания о французском дворе.
Через день ужин повторился. И на следующий день. Талейран, редко бывавший во дворце Матиньон, теперь наведывался туда регулярно, но Доротея предпочитала ни с кем не делиться рассказами об этой странной дружбе. Теперь почти каждый вечер они ужинали вместе: девушка и могущественный политик. И, несмотря на то что их разделяла 39-летняя разница в возрасте, темы для разговоров все не кончались.
…На Венском конгрессе, начавшемся осенью 1814 года, в воздухе царил дух свободы — тиран Наполеон изгнан, а значит, можно веселиться! Дамы приглядывались к новым фасонам. В моду вошли платья, не доходящие до лодыжек, с декольте в форме сердца, а также короткие жакеты «спенсеры», на военный манер украшенные маленькими эполетами.
